Бандитская россия - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 7

С возвращением Разина на Дону установилось двоевластие. Дедами Войска Донского управлял в Черкасске атаман Корнило Яковлев, а Стенька со своей вольницей устроил укрепленный городок в Кагальнике. Угнетенные да обиженные стекались к нему со всех сторон, а то что большинство из них были беглыми ворами, так что поделаешь. Перед ним снимали шапки и становились на колени, величали батюшкой. Ну как тут было не воспользоваться ситуацией! «Идите со мной. Мстить будем за братьев наших, за все лиходейство боярское… Кто не пойдет - догоню дорогой и порублю. Подумайте. Будете братья мне, будет вам воля!» [12] Думать особо не приходилось: люди были готовы идти за Разиным куда угодно.

В мае 1670 года бунт начался: на большом казачьем круге Разин объявил о своем намерении идти на Волгу, а оттуда на Русь, чтобы «из Московского государства вы весть изменников бояр» и дать «свободу черным людям». Так бунт приобрел зримые черты крестьянского восстания. В «прелестных» письмах распространялись слухи о том, что вместе с ним идет царевич Алексей (умерший в январе 1670 года!) и патриарх Никон (Лишенный сана и сосланный в Белозерский монастырь!). Хорошо зная русский характер, Разин понимал, что иллюзия благословления властей и церкви обеспечит походу дополнительный успех. К октябрю 1670 года под началом мятежного атамана были десятки тысяч человек, а вся низовая Волга находилась в его власти. Одни города сдавались без боя, с Астраханью пришлось повозиться, но ценою многих жизней взята была и она. Астраханского воеводу атаман самолично столкнул с крепостной башни и, оставив в Астрахани своего верного есаула Василия Уса, направился к Симбирску. Здесь удача отвернулась от него, воинство Разина потерпело поражение. Атаману удалось уйти, в течение нескольких месяцев он мечется на своих стругах по Дону, и наконец 13 апреля 1671 года случилось то, о чем давно уже молила Москва, - Разин был захвачен. В Москву его везли на специальном помоете, где была установлена виселица, к которой он был прикован. Вслед за телегой, прикрепленный за шею цепью, бежал брат Разина, Фролка.

6 июня 1671 года Стеньку четвертовали на Красной площади. Смерть, которая стала апофеозом его жизни, он принял достойно, тут уж ничего не скажешь.

Как и положено грозному атаману, ни страха, ни раскаяния не испытывал. Лишь поклонился народу и прощения попросил за то, что волю обещанную дать не сумел. И как утверждает молва, когда палач уже приступил к казни, а Фролка в ожидании своей смалодушничал и объявил «слово и дело», даже успел рыкнуть на брата: «Молчи, собака!» - и только потом умер. Впрочем, может, и не успел: когда тебе отрубили руку и ногу, особо не наговоришься. Казнь Фрола отложили, и в продолжение пять лет он морочил своих палачей рассказами о том, что ему известно место, где Стенька зарывал свои клады. На дыбе его показания все время менялись или были весьма неопределенны - «на острове посреди Дона, под вербой, а та верба крива посередке, а около нее другие вербы». Под пыткой, наверное, ещё и не то придумаешь. Весной 1676 года Фролку всё же казнили, а кладов Разина так и не нашли. Легенд об этих закопанных сокровищах существует ничуть не меньше, чем о кудеяровских.

Как писали в советских учебниках истории, «казнь Разина не означала конца движения, которое оставило неизгладимый след в народной памяти. Только в ноябре 1671 года правительственным войскам удалось взять Астрахань. Разин стал одним из легендарных героев, символом свободы». Взятию Астрахани предшествовало убийство митрополита Иосифа, который уговаривал казаков покаяться. С него сняли священные одежды, в которых он пришел прямо из церкви, подвергли пытке и сбросили с колокольни. А спустя несколько дней от непонятной болезни умер Васька Ус. Говорят, он заживо был съеден червями. Ныне Степан Разин является символом пивоваренного завода - чем не прекрасный итог народного восстания?

Бунташный век закончился воцарением Петра I и утром стрелецкой казни. Этот кровавый пролог стал своеобразным предупреждением всем смутьянам и строптивцам. С новым царем шутки были плохи.

Ветры перемен от Петра Алексеевича

С воцарением царя-реформатора в России началось другое время. Поступь Петра была тяжелой. Желание в кратчайшие сроки встать на один уровень с европейскими странами требовало реформирования всего государственного механизма, в том числе и карательно-правовой части. Из приказа, созданного в 1686 году в подмосковном селе Преображенском, вырастает грозное ведомство, которое с 1697 года получает исключительные права следствия и суда по политическим преступлениям.

