Копия (СИ) - Алиса Гордеева - Страница 60

Карим приютил убогого на время, чтобы тот стерёг его верблюдов, но Шукшой своими ночными песнями и дневной пустой болтовнёй изрядно утомил всех. Избавится от дурочка и, возможно, вернуть к жизни рыжеволосую красавицу с бледной, почти прозрачной кожей, усыпанной золотыми точками-веснушками, с появлением Айгуль стало для вожака племени подарком судьбы.

— Дам одного верблюда, — рыкнул Карим, даже не глядя на бегущую за ним Айгуль. — Закинете на него девчонку. Шукшой поведёт, а ты следом замыкай. И смотри мне...

— Карим, можно подумать, мне впервой твоих девок возить. Только если она по дороге окочурится...

— Сдохнет, значит, так тому и быть. Сильно не расстроюсь, но с тебя спрошу по всей строгости, запомни! Уже говорил тебе: принцесса мне эта обошлась дорого.

— Помню, Карим, помню, — запыхаясь, спешила по пятам мужчины Айгуль. — Ты только воды с собой дай, да тряпок каких, чтобы от солнца девчонку спрятать смогла, тогда, глядишь, и сберегу твоё сокровище.

— Всё будет, — махнул рукой Карим.

— И ещё, — мужчина вдруг резко остановился и взглянул на Айгуль. — Шукшой пусть не возвращается — надоел он мне. Поняла?

— А мне он на кой сдался? Толку от него нет — одна головная боль!

— Либо девчонку с Шукшоем забираешь, либо оба здесь останутся.

— Ладно, Карим, будь по-твоему!

Стоило солнцу едва выйти из зенита, как Айгуль аккуратно обмотала измученное тело Энни старым тряпьём и даже помогла той пригубить немного воды, а после Шукшой перекинул еле живую девчонку через спину верблюда, да закрепил верёвками, чтобы та не упала.

Все трое они неспешно отправились в деревню, где жила Айгуль: Шукшой вёл верблюда, а женщина брела позади и приглядывала за пленницей.

Дорога предстояла дальняя, да вдобавок непростая. Шукшой при всей своей глупости не был обделён физической силой, а потому с лёгкостью преодолевал бархан за барханом, то игриво спускаясь с очередного, то без промедлений поднимаясь на следующий. Он почти не обращал внимания на палящее солнце и совершенно не ощущал усталости. Убогий тянул за собой послушного верблюда, которому подобная прогулка после долгого стояния, тоже была в радость, да и по силам. И даже Энни, ничком лежащая на его спине, нисколько не мешала тому гордо оглядывать бескрайние песчаные дали, с достоинством подставляя морду жаркому солнцу. И лишь Айгуль едва-едва поспевала за ними. Путаясь в полах паранджи, утопая ногами в раскалённом песке, она постоянно что-то бубнила себе под нос и, тяжело дыша, старалась сильно не отставать.

Несколько часов без остановок и промедлений двигались путники по безбрежным пескам Блароха, пока Айгуль не застонала в голос:

— Стой, Шукшой! Не могу я больше! Мне нужен отдых!

Вот только говорить с дурачком было бессмысленно. Как пел он под нос себе песенку, так и продолжил это занятие, не обращая никакого внимания на просьбы Айгуль.

— Стой, прокля́тый! — вновь закричала женщина. — Мне отдых нужен, да проверить ношу нашу не будет лишним: может, зазря уже спешим.

Но Шукшой, махнув рукой так и не остановился. Айгуль ещё несколько раз пыталась докричаться до того и даже, собрав последние силы в кулак, догнать и остановить дурочка, но ничего не получалось. Шаги её становились всё медленнее, а расстояние до Энни всё больше. И хоть не боялась она заблудиться, поскольку знала эти места с детства, всё же оставлять без присмотра девчонку наедине с Шукшоем побаивалась. Однако, усталость взяла своё и беспокойство за чужую жизнь сменилось трепетным волнением за свою.

Спустя ещё час, Шукшой всё же оглянулся, то ли вспомнив, что шёл не один, то ли из простого любопытства, а может, наконец, сообразив, что совершенно не понимал, куда вёл верблюда. Не заметив за спиной полноватой Айгуль, он не на шутку разволновался. Бросив скотину, он как очумелый начал бегать туда-сюда и жалобно выть. Но Айгуль на его стоны не отзывалась, зато своими дикими и перепуганными возгласами Шукшой заставил Энни очнуться. Каково было её удивление, когда вместо опостылевшей темноты, она вновь могла видеть солнечный свет. Он болезненно ослеплял, вынуждал щуриться, но при этом помогал ощущать себя живой.

