Танцующий лепесток хайтана (СИ) - "YeliangHua" - Страница 62

Хотя бы ненадолго.

Хоть отчасти заглушив пронзительную боль, разъедающую его с той самой секунды, когда он снова столкнулся с Вэйюем лицом к лицу на репетиции.

Он собирался утомить себя до изнеможения, когда буквально больше не сможет двигаться — и тогда в нем вряд ли останутся хоть какие-то силы для того, чтобы чувствовать.

Физическая нагрузка была всего лишь еще одним способом переложить «с больной головы на здоровую» — но это было единственным, что ему оставалось теперь, потому что в голове словно заезженная пластинка в сотый раз прокручивался этот чертов день.

Казалось бы, что могло пойти не так?

Ведь он уже давно все для себя решил: держать дистанцию с Мо Вэйюем, а желательно — вернуть их рабочие нейтральные отношения, в которых не останется места случайным прикосновениям, неловкой заботливости и сбивающим с толку улыбкам. И совершенно исключены любые попытки сближения.

Быть друзьями с Мо Жанем он, видимо, не смог — так что же ему оставалось теперь делать?

Да и было ли предложение дружбы Вэйюя искренним хотя бы отчасти?

Как можно быть другом того, кто тебя ненавидит?..

Он этого не знал. И у него не было друзей чтобы понять, возможно ли это.

Чу хмуро уставился на собственное неловкое отражение, бликующее в зеркалах, но его взгляд словно на мгновение ослеп, пройдя сквозь серебристую поверхность амальгамы и так и не остановившись ни на чем.

Физически он находился в хореографическом зале, но в своей памяти он все еще пытался прожить все, что случилось с ним в этот день. Осмыслить произошедшее — потому что осмысление помогает избавиться от чувств. Оно безопасно.

Сегодня он едва сумел собраться с духом чтобы выйти на репетицию. Смирился с тем, что рано или поздно столкнется с Мо Жанем — и им придется работать вместе над постановкой. Неизбежность, которой всегда суждено оставаться между ними.

Однако, далеко не впервые он скрывал свои эмоции так тщательно — да и, когда делаешь это из года в год, с каждым днем становится все проще. Надеть маску отрешенности не было для него чем-то новым или особенно сложным. Он был готов к этому так же, как другие люди готовят свежую рубашку перед выходом из дома.

Единственное, к чему он совершенно точно не подготовился, так это к тому, что личную жизнь его бывшего ученика начнут обсуждать всей труппой.

В подробностях и неприглядных деталях.

Во всей грязи и скандалах, которые только можно вообразить.

И дело было не в том, что сам он понятия не имел, о чем речь — для него не было шоком то, что Мо Жань, будучи известным, мог иметь любовников, и даже платить им за это деньги.

Его не удивил даже тот факт, что, как выяснилось, юноша питал ненависть к нему как к своему учителю, и вымещал ее на ком-то — Ваньнин, в конце концов, не был глуп или наивен чтобы не понять, о чем шла речь, даже если все, что он услышал, было обрывочными комментариями и перешептываниями.

Ненависть Вэйюя могла бы пошатнуть Ваньнина раньше, но не теперь.

Он давно уже принял для себя факт, что Мо Жань едва ли может в действительности испытывать к нему теплые чувства. С чего бы, если сам Ваньнин словно провоцировал юношу держаться от него подальше, делая все, чтобы тот исчез из его жизни?..

Проблема заключалась, скорее, в том, насколько эта ситуация до боли напоминала его собственную: ведь когда-то, много лет назад, о Чу Ваньнине только и делали, что говорили за спиной, называя «странным», «дерганным» и «нелюдимым».

Как он мог позволить себе стоять в стороне и смотреть, как его бывшего ученика смешивают с грязью?

Ваньнин невольно поморщился, потому что это воспоминание было слишком болезненным. В горле пересохло. Его память переплеталась путанными узлами, и попытка объяснить свое поведение рационально даже теперь заставляла его усомниться в собственных умственных способностях.

Он попытался защитить Мо Жаня — оградить от сплетен — прекрасно понимая, что человеком, которого юноша так сильно ненавидит, является он сам.

