Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 91

— Если бы Сиа спустился вниз! Лекари им очень нужны. Но старик упертый, как баран, — не думаю, что он меня послушается.

— Тебе пришлось бы уговорить еще и Уно. По-моему, проще веревку из воды свить.

— Это да… — согласился молодой лха, а потом подбросил в воздух свою лохматую маску, снова ухватил за драную бороду и внимательно посмотрел в дыры-зрачки, будто ждал от нее совета; но та молчала.

— Кстати, не удалось узнать, чем шены занимаются по ночам?

— Слухов много, — Шаи неопределенно пожал плечами, а потом вздохнул, округляя длинный рот буквой «ба». — Но чего они стоят?.. Вот, например, горожане считают, что женщины Палден Лхамо воруют новорожденных детей, варят из их жира колдовское зелье, натирают им мельничные жернова и летают на них по воздуху, как птицы. Уж на что я ее не люблю, но не думаю, что это правда: Селкет бы выбрала что-то поудобнее для полетов! Так и с шенами: кто-то говорит, что они засеивают поля зубами Лу, из которых вырастают новые колдуны, кто-то — что ищут клады ноджинов… Но что-то не верится ни в первое, ни во второе.

Утпала обдумал сказанное, а потом буркнул под нос:

— И все же переселенцы умирают.

— Не хочу защищать шенов, но это скорее вина болезней. Сколько там обморожений, язв, лихорадок… А поноса так вообще море! — заметив, как вороноголовый брезгливо скривился, сын лекаря чуть усмехнулся. — Хотя, ради справедливости — все не так плохо, как могло быть. Нужно отдать должное Нехбет: ее стараниями у них есть цампа и крыша над головой. Ну и вы тоже молодцы! Оми хоть и воруют, но с опаской.

— Падме только не говори — на той неделе она двух таких заклевала почти насмерть.

— Жалко, но не очень, — хмыкнул Шаи. Утпала качнул головой не то одобрительно, не то осуждающе и спросил:

— А что насчет тех, что с белыми ракушками? Они, по-твоему, опасны?

— Нет, не думаю. Просто очередная ересь из южной страны — сколько мы их уже видели? Ходят среди работников и нищих, раздают еду, проповедуют помаленьку. Шены их даже не гоняют — много чести.

— В каких богов они верят?

— Да ни в каких.

— Как это? — удивился вороноголовый. — В чем тогда смысл?

— Ну, если судить по их словам, они хотят уменьшить количество страданий в мире.

— И как, получается?

Вместо ответа Шаи скорчил рожу, покачал в воздухе ладонью… и тут наконец заметили меня. Лицо лха вытянулось, а губы, наоборот, сжались, как от кислятины.

— Ладно, я пойду, пожалуй, — пробормотал Утпала, заметив эти перемены, и исчез со скоростью застигнутого утренним светом комара. Мы с сыном лекаря в тяжком молчании спустились в сад.

— Нууу… — протянул я, выходя прямиком в колючие объятия черной пшеницы; но Шаи не дал мне договорить

— Ты извини меня, — сказал он. — За прошлый раз. Не стоило навязывать тебе собственные мысли, даже из лучших побуждений. У тебя и своя голова есть на плечах.

— Ты тоже извини! — вскрикнул я, от радости стегая хвостом по бедрам. — Мне надо было язык держать за зубами.

— Мысли, в целом, правильная; запомни ее на будущее. Но я понимаю, что ты не со зла проболтался, — лха посмотрел на меня; его темно-серые, слезящиеся от недосыпа глаза казались очень грустными. — Ты, Нуму, доверяешь миру — вот и не считаешь, что от окружающих нужно что-то скрывать. С возрастом это пройдет.

— С тобой там внизу точно ничего не случилось? — подозрительно сощурился я; слышать такие серьезные и рассудительные речи от сына лекаря было крайне странно.

— Да точно. Я просто слишком долго сидел в Кекуит, а от этого рехнуться можно. Мы варимся здесь, взаперти, в тесноте, как момо в котелке, склеившись боками… Весь мир сжимается вот до такого комка, — он собрал ладонь горсткой, будто держал невидимое яйцо. — Но три месяца внизу хорошо прочищают мозги. Стоит только спуститься с небес на землю, и сразу поймешь, что есть проблемы посерьезнее наших старых дрязг. Холод наступает. Со всех концов страны идут несчастные, лишившиеся домов, полей и стад. Проход Стрелы замурован льдом, и никто не знает, что творится за горами, в южной стране. По сравнению с этим все остальное — мелочи.

