Мой бывший муж. Давай попробуем опять? (СИ) - Новикова Татьяна О. - Страница 21

– Прости за флэшку, – говорю напоследок и всё-таки вырываюсь наружу.

Я – худший работник на свете. Если есть доска почета с фотографиями лучших, то для меня нужно придумать доску позора. Всю такую черную, кривую-косую, с самой плохой моей фотографией.

Вот чем я занимаюсь на работе?

Только ругаюсь – либо целуюсь – с шефом. Настоящий сюжет для какого-нибудь кинофильма категории «восемнадцать плюс».

Остаток дня я пытаюсь заниматься по-настоящему полезными вещами, но мысли возвращаются к словам Давыдова. Я думаю. Думаю. Думаю. Начинаю ошибаться, подмахиваю подпись, не глядя в документы.

Нет, так нельзя. Это не работа, а вредительство.

Можно я уйду пораньше? Голова адски болит

Ну, ты же увольняешься. Как я могу тебе запретить

Ха-ха, очень смешно.

Я прощаюсь с Катенькой и пытаюсь сбежать, пока у последней не нашлись какие-нибудь неотложные дела. Я уже убедилась: мне в секретари досталась настоящая акула. В хорошем смысле слова. Она сгрызет тебя заживо, но заставит выполнить все намеченные цели.

Вот и сейчас…

– Подпишите парочку документов! – Катя преграждает мне пути к отступлению. – Очень-очень срочные! До завтра не подождут! Я только собиралась их вам отдать.

Черт. Не повезло.

Следующие полчаса у меня немеет рука при подписании кипы бумаг. Я фырчу и подозрительно кошусь на безмятежную секретаршу. Ну-ну, «парочка документов». Их, может, и парочка, но в одном, например, под сотню листов.

– Спасибо, Мария Олеговна. Хорошего вам дня, – улыбается Катенька, сцапав бумаги.

На неё невозможно злиться. Что она плохого сделала? Работу качественно выполняет? За растяпой-начальником следит?

Ладно, самое время расслабиться. Хоть немного.

Пока поднимаюсь по лестнице, мечтаю, как завалюсь в ванну и буду отмокать там до состояния скукожившегося банана. Обязательно с пеной…

А потом ещё раз просмотрю документы с флэшки и подумаю, как быть дальше.

Входная дверь оказывается открыта. Хм, странно. Я, конечно, та ещё растяпа, но дверь закрывать научена.

Странное чувство начинает глодать под ребрами.

Я вхожу в квартиру и вижу, как коридор наполняется черным, непроглядным дымом. Дышать становится тяжело.

«Пожар», – проносится удивительно спокойная мысль, а затем я с ужасом вздыхаю.

Надо спасать кошку!

***

Мы с офигевшей Маруськой, загнанной в переноску, целехоньким ноутбуком, закинутым в пакет, и дамской сумочкой сидим на лавочке перед подъездом. Квартиру тушили недолго, но мне казалось, что вечно. Пожарные носились туда-сюда. Соседи повыскакивали на улицу.

Я пытаюсь осмыслить происходящее.

Всё сгорело?

Или не всё?

Что делать дальше? Куда деваться?

Мысли удивительно четкие, нет ни паники, ни слез. Я просто анализирую ситуацию. Мой дом уничтожен, и мне нужно где-то переночевать.

Можно, конечно, поехать к родителям, но маму с папой инфаркт схватит, если они узнают про пожар. Нет уж. Не буду их пугать раньше времени. Для начала надо оценить масштаб бедствия и попытаться восстановить квартиру. Родители бывают у меня редко, приедут через год – только порадуются ремонту.

Податься к Оле? Неплохая идея. У подруги большой кухонный уголок. Но она не берет трубку и не читает мои сообщения. Всё ещё обижена за тот наш разговор или чем-то занята.

Вариантов, к сожалению, не остается.

– Давыдов, мне негде ночевать…

– В смысле?

– У меня сгорела квартира, – я поднимаю голову и смотрю на темное окно. – Совсем сгорела. Я, конечно, могу найти отель, но телефон почти разряжен. А ещё кошка… и я… все мои вещи… мамочки…

Внезапно меня прорывает. Всё. Конец. Рассудительная Маша кончается. Я рыдаю громко, навзрыд, не сдерживаясь и не пытаясь сохранить лицо. Меня всю трясет, я лихорадочно соображаю, как дальше жить. Да никак. Моя одежда, мои документы, мои любимые безделушки, мягкие игрушки. Пингвин косоглазый, опять же!

– Жди меня, – коротко отвечает Влад. – Скоро буду.

