Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 88

Оказалось, в кумбуме сели ужинать Падма и Камала: первая сидела понурившись, непривычно тихая и грустная, а вторая хлопотала вокруг, нарезая влажный, сочащийся мутными слезами сыр, намазывая хлеб желтоватым маслом и разливая по стаканам сладкое вино. Падма будто и не замечала усилий подруги; наконец, набив рот мякишем, она невнятно пробормотала:

— Я не хотела, чтобы так получилось. Но у нас не было другого выхода, — тут она залпом опустошила стакан и в гневе ударила им по столу; удивительно, как посудина не разлетелась на тысячу кусочков! — После того как Пундарика нашел его у подножия гор, я гнала его весь день. Рядом, как назло, не было ни барса, ни снежного льва, чтобы перегрызть ему глотку; только пара воронов — достаточно, чтобы не упустить его из виду, но не для того, чтобы выклевать ему глаза. Я пыталась залезть в его мысли, как учила Селкет — и, клянусь, несмотря на все амулеты, которые этот мудак на себя навешал, я нагнала на него такого страха, что один раз он сам чуть не сверзился в пропасть! Тогда бы все и кончилось… Но ему повезло — мало того, что башку не разбил, так еще и успел забраться под землю, в старые пещеры Лу. Я пыталась последовать за ним, но… Ты ведь знаешь, — Падма коснулась лба, как будто у нее вдруг разболелась голова. — Там стоит такой тяжелый дух… как след копыта, наполнившийся водой.

Последние ее слова звучали загадочно; может потому, что я еще не очень освоил язык богов? Но Камала, похоже, все поняла.

— Ничего. Правда, не переживай.

— Если бы мы промедлили, он мог бы уйти змеиными ходами… Уйти! После того, что сделал! Только поэтому мне пришлось просить тебя: у меня не хватило бы сил, чтобы справиться. Прости.

Камала наклонилась и крепко обняла маленькую демоницу, прижимая к себе, как ребенка. Выкрашенные кармином губы дрогнули — видно, не одной Падме было грустно; но Камала проговорила мягко, утешая расстроенную подругу:

— Я, конечно, не люблю лезть в чужие души… тем более ломать их. Но я уверена, ты не стала бы меня звать, если бы это не было необходимо. А теперь не плачь, пожалуйста — а то я тоже заплачу.

Падма всхлипнула, послушно кивнула и утерла лицо рукавом.

— Не сомневайся, Камала. Эта мразь заслужила смерть… Такую же, на которую он обрек своих «учеников», — вороноголовая подняла взгляд, и я даже из своего укрытия увидел, какой яростью горят ее глаза. — Он обобрал их до нитки — мы не вмешивались. Он пользовал женщин и продавал детей в дома удовольствий — мы и это стерпели. Но когда эти несчастные наскучили ему и стали обузой, он поднес им отравленного чанга, пообещав за мученическую смерть новое рождение на небесах! И они поверили этому неудачнику… Представь, его даже из Перстня выгнали; такое ничтожество, а смогло притвориться богом!

— Не он первый, — обронила Камала едва слышно, но Падма сразу отстранилась; кажется, даже волосы на затылке у демоницы стали дыбом.

— Прошу, не повторяй следом за Утпалой весь этот бред про «мы же не боги»! Разве мы такие же, как этот убийца? Разве я — такая? — спросила она дрожащим, срывающимся голосом. — Разве лучше, если бы мы плюнули на все и отошли от дел, как он предлагает? Просто по совести, можем мы так поступить? Представь, что завтра мы исчезнем — что тут начнется? Князья вцепятся друг другу в глотки; запасы разграбят; а потом все помрут от голода и холода!

— Извини, — примирительно пробормотала Камала, обхватывая ее трясущиеся плечи. — Конечно, ты не такая. Но все-таки… Утпала прав в том, что мы заполучили наше положение обманом.

— Прям уж обманом! Может, Утпала на звание бога и не тянет, но он тут не единственный. Не допускаешь, что он просто завидует тем, кто лучше его?

Камала не ответила, только прикрыла рот краем белой лепешки — но не откусила ни кусочка.

— Ты и сама помнишь, а, госпожа Сатхатхор? Давным-давно, две жизни назад, когда мы только ступили на борт этого корабля, Утпала уже терпеть не мог и тебя, и Нефермаата — просто за то, что вы родились в Старом Доме. Вот ведь молодец, а? Ну а потом, когда вы оба… обе… Дре ногу сломит в этих перерождениях! Короче, когда вы овладели хекау, его вообще перекорежило. Не говоря уж о том, что Уно довелось стать Эрликом. Будем честными, кто из нас не завидовал этой силе? Этому дару… — она растопырила пальцы в воздухе, будто наматывая на них невидимую пряжу. — Менять мир.

