Бандитская россия - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 89

Да и что были те первые заметки? Вот на скамье подсудимых, пишет журналист, подросток за драку, и далее - гневное взывание к общественности, к школе, к родителям. Вот репортаж с заседания комиссии по делам несовершеннолетних, вот - с заседания педсовета, вот факты очковтирательства из пионерского лагеря, где все - не ради детей, а ради высоких проверяющих комиссий. И везде, как итог публикации, - банальные нравоучения, общие размышления и пафос, пафос, пафос… Не имеющий ничего общего с тем, что происходило в жизни города на самом деле.

А на самом деле уже в 1974 году (по некоторым данным - в 1970-м) в Казани были зарегистрированы первые - позже получившие всесоюзную известность - молодежные группировки. Хотя «зарегистрированы» - это тоже слово, скорее, уже из сегодняшнего обихода. Думается, никто их тогда не «регистрировал». Просто правоохранительные органы зафиксировали появление чего-то нового, непонятного, неординарного, страшного.

Родилось ли тогда в верховных политических и правоохранительных кругах Казани ощущение надвигающейся беды? Сейчас на этот вопрос ответить уже сложно. Во всяком случае знаменитое дело банды «Тяп-ляп» Верховный суд ТАССР рассмотрел лишь в апреле 1980 года. Но к тому моменту уже весь город был опутан спрутом банд и бандочек. К тому моменту каждая улица, каждый квартал этого города были четко поделены на зоны с жестким руководством, с четкой иерархией. Нарушать границы этих зон - значит идти на открытые конфликты, на войны. И войны начались. А в городе поселился страх, хотя сами добропорядочные граждане имели к тому времени ещё весьма смутное представление о числе и структуре подростковых группировок.

А меж тем, повторимся, они поделили Казань на территории, а каждая группировка, в свою очередь, делилась по возрастным категориям: на скорлупу, или шелуху (10-13 лет), суперов (14-15 лет), молодых (16-18 лет), средних, старших и стариков (после 20 лет). Встречались и буквари (те, кому не исполнилось и 10 лет). Внутри группировок различались и «общие девочки», и «матрены». Право требовать «общих девочек» было у каждого «пацана», за исключением тех, кого изгоняли из «конторы». В сексуальную жизнь пацаны вступали поочередно в присутствии всех остальных.

Все группировщики коротко стриглись, зимой носили тулупы, спортивные костюмы, ботинки «прощай, молодость», «уши» зимних шапок завязывались внизу. До малиновых пиджаков, «девяток» и «Мерседесов» с тонированными стеклами было ещё далеко, поэтому выбор одежды диктовался не модой и не материальным благосостоянием, а функциональной необходимостью: тулупы смягчали удары, завязывавшиеся под подбородком ушанки не сваливались с голов во время «шухера».

Где-то раз в месяц со всех членов банды собирались деньги для пополнения общей казны. С суперов и скорлупы брали по три рубля, со средних и молодых - по пять-десять. Вы только вдумайтесь: деньги сдавали и старшие школьники (в том числе - комсомольцы) и… пионеры, мальчишки из младших классов. Официальная мотивировка пополнения общаков - необходимость греть членов банды, сидевших в тюрьмах. Держателями общаков были авторитетные бандиты из числа неоднократно судимых, поэтому никто из рядовых членов никогда не знал, сколько и на какие нужды было потрачено на самом деле. (Кстати говоря, до оперативников Казани впоследствии не раз доходила информация, что часть денег, собиравшихся с разных банд, уходит куда-то «наверх». Такая информация опровергала первичные утверждения, что уличные группировки действовали сами по себе).

Сборы группировки - по возрастам - происходили каждый день. Вся бригада собиралась два-три раза в неделю. Если кто-то из маленьких по какой-то причине однажды не появлялся, то на очередном сборе средние вставали в круг, вызывая туда по очереди всех молодых (кроме провинившихся), и избивали их. (Бить, кстати, в тот период ещё разрешалось только руками, избивать ногами и с помощью подручных средств запрещалось.) После этого молодые отходили в сторону и уже сами учили провинившегося.