Он бросает трубку, даже не пожалев меня толком, а я не могу успокоиться. Всё реву и реву. Кто-то из соседок выносит мне успокоительные капли, жутко воняющие валерьяной (кошку начинает штырить от одного только запаха), но я отрицательно мотаю головой.

– Заходи ко мне, – квохчет баба Нина, соседка с пятого этажа. – Чайком напою, грибочками малосольными накормлю. Ну, чего ревешь-то, бедолага? Сама жива, животина жива. Радоваться надо.

– Небось сама поджог и устроила, – громким шепотком предполагает её подружка, баба Катя, которая, по её заверениям, знавала самого Сталина. – Это ж дело такое… уснула с непотушенной сига…

– Да замолчи ты! – шикает баба Нина. – Видишь же, что не спала она. Вон, в рабочей одежде сидит.

– Так пришла и спать завалилась сразу же!

Я перестаю их слушать. Кошка катается по переноске и вопит что-то на своем, кошачьем одуревшем языке. У неё определенно приход от валерьянки. А мне-то что делать?

Меня о чем-то спрашивают, мне что-то говорят. Пожарные уезжают, а я понимаю, что нужно вернуться в квартиру.

Не могу. Физически больно туда идти.

– Ты как? – на плечо ложится тяжелая ладонь, и я поднимаю заплаканное лицо.

Давыдов нависает надо мной и смотрит так сосредоточенно, что мне хочется разрыдаться по второму кругу. Скажем так, на бис, по заявкам зрителей.

– Н-нормально… надо в квартиру сходить, а я не могу…

Он накидывает мне на плечи пиджак, пропахший горькой туалетной водой, и выслушивает мои бредни про новый стеллаж, недавно купленный на распродаже, про косметику и утерянного навсегда пингвина.

– Я куплю тебе нового, – заявляет безапелляционно.

– Такого больше нет… он был особенный… у него глаз косил…

– Маш, я куплю тебе пингвина и собственноручно скошу ему глаз. Перестань. Схожу оценю масштаб бедствия, – говорит Влад решительно. – Будь тут.

Мне остается только ждать. Мне и кошке, обалдевшей от происходящего настолько, что у нее не остается сил даже не вопли. Мы просто сидим и пялимся друг на друга глазами, в которых читается вся бренность мироздания.

Я жду. Жду. Жду…

Соседки разошлись, только особо упорная с первого этажа продолжает бурчать на тему несознательной молодежи.

Влад возвращается через несколько минут, насквозь пропахший гарью. Я чувствую этот запах, и меня начинает колбасить. Страх вновь накатывает, захлестнув с головой. Дышать становится трудно.

– Скажи что-нибудь хорошее.

– Спальня сгорела почти полностью, коридор тоже в плачевном состоянии, – перечисляет Давыдов радостным тоном. – Но! Ванна с туалетом почти не пострадали, все твои баночки целы и невредимы. Кухню нужно почистить. Да всё нормально. Это поправимо. Двери я закрыл. А, вот, держи. Лежал в коридоре, ждал.

Он протягивает мне почерневшего, но целехонького пингвина. Видимо, его загнала в коридор Маруська. Я обнимаю пингвина и начинаю глупо улыбаться. Пингвин смотрит на меня одним глазом – вторым он смотрит на Влада – и вроде бы тоже улыбается. Всё не так уж плохо. Комнату можно восстановить.

– Ты вытащила ноутбук? – Давыдов кивает на пакет.

– Д-да… машинально…

Пока я отлавливала кошку, забившуюся под шкаф, то увидела ноут. Он лежал под кроватью – я всегда запихиваю его туда ночью, чтобы случайно не наступить в потемках.

Ну и схватила заодно, вообще не соображая, что творю. Кошку тоже отловила, за хвост пихнула в переноску, чтоб эта дурында не свинтила в закат. Потом выбежала на улицу и долго кашляла, понимая, что чудом не потеряла сознание, наглотавшись дыма.

Как будто все имеющиеся силы аккумулировала, чтобы спастись.

– Я раньше времени ушла с работы и поэтому успела, – произношу, сама испугавшись своих догадок. – Если бы чуть-чуть позже вернулась, всё бы сгорело. Маруська… вся информация…

С ужасом гляжу на кошку, мирно спящую в переноске. Представить не могу, чем всё могло кончиться.

Кошмар.

– Маш, а ты не думаешь…

Он не заканчивает фразу, но я начинаю догадываться. Стремительно. И от этой догадки, ещё не произнесенной вслух, становится только страшнее. Потому что пожар из-за плохой проводки – это одно, это не так дико, как…