Мой бывший муж. Давай попробуем опять? (СИ) - Новикова Татьяна О. - Страница 20

– Ага, сейчас. Так… а нет конверта… пропал. Вы не забирали?

Она смотрит на меня с непониманием, а моё сердце начинает лихорадочно скакать по грудной клетке.

– Я абсолютно точно не забирала, – пытаюсь сохранить голос, не начать паниковать. – Ира, ты же всегда была на месте. Куда мог пропасть конверт? Кто подходил к твоему столу?

– Не знаю… я уходила… Владиславу Евгеньевичу позвонили, я ответила на звонок. Он просит так делать в его отсутствие, если звонят по внешней линии, – начинает оправдываться она.

– Так, хорошо, – вдох-выдох; не могли же его украсть. – Здесь есть камеры?

– Ага, вон там, над дверью.

– Отлично, сейчас мы узнаем, кто заходил, – успокаиваю я скорее себя, чем девушку, и бегу в охранный отдел.

За камеры наблюдения отвечает молоденький мальчишка, запертый в крохотном кабинете, уставленном мониторами. Наверное, он очень умный, по крайней мере, смотрит на меня понимающе и кивает так сосредоточенно, словно у него в голове работает процессор.

– К сожалению, мне нужно письменное разрешение на просмотр видео, – мотает он головой, выслушав мою просьбу о помощи. – Разрешение должно поступить от вашего непосредственного руководителя.

Ага, представляю, как прошу Давыдова позвонить этому мальчику, потому что я, краса неземная, посеяла важную флэш-карту. Мне даже увольняться не придется. Заживо похоронят, и дело с концом.

– Хорошо, не показывайте видео мне. Просто посмотрите его сами и скажите, кто входил.

– Не могу. Это конфиденциальная информация.

Да почему?! Я же прошу его посмотреть не камеру в женском туалете (я вообще надеюсь, что в женском туалете нет камер), а в приемной генерального директора.

– Ладно, подождите минутку, – я набираю телефон Давыдова и, дождавшись его напряженного «слушаю», коротко прошу: – Пожалуйста, позвони… – смотрю на парнишку, и тот тычет пальцем во внутренний номер, – по номеру четыре-четыре-семь и дай разрешение на просмотр камер безопасности. Потом объясню!

– М-м-м, очень подробно. Будет сделано, – не сопротивляется Давыдов.

Спустя секунду на столе у мальчика начинает звонить старый, еще проводной телефон.

– Да? – спрашивает он. – Повторите еще раз вашу должность. Так, а как вы докажете, что вы генеральный директор? Я тоже могу звонить людям и называться директором.

Мне кажется, в этот момент у Давыдова отпадает челюсть, пробивает пол и рушится прямо на голову мальчику.

– Мне нужно личное подтверждение от моего начальника… – он вслушивается в ответ и устало добавляет: – Нет, от президента подтверждения не требуется. Хорошо, жду.

Я смотрю на него с умилением. Ему премию надо выписать – за ответственный подход к работе. Когда телефон звонит вновь, определенно мой самый любимый сотрудник берет трубку и не произносит ни слова, лишь кивает.

– Разрешение дано, – оповещает он меня минутой погодя. – Сейчас найдем. Так. Так. Так. Вот. Так. Хм. Тут в камере сбой какой-то, – закусывает губу мальчик. – Странно, у нас хорошие камеры, обычно с ними такого не случается.

– В смысле, сбой? – спрашиваю я, чувствуя, как кровь отливает от щек куда-то в область нижних девяносто.

Переваливаюсь через монитор и смотрю на серые помехи во весь экран. Безнадежные такие, кричащие: «Маша, тебе кранты».

– То ли оборудование накрылось, то ли кто-то специально сломал.

– А у кого есть доступ к камерам?

– Ни у кого, – удивленно таращится он. – В том-то и дело. Смотрите, вот тут камеры ещё работают, – на экране появляюсь я сама, складывающая конвертик из заявления. – А вот тут уже – ничего.

Ну и как это объяснить? Стечение обстоятельств? Случайность?

Кажется, мне всё-таки придется объясняться перед Давыдовым.

***

Я залетаю в его кабинет и запираю дверь на замок. Решительно, без единого слова. Влад поднимает голову и смотрит на меня с непониманием, даже тревогой. Его стол завален бумагами, и впервые я вижу, что Давыдов не расслабленно полулежит в кресле, а напряжен и погружен в работу.