— Там правда все так плохо?

Шаи прикусил большой палец, раздумывая над ответом. Все это время мы брели сквозь темный сад и как раз остановились у стены, за которой начинались внутренние покои. Наконец лха перестал терзать свои несчастные, и без того тупые когти и спросил:

— Хочешь пойти со мной?

— Наружу? А можно?! — охнул я.

— Ну, я никому не скажу. А ты сам все увидишь; это, как известно, лучше, чем тысячу раз услышать! Только надо тебя переодеть. Пойдем-ка.

Заглянув в свою спальню, Шаи вытащил из-под стола грохочущий сундук с разболтанной крышкой, по локоть зарылся в него и извлек на свет невообразимо уродливое, засаленное до масляного блеска рубище.

— Сапоги и халат сними, это — надень.

Поморщившись, я напялил на себя мерзкую серо-бурую тряпку: она пахла кислым чангом, козлами и коровьим потом. Утешало только то, что сам лха обрядился в такую же.

— Готов? — заговорщицки подмигнул он. — Или боишься?

— Ничего я не боюсь! Я там жил, вообще-то, побольше твоего! — огрызнулся я и первым рванул по коридору на выход из дворца, пока Шаи неторопливо шагал за мной.

На этот раз спуск по лестнице, огибавшей Мизинец, дался мне куда проще — вот что значит привычка! Хотя посредине пути все же пришлось пропустить вперед сына лекаря: в конце концов, только он знал, куда идти. Для меня все проемы в скале, черные и плюющиеся сквозняками, были одинаковы, но Шаи уверенно вел меня все ниже и ниже, пока мы не очутились у самого дна каменного колодца; только тогда лха свернул в неприметный боковой лаз. Этот ход оказался куда длиннее, чем те, которыми мы шли вместе с Палден Лхамо и Железным господином. Пол был влажным и холодным, так что босые лапы с непривычки пощипывало (а я и не думал, что стану таким неженкой всего-то за пару лет!). На стенах вместо ламп светились наросты какого-то мха, перемежающиеся тонкими, нежными усиками голубых грибов; пахло сыростью и тиной. Потом темнота впереди замутилась, словно в нее влили молока, и я уж было подумал, что мы выходим наружу, но Шаи молча ткнул вверх указательным пальцем. Я послушно задрал голову.

Оказывается, каменный потолок сменился стеклянным — толстыми, с прозеленью, пластинами, скрепленными жилками черного клея. А к ним, будто голодные духи к окнам, прижимались черепа! Были здесь и птицы, и звери, и рыбы; домашние яки и дикие олени; северные лисы и южные обезьяны; хищные барсы и жующие траву зайцы… и вепвавет — множество вепвавет! С трудом отведя взгляд от сотен глазниц, я заметил и прочие части скелетов: они громоздились друг на друге, как жуткие костяные заросли. Некоторые остовы еще щеголяли клочьями заплетенной в косы шерсти, кусками пестрых тканей и серебряными бляхами поясов; иные время ободрало дочиста. Но вот что странно: хоть мертвецы и лишились мяса и кожи, зато из раскрытых ребер, из челюстей, из-под лопаток и крестцов расползались соцветия кристаллов — блестящие, переливающиеся, ледяные драгоценности, окутанные илистым мраком. Я видел похожие наросты на старых чортенах, сторожащих пристань Перстня, а потому догадался, где мы: под озером Бьяцо!

— Кто это? — шепотом спросил я у Шаи, хотя уже знал ответ.

— Это жертвы. Здесь все утопившиеся праведники… и некоторые звери, удостоившиеся той же чести.

— Они переродятся на небесах?

— Ты бывал на небесах — много их там? — тихо сказал лха. Меня пробил озноб; я согнул шею, втянул голову в плечи и больше не оглядывался по сторонам. Скоро мы снова нырнули в спасительную темноту, попетляли еще с полчаса и выбрались на задворках ничем не приметного дома на северной окраине Бьяру. Не успел я вдохнуть полной грудью, как Шаи, уже успевший обернуться сгорбленным стариком, ухватил меня за лапу и потащил за собою — прямиком к веренице тяжело груженных повозок, со скрипом ползших по дороге.

— Нэчунг! — закричал лха дребезжащим, как медные тарелки, голосом. — Эй, Нэчунг!