Это было полным провалом. Его разум отказывался давать какое-либо внятное объяснение этому дурацкому порыву. Да, он был влюблен в Мо Жаня так давно и бестолково — но разве трудно было притвориться, словно он ничего не слышит?.. Ему ведь не впервой было бы изображать непонимание.

Так почему же он не смог проигнорировать происходящее?..

Ваньнин опустился на сверкающий в последних закатных лучах паркет, обхватив голову руками.

На самом деле ответ был прост: Вэйюй и так находился в шаге от того, чтобы бросить балет и уйти из постановки — а его уход бы добил Чу окончательно.

Было ли желание видеть Мо Жаня на репетициях нормальным — если учесть, что теперь он знал, насколько сильно юноша ненавидит его?

Ваньнин не смел об этом думать.

Не теперь.

Он прикрыл глаза, погружаясь глубже в произошедшее.

...Лицо Мо Жаня, неестественно бледное, словно искусно вылепленное из воска, казалось абсолютно потерянным. Улыбка выглядела чужеродной, как если бы ее криво приклеили — и забыли расправить.

Ваньнин не знал, как долго решался заговорить, стоя словно истукан за спиной Вэйюя — но теперь, когда он позвал Мо Жаня по имени, он должен был что-то сказать.

Хоть что-нибудь.

Его спину в этот момент сверлили десятки глаз, и, вне всяких сомнений, любая его фраза будет услышана всей труппой.

Зачем он вообще подошел к Мо Жаню? Неужели не мог развернуться и уйти?

Ответа, как всегда, не было.

Единственное, в чем он был уверен — он так и стоял бы словно деревянный еще тысячу лет, но внезапно его глаза встретились со взглядом Вэйюя, и он почувствовал волну беспросветного отчаяния, обвившую шею тугой петлей так, что невозможно было выдохнуть.

Мо Вэйюй… в его взгляде Ваньнин почувствовал боль. Она походила на токсин, проникающий под кожу и медленно парализующий любую способность мыслить. На удар в солнечное сплетение, от которого вышибает дух.

Чу сам не знал, как смог под этим взглядом выдавить из себя те несколько фраз, и каким чудом его голос звучал почти ровно и бесстрастно.

«Мо Жань. Ты хотел поговорить. Я освободился...»

Ему было жизненно необходимо увести Вэйюя подальше от происходящего.

Он не знал, как это сделать — и последует ли за ним юноша, если он сейчас развернется и пойдет прочь. Понятия не имел, что ему делать теперь — но сама идея о том, чтобы взять Мо Жаня за руку, прикоснуться к нему, после всего, что только что открылось, казалась немыслимой.

Тошнотворной.

Подавляя в себе острое желание содрогнуться всем телом, Чу поджал губы и заставил себя развернуться и двинуться на выход.

«Не пойдет за мной — ну и плевать!»

Он тут же осознал, что юноша идет за ним, и неосознанно замедлил шаг, внезапно вспомнив, что всего день назад едва не бежал от Вэйюя. Теперь же ситуация повторялась — но словно в неком невероятном карикатурном отражении, где все встало с ног на голову.

Теперь он должен был заставить себя сделать вид, словно ничего необычного не произошло. В конце концов, если Вэйюй так тщательно скрывал все это время от него свою ненависть, что стоило Ваньнину подыграть, если в итоге это помогло бы им обоим разрешить эту дурацкую ситуацию?

Выйдя наконец на улицу, Чу позволил себе остановиться и растерянно осмотрелся по сторонам в поисках места, где они с Мо Жанем могли бы укрыться от посторонних.

— Балетмейстер Чу, — раздался приглушенный голос за его спиной. — То, что Вы могли услышать...

— Заткнись, — Ваньнин даже не обернулся.

Не осмелился.

Тонкая линия залегла между бровями. Его взгляд, на мгновение ослепленный ярким солнцем, выхватил отдаленную вывеску чайной, и он тут же пошел в сторону крошечного заведения, ютящегося под одной крышей с лапшичной, автомастерской и жилыми постройками.

— Ты идешь? — окликнул он через мгновение оторопевшего Мо Жаня, который так и застыл в дверях, словно был не совсем уверен, что именно ему делать.

Ваньнин никогда еще не видел этого юношу таким потерянным — ни теперь, ни шесть лет назад. Вэйюй действительно выглядел так, словно шел на погибель.