А тут я… со своими проблемами…

– Что случилось, Маш?

– Флэшка исчезла, – отвечаю, а у самой голос дрожит.

Мне приходится объясниться и про увольнение, и про конверт из заявления, и про флэш-карту, спрятанную внутри. Влад слушает молча. Ни единый мускул на его лице не дрогнул за время моей увлекательной истории, но он непривычно сосредоточен.

– Твой вердикт? – вопрошаю, а у самой мелькает дурацкая мысль: «Хотела уволиться – теперь он точно тебя уволит».

– Ну, хорошая новость в том, что в компании есть крыса, а значит, это не плод моих фантазий, – оптимистично заявляет Давыдов, но чувствуется, что радость его насквозь фальшивая. – Плохая – мы потеряли все файлы, причем многие из них хранились в единственном экземпляре.

– Не потеряли, – уныло подаю голос. – Я перенесла их на ноутбук. У меня связь с флэшкой постоянно пропадала… я решила, так проще будет.

Давыдов чуть склоняет голову и долго-долго сканирует меня взглядом человека, который не научен контактировать со всякими неожиданностями вроде Маши Сергеенко, что качает секретные документы прямо на домашний компьютер.

– Ты – сокровище, – хмыкает Влад. – Постарайся случайно не уничтожить ноут, пока мы не скопировали файлы.

– Постараюсь. Ты зол, да?

– Правильнее сказать: растерян. Маш, я не привык к… – он думает над формулировкой, – подобным ситуациям. В бизнесе бывает всякое, но из-под носа вещи у меня ещё не воровали.

– Это я виновата…

Влад устало качает головой.

– Конечно, было бы лучше отдать заявление лично мне в руки, но кто ж знал, что так сложится. Забей. Тут нет твоей вины, ты не могла знать, что флэшку заберут. Увольняться-то не передумала?

– Не-а. Нам не ужиться рядом, Давыдов. Мы с тобой как два драчливых мартовских кота.

– У меня другие ассоциации по этому поводу, – хмыкает он.

– Не смешно. Что на тебя нашло? Ты же всегда был… другой. Спокойный, выдержанный.

Он пожимает плечами.

– Маш, ты же сама видишь, что меня из стороны в сторону мотает. – Давыдов поднимается, обходит стол и неспешно приближается ко мне, не разрывая зрительного контакта. – Если бы я мог себе поставить диагноз, то непременно поставил бы. Не знаю, меня к тебе тянет. И меня это пугает. Я не люблю все эти эмоции, ты же сама знаешь.

– Вот ты сейчас не помогаешь, – бурчу. – Мы уже обсуждали, что твои откровения излишни.

– Знаю, что не помогаю, – выдыхает сквозь сведенные зубы. – Послушай. Давай попробуем опять? Встречаться, жить вместе. Не знаю, что хочешь…

Мамочки, я мечтала об этом фразе столько бессонных ночей. Я обсасывала её как кость, я продумывала разные варианты. От моего насмешливого отказа («нет, Давыдов, иди-ка ты лесом») до безоговорочного согласия («Да! Да! Да!»)

А теперь, когда фраза случилась, стою как в воду опущенная, смотрю на мужчину мечты, которого не смогла позабыть, и понимаю: мне страшно. Страшно, что сказка наша закончится очередным провалом, потому что в жизни не бывает долго и счастливо. Либо долго, либо счастливо – без сказочного «всё включено». Страшно согласиться – и вляпаться в очередную историю с плохим концом. Отказаться тоже страшно – потому что буду корить себя остаток дней.

Мы с ним как на американских горках, носимся туда-сюда, вверх-вниз, закручиваемся на виражах и в мертвых петлях. Только горка эта ведет обратно к началу, у неё нет конца.

– Вот зачем ты так поступаешь со мной? – Я несильно ударяю Давыдова в грудь кулаком. – Я не хочу решать за нас обоих. У нас был шанс, но мы его удачно проворонили. Значит, неспроста. Значит, нам противопоказано быть вместе. Понимаешь? Люди не меняются. Ты не изменишься, я не изменюсь. И мы…

Он пытается прижать меня к себе, но я вырываюсь. Качаю головой, часто-часто, и отбегаю к двери. Забываю, что она заперта, а потому несколько раз бессильно дергаю.

Нельзя. Нельзя забываться. Нельзя оставаться наедине. Нельзя давать слабину… хоть и хочется.