Именно сюда по Указу 1702 года станут пересылаться изветы по «слову и делу», а после учреждения института фискалов (1714) и Тайной канцелярии (1718) возглас «Слово и дело!» покатится по стране широкой волной. Доносительство становится нормой жизни. Тайной перестает быть даже тайна исповеди. Под угрозой лишения сана священники обязаны нарушать это одно из основополагающих христианских таинств и доносить на своих исповедуемых в том случае, если они открывали им противогосударственные замыслы - как свои, так и услышанные. Время, о котором Пушкин сказал: «Была та смутная пора, когда Россия молодая, в бореньях силы напрягая, мужала с гением Петра», было воистину странным. Жены доносили на нелюбимых мужей, мужья - на неверных жен, холопы - на помещиков. С помощью доносов пытались облегчить свою участь и некоторые преступники.

Усилиями Петра Россия превращается в государство регулярного типа, с тотальным контролем над всеми сторонами жизни своих подданных. Регламентации отныне подлежит все: от фасона платья до шрифта газет, от деятельности правительственных учреждений до распорядка проведения увеселительных мероприятий (ассамблей). Стремление следовать западным образцам побуждало Петра отказываться от того, что было свойственно русским традициям. Прежние нормы не устраивали преобразователя, который всегда восхищался деятельностью кардинала Ришелье и даже произнес над его могилой: «Я бы отдал тебе половину своего царства, если бы ты научил меня управлять второй». Поскольку помощи от Ришелье ждать не приходилось, управляться со страной приходилось самому. Одним из многочисленных нововведений Петра стало учреждение полиции. Потребность в ней диктовалась не только заграничным опытом царя, но и объективными причинами. Должности губных старост и сыщиков были отменены указом 1702 года, дела ликвидированного в 1701 году Разбойного приказа разосланы «которые куда пристойно». Институт губернаторства только создавался и был не в состоянии заниматься охраной общественного порядка и борьбой с преступностью, которая - увы! - неуклонно росла, несмотря на то что скорый на расправу царь рекомендовал вешать воров и разбойников прямо на том месте, где они были пойманы. В том, что полиция возникла в Санкт-Петербурге, нет ничего удивительного. Строительство северного парадиза требовало постоянного надзора, а занятому общегосударственными делами губернатору А. Д. Мен-шикову было явно не до того. Созданная в 1705 году Адмиралтейская верфь взяла на себя часть правоохранительных функций, но после того, как адмиралтейский советник А. В. Кикин оказался причастным к делу царевича Алексея, Петр, которому всюду виделись заговорщики, больше не доверял Адмиралтейству.

Надежды на обновление он связывал с полицией, которая «есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобства». В мае 1718 года (через два месяца после казни Кикина) последовал указ: «Господа Сенат! Определили мы для лучших порядков в сем городе дело генерал-полицмейстера нашему генерал-адъютанту Девиеру [13] и дали пункты, как ему порученное дело управлять… чего от вас требовать, дабы неведением никто не оговаривался».

Как и многие другие преобразования Петра, полицейская реформа проходила под влиянием импульса, без четкого плана и подготовки. Полицейские чины получили зеленые камзолы и кафтаны василькового цвета с красными обшлагами, но нарядная форма не увеличивала число желающих служить здесь. В 1721 году штат петербургской полиции не превышал 100 человек. Это объяснялось не только низким жалованьем рядовых полицейских (которые получали 7 руб. 20 коп. в год), но и явным нежеланием чиновников переезжать из Москвы в необжитый Петербург. К тому же, несмотря на «пункты», прописанные Девиеру, обязанности полиции были многочисленны, но весьма неопределенны. С одной стороны, ей были даны широкие полномочия безгранично вмешиваться в жизнь горожан, а с другой - эти обязанности сводились к наблюдению за застройкой Петербурга, предотвращению пожаров и обнаружению беглых рекрутов, крепостных и всех тех, кто покинул прежнее место жительства без разрешения властей. Резкому увеличению количества беглых способствовали введенные Петром подушная подать и рекрутские наборы. Объяснять народу смысл и значение своих реформ у царя не было ни времени, ни желания: цель проводимых мероприятий не вполне понимали даже некоторые ближайшие его соратники. Затеянная перестройка страны требовала невиданных усилий и гигантских расходов, поэтому Петр не щадил ни себя, ни других.