— Не знаю, чему тут завидовать. Это никакой не дар, а болезнь. Он уже одной ногой в могиле… а то и обеими.

— Если подумать, нечему, конечно. И я бы никогда не поменялась местами ни с ним, ни с Селкет; она будет следующей, это ясно. Но зависть — это чувство; а чувства опережают мысли, как молния опережает гром. Так и с Утпалой и случилось, зуб даю.

— Ладно, убедила. В своей божественности я все-таки не уверена, но Селкет действительно ничего так, — протянула Камала с хитрой улыбкой, поглядывая на Падму из-под длинных ресниц.

— Фуу! — возмутилась та, расплескивая вино по рубашке и полу. — Она же старая!

— Тебе тоже уже девятый десяток идет. По меркам вепвавет, столько вообще не живут.

— Она старая и жуткая, — упрямо повторила Падма. — Я бы лучше скорпиона в постель себе запустила. Хотя тебе и этот придурок Шаи тоже «ничего так»!

— Ну, не ревнуй. Ты же знаешь, Шаи — просто развлечение; я люблю только тебя, — пропела в ответ Камала, склоняя украшенную заколками и лентами голову на плечо подруги. Тут я счел за лучшее побыстрее нырнуть в кусты и обходными путями выбраться из сада. С тех пор ссоры между Падмой и Шаи виделись мне совсем в другом свете… но главное, мне стало ясно как день, что среди обитателей дворца нет согласия.

***

С тех пор, как сны про горы и озеро прекратились, мне стало тяжело засыпать. В темноте, ерзая затылком по слишком горячей подушке, я думал о разговорах, ведущихся во дворце. Выходит, Утпала считает, что лха не следует вмешиваться в дела Олмо Лунгринг, а Падма — что стоит; Нехбет боится того, что принесет Стена, а Палден Лхамо говорит, что без нее никуда; Шаи ненавидит Железного господина, ну а тот, может, помрет со дня на день! И что нам тогда делать?.. Но все это было слишком сложно, а потому мысли быстро перескакивали на излюбленный предмет — то бишь на меня самого. Я воображал, как сам бы поступил, окажись на месте ремет — в чужом мире, среди маленьких кочевников и огромных чудовищ. Обладая знаниями и силой богов, стал бы я обучать и защищать тех, кто знает и умеет куда меньше, или оставил бы их в покое? Очистил бы земли от демонов и змеев или положил на все хвост?

Эта задачка засела в мозгу так крепко, что аж в висках заломило. Объявить себя царем всея Олмо Лунгринг — это еще полбеды; а как насчет хекау? Научись я колдовству, стал бы стоять в сторонке, как Камала, или?.. От одной лишь мысли об открывающихся возможностях аж лапы зачесались! Правда, первым применением, придуманным мною для почтенного тайного знания, было превращение вонючей пасты, которой Сиа ежеутренне надраивал зубы, в пригоршню куркумы. Пусть потом гадает, от какой болячки язык желтеет!

Мерзко хихикнув, я завернулся в одеяло и крепко зажмурил глаза. Мечты уносили меня все дальше: вот я уже мановением брови поднимал из океана цветущие острова и сокрушал заснеженные горы, плевками сбивал звезды с небес и оседлал солнце, как длинногривого лунг-та; а потом — чего мелочиться! — и вовсе принялся за судьбы мира. Точно золоченый ларец, перед моим внутренним взором раскрылись покои княжеского дворца. Внутри толпились наизнатнейшие оми, с парчою на животах и тигриными шкурами на покатых плечах, а я как будто стоял перед ними в простом черном чуба, с железными четками у пояса, и отдавал приказ возвести Стену любой ценой, не жалея ни сил, ни средств; и надменные вельможи сгибали в поклоне непривычные к этому спины…

Ну, разве не глупость? Я аж прикусил подушку со злости: как будто князья сами будут рыть канавы и обжигать кирпичи! Нет, для этого есть бедняки с окраин, у которых зима отобрала последний клочок пастбища, последнюю горсть цампы, — такие, как моя семья. Вот кто идет сейчас в Бьяру, чтобы жить впроголодь на задворках столицы и что-то там строить по чужой указке. Палден Лхамо правильно говорила: милосердие богов не обойдется Олмо Лунгринг даром.