Будни самогонщика Гоши (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 40

– Кодай! Я передумал. Дело слишком важное, чтобы доверить его письму. Сейчас рассажу тебе. Дуй в Кирах, найди там Нирага и Клая, передашь. Бери моего кхара.

Снова к юртам кочевников я выехал, когда начало темнеть. Фары у байка нет, ПНВ остался в замке. Пришлось посадить Биба к себе на макушку и смотреть его «глазами», чтоб не попасть колесом в яму. Жаль, даже от такого поручения он расходовал часть своих невеликих сил.

Ай-Духара нашли в степи. Он окоченел и смотрел невидящими глазами в ранние звезды.

Сына вождя переодели, смыли кровь с груди. Он так и лежал на ковре, не сомкнув глаза, в отцовском шатре.

– Где брат? – Ниб-Духар ворвался, словно самум, едва не снес полог у входа. Упал на колени у ковра и замер. Ни одной слезы не проронил, мужчине они не к лицу. Только шептал – найдем и вырежем всех! Кого – ясно. Парень поехал на кхаре в сторону Мульда, там и погиб. Искать виноватого тщетно, да и не надо. Пусть каждый ответит.

Старший Духар собрал младших племенных вождей прямо у смертного одра, невзирая на опустившуюся ночь. Большинство из них и думать не хотело о походе на Мульд, самые осторожные ждали, когда закончатся беспорядки, племена выберут наконец главу всего кочевого народа. Тогда снова пойдут торговые караваны, выплачивая дань степнякам за проезд. А кто-то сам начнет торговлю, не хуже купцов.

Но смерть Ай-Духара дала повод сторонникам войны требовать мести. Отец убитого явно склонялся на их сторону.

– Детей степи поведет на правый бой… – наверно, старик хотел указать на Ниб-Духара, но почему-то замолчал и уставился на противоположную стену шатра. Потом недоуменно спросил: – Что здесь происходит?

– Не знаю, отец, – вяло промямлил младший, минуту назад готовый рвать и метать. – Брат вот что-то лежит как неживой. Ай-Духар! Ты меня слышишь? Вставай, брат!

«Магия! Не иначе как колдуны поработали», – прошелестело среди вождей. Только один, молодой, с огнем, пылающем в единственном глазу, крикнул:

– Не теряем времени! Вырежем Мульд! Всех их девок трахнем!

Старый вождь недоуменно глянул на него. Потом на сыновей – живого и неподвижного.

– Нет! Сначала разберусь, что тут творится.

Поднялся ропот. На клочке степи с молодой травой – полтыщи кхаров для верховой езды и столько же тягловых. Через день или два они выщиплют последнюю траву в округе. Хлеба для них нет. Надо или уходить, рассредоточившись, или нападать на Мульд.

– Я разберусь! – повысил голос старик. – Без моего приказа войны с антами не начинать. Иначе своей рукой выпущу кишки.

Вожди покидали шатер. Кто с раздражением, кто – с облегчением. Ни один из них не заметил облачко в форме человечка без ног, коснувшееся Ниб-Духара и его отца. А затем это облачко всосалось в стенку шатра и исчезло.

Обещав вернуться к вечеру в тот же день, как отправился в степь, я едва притащился к концу следующего. Посетив ставку вражеского главнокомандования, Биб растратил себя настолько, что я вынужден был забрести в рощу Веруна и просто лечь на землю, дабы помощник оклемался.

Интересно, что за полтора суток деревца еще чуть подросли. Слышал, так бурно всходит бамбук, но… Все равно – чудо.

– Ты пошто над помощником измываешься? – сурово вопросил возникший из ниоткуда Верун.

– Так не погиб. И людей спас. Кочевников и здешних от войны. Пришли бы степняки – рощу стоптали бы. Герой он, – я начал торопливо раскрывать рюкзак, чтобы дать божку угощение. Как раз кусок пирога из ржаной муки, что пожертвовал мне Кодай.

– Животных привел. Гадят они. Деревья портят.

На собакевича Верун возвел напраслину. Тот развалился на земле и увлеченно выгрызал что-то застрявшее в черной шерсти передней лапы. А вот кхар, на котором предводитель моих хрымов за ночь сгонял в замок и вернулся, принялся жевать молодой побег. Чтоб тебя!