Можно ли было выйти из банды? Для этого, пожалуй, было только три способа: уехать из Казани, оказаться под следствием или стать инвалидом. Вступить же в банду было, наоборот, достаточно легко. Кандидат вставал в центр большого круга, его спрашивали о причинах желания войти в банду. Если он отвечал, что не хочет быть «чушпаном» или «морехой», а хочет «мотаться», быть вместе с настоящими пацанами и стоять за свою улицу (и если на кандидата не было никакого компромата), ему жали руку и принимали в круг своих. (В те времена в Казани члены банд здоровались за руку только со «своими».)

В то время в отношениях между бандами было только три состояния: мир, война и «до первого конфликта». Всей «политикой» занимались старики и старшие. Но случалось, что молодые из в общем-то дружественных группировок все равно дрались друг с другом. Хотя это происходило, как правило, случайно. На лето устраивалось всеобщее перемирие, которое, впрочем, иногда нарушалось.

Внутри одного сообщества периодически устраивались шуточнее войны - «хомутки», когда супера и средние воевали, к примеру» против скорлупы и молодых. Это походило на своеобразные учения: они начинались по приказу старших и заканчивались по их же указке; Повторимся: это было ещё в то время, когда драться можно было только руками, бить по голове запрещалось.

При этом, надо заметить, что все-таки «игры» в группировках были достаточно жестокими. По воспоминаниям очевидцев, например, в группировке «мебелька» парни вставали в круг, а их лидер Фат, сам стоявший в этом кругу, подкидывал вверх кирпич. Все остальные опускали головы и ждали, «на кого Бог пошлет».

В середине восьмидесятых, когда подул «ветер перемен», факт наличия «казанского феномена» уже стал озвучиваться и в местных СМИ, и в столичных. В газетах стали публиковать исповеди бывших группировщиков, отошедших отдел по разным причинам, рассказы пострадавших от действий братвы.

В конце 80-х тридцатилетний тренер детской спортивной школы признался в газете «Вечерняя Казань», что был бы спокоен, если бы его сын оказался под крылом одной из группировок. Ведь родители были вынуждены сами встречать и провожать своих детей, сами защищать их в жестоких драках с лысыми гопниками, которые прочно овладели городом.

О возможности единственной защиты от ужаса и беспредела-оказаться под крышей бандитов, писала в газету и юная Снежана: «Я в свои 18 лет боюсь ходить по улицам… Совсем недавно ко мне пристали гопники. Сначала долго крутили руки, потом стали ругаться, а за отказ пойти с ними - стали бить. Мимо нас спешили прохожие, которые на мои мольбы и просьбы торопливо сворачивали в сторону. Мимо нас проезжала милицейская машина. Я закричала, чтобы они остановились, но на меня не обратили внимания. Обиднее всего, что это происходило в 4 часа дня в двух шагах от дома. Но если в любой день и час тебя может унизить и обесчестить любой пацан, то все слова о том, что жизнь и личность каждого человека в нашей стране неприкосновенна, - пустой звук. И я решила, поскольку другого выхода нет, - уйти в группировку. Пусть у гопников на одну общую девку будет больше».

Повторимся: данные о принципах и стиле группировок у горожан отсутствовали, иначе автор этого письма, как утверждают очевидцы, знала бы, что ни в одной из бригад того периода не было представительниц слабого пола. И что если бы она попыталась предпринять какие-либо практические шаги для вступления в группировку, её бы просто-напросто изнасиловали, а вся дальнейшая её жизнь превратилась бы в ад (не хочется так думать, но, может быть, это на самом деле так и произошло).

В Казани в 80-х реально действовал так называемый закон, запрещавший пацанам ходить с недевственнинами - они считались проститутками. И чтобы избежать очередного группового изнасилования, девушкам приходилось появляться на улице только в сопровождении родителей или взрослых родственников-мужчин. Тем более, что казанским «мотальщикам», похоже, льстила «дурная слава». Она придавала им особую популярность, делала из них неких героев (даже пусть и со знаком «минус»). Поэтому в минуты относительного затишья они и сами пытались подогревать интерес к себе, пуская по городу, например, слухи о готовящемся «месячнике любви», чем приводили в ужас всё женское население столицы края.