Вот только поза, безумно неудобная и на протяжении долгих часов совершенно однообразная, заставляла тело ныть с невыносимой силой. То ли от боли, то ли от отчаяния Энни застонала. Негромко, но этого хватило, чтобы Шукшой обратил на неё внимание.

— Ты ещё кто такая? — заходил он возле девчонки кругами.

Энни едва открывала глаза и пыталась сконцентрировать на парнишке своё внимание, но тот был слишком прытким и возбуждённым.

— Шукшою велел хозяин верблюда отвести. Ничего хозяин Шукшою про тебя не говорил. Шукшой тебя не знает, — то с одной стороны, то с другой подбегал дурачок к Энни и объяснял ей что-то на своём языке.

— Пить, — еле вымолвила Энни, не понимая ни единого слова сумасшедшего.

— Шукшой тебя боится! — закричал он. — Шукшой тебя больше не повезёт!

Он продолжал беспрестанно подбегать ближе к Энни и тут же отпрыгивать от неё на приличное расстояние. Когда же Шукшой наконец сумел договориться с собой, он всё же развязал девчонку и грубо скинул её с верблюда. После чего подхватил того за удила и повёл дальше, вновь заливаясь своей песней, будто ничего и не произошло.

Энни же осталась одна посреди дикой пустыни, умирающая от жажды и нестерпимой боли. Не в силах пошевелиться, она смотрела на линию горизонта, к которой с неумолимой скоростью приближалось солнце и откуда в сторону само́й Энни надвигалось что-то тёмное, огромное, пугающее, словно сама смерть подкрадывалась всё ближе и ближе к её израненной душе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ощущая себя маленькой песчинкой посреди бескрайней пустыни, Энни закрыла глаза и мысленно вернулась домой. Перед неизбежным ей хотелось видеть не чужие и бездушные  земли, а вспомнить всех и всё, что было дорого её сердцу: глаза и нежный голос мамы, искреннюю и заботливую улыбку Петера, звонкий смех Оскара; колкости Хинрика и те редкие минуты, когда Ларус её обнимал, называя своей любимой дочкой. Будто наяву увидела она Хилдер и, взяв ту за руку, побежала с ней под моросящим дождём, живительной влагой орошающим её ссохшиеся губы и потрескавшуюся кожу. Смеясь от души, неслись они наперегонки до дома, возле которого слышалось такое привычное блеянье овец и ржание лошадей. Энни отчётливо представляла, как гладит каждую по лохматой гриве, а те дружно фыркают и мотают мордами. А ещё каждой клеточкой своего тела ощущала она холодный, пронизывающий насквозь ветер, царапающий её щёки и развевающий непослушные волосы в разные стороны. Но всё это блекло, стоило вдалеке ей заметить Адама с невыносимо грустным и тоскливым взглядом. Забыв обо всем, она бросилась к нему навстречу и уткнулась носом в его сильное и мощное плечо, отчего ветер тут же перестал быть колючим, а холод и вовсе отступил. Нежными, горячими ладонями эмир касался её лица, тёплыми, мягкими губами вдыхал в неё ускользающую жизнь. Так отчётливо ощущала Энни его запах, казалось, слышала стук его сердца, что совсем не хотела  больше открывать глаза и тем более возвращаться в суровую реальность, понимая наверняка — это был конец.

Адам

Грозная линия вдоль горизонта становилась всё шире и темнее. Адам шёл прямо навстречу буре. Но кто приближался быстрее — уставший  путник или огромное облако пыли — сказать было сложно. Поначалу эмир бесконечно вглядывался в линии на песке, как учил его Юсуф, но потом понял, что в отличие от старика не видел единого направления: может, менялся ветер перед бурей, а может, просто не всем дано было рассмотреть то, что скрыто от глаз. Одно помнил эмир, что Юсуф брёл навстречу стихии, а потому и сам продолжал идти, казалось бы, на верную гибель.

Каждую новую дюну он внимательно осматривал, выискивал в её очертаниях хоть какое-то  сходство со змеёй, но все они казались ему одинаковыми и бесформенными. Тем временем ветер, который поначалу был едва уловимым, усиливался. Теперь он не просто обдувал утомлённое тело эмира, спасая его от нещадно палящего солнца, а  начинал поднимать клубы пыли , путая под ногами песок, и ударять ими в лицо мужчины, колкими крупицами раздражая глаза.