Я бегом бросился к бычку и пинками отогнал прочь. Привязывать его к кустам или молодым деревцам бессмысленно, это все равно, что трактор: если поедет, вырвет с корнем. Когда вернулся, бог уже запустил зубы в пирог, останавливаясь, чтоб только забросить в обросшую седыми волосками пасть куски прошлогодних яблок. Смотрит на меня. Вижу – подобрел.

– Присаживайся, внук Ивана. За рощу – спасибо. Неуютно в ней. Но – пока. Вытянется, силу наберет. Верьи ее под охрану возьмут. Только скажи своим людям, чтоб угощенье не забывали и убирали сухостой.

– Обещаю.

– И на слугу своего непосильного не взваливай. Окрепнет за год, тогда. Как верьи не станет, но… Увидишь.

– А после моей смерти Биб получит свободу?

– Нет! – Верун даже развеселился. – Он же как часть тебя. Развеется и исчезнет.

Во дает! Значит, если сдохну, погублю не только себя, но и мишленовского человечка, существо не то чтобы живое, но вполне разумное. Не, правы были красные комиссары, что не любили богов. Вечно от них достается неожиданная пакость. Или я не справедлив к ним?

В таком расположении духа вернулся в Кирах. Там я застал картину, очень пригодившуюся бы тем самым красным комиссарам для плаката «пьянству – бой». Тиг слишком буквально понял мой наказ не жалеть нира и развлекать гостей. Гвардия Нирага в полном составе приняла участие в развлечениях. Понятно, до стрельбы из лука руки не дошли. Пропойцы горькие…

Читал, что где-то в пятом веке викинги окружили древнерусский Полоцк, но взять его не могли – стены высокие. Да и защитники держались стойко. Тогда вождь викингов велел отвести банду от города и… устроил собственные похороны! Полоцкий царь Веспасий с радости закатил пир по поводу победы. Хитрые викинги ворвались ночью и перебили пьяных горожан. На месте Киева тогда чаща шумела и лягушки в болотах квакали. Полторы тысячи лет прошло, история повторяется. Я и в самом деле победу одержал. А дружина моя так ее отпраздновала, что бери их тепленькими. И Кодай хорош. Когда послание мое Нирагу передавал, небось видел – тот в дым. А мне струсил сказать. Припомню…

Хуже всего, нигде не видно Мюи. Под пьяную лавочку с молодыми девицами всякое случается. Точнее – уже с молодыми женщинами.

Выскочив из пиршественной залы, я метнулся по замку и ее не обнаружил. Где еще искать? Выскочил во двор. Снаружи мне попался на глаза Пахол. От него тоже пахло – сегодня перепало и хрымам. Но держался прилично.

– Пахол! Видел молодую антку с рыжими косами, дочь брента?

– Как не видеть… Заперлась она. Никого не пускает. Тут парни раздухарились, говорят ей – давай, мол, потешимся, никому не скажем. А та сняла со спины арбалет, взвела и говорит: первому стрелу в лоб. Второго зарежу. Потом себя.

– Себя?!

– Нет, господин! До самогубства не дошло. Заперлась в доме для изгоев, чем-то подперла изнутри и сидит.

– Давно?

– Так со вчерашнего вечера.

То есть сутки без воды и без… Без доступа к отхожему месту.

– Показывай.

С ортопедическим сапожком Пахол топал на редкость быстро для колченогого, почти не хромал. Дверь, указанная им, носила отчетливые следы топора. Вычислю «ухажера», мало не покажется.

– Мюи!

– Убирайтесь! Буду стрелять через щель в ставне!

Отлегло. И правда – она.

– Мюи, это я – Гош.

Внутри загремело. Верно – не только засов. Крепкая девушка еще и какую-то мебель подтащила.

А потом я узнал, что ни хрена не разбираюсь в женской психологии. Вместо «спасибо» спасенная бросилась с когтями на освободителя. Оказывается, кинул ее одну на орду пьяных, сам пропал на два дня – ни слуху, ни духу. Что я посылал весть с Кодаем, и не моя вина, что сведенья о моих подвигах сгинули без вести в алкогольных парах, даже ввернуть не удалось. Виноват – и не спорь.

Чувствуя себя грушей для битья, отвел фурию оправиться и помыться. Потом пошли на кухню разведать – осталось ли там что. Да, еда для хрымов. Но, скажу не без гордости, мои хрымы едят здоровую пищу, не хуже подаваемой антам в богатых домах. Нужно знать только некоторые тонкости белорусской и русской кухни.