Тринадцать жертв (СИ) - "Lillita" - Страница 34

— И часто такое происходит? — осторожно спросила Камилла, снова оказываясь рядом, но почему-то боясь дотронуться. Глупый вышел вопрос.

— Каждый день. Извини, надо было следить за временем и не засиживаться, не хотел пугать… — Эрланн виновато посмотрел на Ками, и та с удивлением заметила, что настоящий цвет его глаз — ореховый. Совершенно нормальный, понятный и довольно приятный цвет.

— Не беспокойся об этом. Не извиняйся. Зато теперь я знаю, как ты выглядел раньше на самом деле, — она попыталась ободряюще улыбнуться. — А то в прошлый раз темно было.

— Жаль только, что для меня обе внешности одинаково чужие. И смена у них неприятная. Не нравятся они мне этим…

— А мне они нравятся! И… И ты тоже нравишься! В любом виде, — вдруг выпалила Камилла, умудрившись при этом даже взгляд не отвести, но зато явно покраснев.

Эрланн закашлялся, подавившись воздухом. Удивлённо посмотрев на Камиллу, он сначала грешным делом подумал о том, что либо со слухом проблемы, либо галлюцинации начались, но, вроде бы, ничем подобным не страдал, предпосылок к этому не было…

— Ты это сейчас серьёзно сказала? — неуверенно переспросил он, пытаясь безуспешно найти подвох.

— Более чем. Неужели похоже на то, что я вру? Так могу повторить, мне несложно, — Камилла усмехнулась и развела руками.

— Нет, пожалуй, не надо… — пробормотал Эрл, всё ещё пребывая в каком-то обескураженном состоянии. Это сейчас было признание или что? Скорость работы мозга и способность соображать явно начали подводить, не желая воспринимать услышанное. Он даже не думал, что подобная ситуация может произойти и уж тем более не планировал, как в таком случае реагировать, как себя вести, что отвечать… И всё-таки, это точно не померещилось?

Камилла вздохнула. Она догадывалась, что такая реакция объяснялась замешательством, и пускай хотела бы услышать хоть какой-то ответ, но понимала, что торопить с этим неправильно. Она и сама сейчас подивилась собственной бойкости, не понимая, что её вообще толкнуло на эти слова. Наверное, внутренний голос устал что-то мямлить и решил ясно расставить точки над «ё». Слишком ясно. Зевнув, Ками обняла решившего изобразить из себя статую Эрланна и прикрыла глаза.

— Я устала. Я слишком устала и третью ночь недосыпания не переживу, — пробубнила она, пытаясь поудобнее устроить голову на новой живой подушке.

— Так поспи. Что тебе мешает? — немного оттаяв, Эрл слегка улыбнулся и осторожно начал перебирать тёмные растрёпанные волосы, которые — он только сейчас заметил — были ещё немного влажными.

— Не хочу тебя отпускать.

— Так не отпускай.

— Ты никуда не денешься?

— Не денусь.

— Плащ неудобный.

— Да.

— И сердце у тебя не бьётся…

— Ага.

Вскоре Камилла заснула, что стало ясно по тихому и размеренному посапыванию, а также по ослабевшей хватке. Подняв её на руки, Эрланн переложил Ками на кровать, накрыл одеялом и, наклонившись, осторожно поцеловал в висок.

— И ты мне нравишься, — прошептал он и вернулся на диван.

Элеонора, прижимая к груди яркий сладко пахнущий букет, торопилась в гостиную; ей почему-то всегда казалось, что если нести цветы чуть дольше, то они тут же завянут. Глупость, и Нора прекрасно это понимала, но всё равно каждый раз спешила, и спешка эта нередко приводила к падениям. Сегодняшний случай не стал исключением: запнувшись о собственные ноги, она растянулась на полу, выронив при этом цветы.

Вздохнув, хранительница села. Интересно, чем же руководствовалась магия, когда украшала её голову бабочками? С этими очаровательными созданиями у неё не было ничего общего: ни лёгкости, ни грации, ни свободы. Объединяло лишь то, что, подобно гусеницам, Нора ничего не знала о своих родителях, вот только для гусениц это было нормально, гусеницам было всё равно. Подобрав те цветы, что находились ближе всего, она застыла и невольно прислушалась. Из-за двери, рядом с которой довелось упасть, слышались голоса — кто-то довольно оживлённо беседовал. Подслушивать нехорошо, однако теперь отвлечься от разговора не удавалось.

— Значит, ты поэтому вчера так странно выглядел? — судя по голосу, вопрошающий был одним из близнецов.

— Думаешь, та женщина дала ей это кольцо? — не стоило и сомневаться, что где один, там и другой.

— Уверен, — третий говорящий был также очевиден, голос его звучал заметно тише и слова различались хуже. — Более чем уверен. Сами ведь знаете, почему сомневаться не приходится. И я вам уже говорил не называть людей теми и этими, если знаете имя.

— Да-да. Вот только вступаться за Ингрид… Перешёл на тёмную сторону? — с едва заметной язвительностью отметил кто-то из одноглазых братьев.

— Или предпочитаешь постарше? А мы уж думали, что у тебя с Ир…

Хранитель неожиданно замолчал. Элеонора же подумала, что он просто решил закончить фразу тише, и потому решилась подойти поближе к двери, нервно сжав стебли собранных цветов.

— Лучше бы вы о другом думали, — по-обычному насмешливо ответил Эгиль и, скорее всего, ухмыльнулся. — Например, о том, чтобы говорить потише…

Дверь резко распахнулась, из-за чего Элеонора вздрогнула и дёрнулась назад, рискуя снова упасть. Не осмелившись поднять глаза, она чуть ли не физически ощущала тяжёлый взгляд хранителя, что скрестил руки на груди и лениво опёрся на дверной косяк. Он не был похож на жертву, скорее на хозяина этого места, так себя вёл, так хорошо вписывался в обстановку. И всё же, это было не более, чем внешнее впечатление, игра, Нора знала это, чувствовала, однако со своим страхом ничего поделать не могла.

— Нора-Нора… От тебя я такого не ожидал, — с каким-то странным удовольствием протянул Эгиль, а хранительница почувствовала, как вдоль позвоночника пробежали мурашки. Театр потерял прекрасного исполнителя отрицательных персонажей. — Ну-ну, не надо так трястись. Никто тебя ругать не будет, не обидит. Я даже не буду спрашивать, как долго ты тут стоишь. Но только пообещай, милая, — выделенное интонацией, это слово прозвучало угрожающе, — что никому ничего не расскажешь. Мне очень не хочется ещё сильнее портить твои нервы, но, сама понимаешь… Так что же, будешь держать рот на замке?

Всё же осмелившись поднять взгляд, Элеонора на мгновение заглянула в прищуренные глаза хранителя и тут же закивала головой, ощущая, как начали дрожать руки.

— Н-не скажу. Ничего не с-скажу… — пробормотала она и убежала.

Получилось на удивление резво, а ведь только мгновение назад ноги подгибались и не слушались. У страха не только глаза велики, но и скорость завидная. Когда спадало оцепенение, конечно. Однако надолго Элеоноры не хватило, так что вскоре она перешла на шаг, попутно переводя дыхание. Физическая форма оставляла желать лучшего настолько, что в случае опасности гораздо лучше попробовать притвориться мёртвой — убежать всё равно не выйдет, а так, может, проигнорируют.

Недалеко от гостиной возле окна стояла Мейнир, а рядом с ней мельтешила Дикра, как обычно о чём-то щебеча. Весело, беззаботно, словно ничего с ней не случалось, словно не только вчера ей разрешили вставать, и то с условием, что будет вести себя поспокойнее. В каком-то смысле роль Дикры, как ребёнка, была именно в этом — разряжать обстановку, не давать остальным полностью погрузиться в мрачные мысли, зациклиться на них, окончательно погрязнув в этом болоте. Элеонора печально улыбнулась. Осознанно или нет, но каждый здесь играл какую-то роль, притворялся, глубоко внутри запирая переживания и боль, не желая беспокоить этим других. Здесь не было счастливых. И очень тяжело было чувствовать это, но не иметь возможности помочь.

Вроде бы не было ничего необычного, но Элеоноре показалось, она почувствовала, что Мейнир чем-то опечалена, что-то произошло, хотя никаких внешних доказательств этому предположению не было.

— Мейнир, что т-такое? Чем обеспокоена? — тихо спросила она, кончиками пальцев коснувшись руки хранительницы. Та вздрогнула — это нельзя было заметить, однако удалось ощутить.