Мы не твои (СИ) - Блио Элен - Страница 35

К этому привыкнуть сложно, но я привык. Просто потому, что сам для себя решил — не хочу видеть и все.

Не вижу.

Зато теперь я чувствую. То есть делаю то, чего раньше избегал. И что, как я думал, мне не дано.

Чувствую близких мне людей. Чувствую их настроение. Радость. Покой. Счастье. Неуверенность. Злость. Раздражение.

И боль.

Главное, что я теперь очень хорошо чувствую. То, чего раньше я не понимал и не чувствовал вовсе.

Боль.

Боль Тамерлана горит во мне огнем.

Я не вижу его. И почти не слышу его дыхание.

Но его боль пульсирует во мне огненным цветком.

Мы летим обратно, домой в Москву. Опять тот же бизнес-джет, как я понимаю. Вежливые стюарды помогают загрузить меня на борт.

Я слышу, как суетятся мама и Воробушек. Им хочется поудобнее устроить меня.

Мама хлопочет вокруг Тамерлана. Я понимаю, что у него на руках ребенок, его сын — да, я уже смирился с тем, что все считают этого мальчика сыном Тама, наверное, и мне лучше так считать, но я все еще слишком хорошо помню взгляд его матери Мадины, когда его отец Шабкат выстрелил в Тамерлана.

— Там, сынок, отдай малыша няне.

— Я хочу сам побыть с ним.

— Тамерлан, ему лучше будет в люльке.

— Мама! — там никогда не повышает голос на мать. Но твердость его тона почти так же красноречива. — Мама, сядь, пожалуйста. Я сам могу разобраться в том, как быть с моим ребенком.

Надя сидит рядом со мной. Вздыхает нервно.

Я протягиваю ладонь, хочу дотронуться до нее.

Она переплетает свои пальцы с моими.

Почему-то я знаю, что в этот момент Тамерлан смотрит на нас. Я слышу его вздох, я чувствую его взгляд.

Его боль. Снова его боль.

Я прекрасно понимаю, что не имею права на счастье. Я был к этому готов. Я целый год занимался самоуничтожением, пытался задвинуть свою жизнь в самый дальний угол.

Да я и не жил это время вовсе.

Я грыз себя, упивался своими страданиями. И всех остальных тоже заставлял страдать.

Я думал, что это мое наказание. Моя судьба. Я считал, что принял ее, что вот это вот всё, мной заслуженное, я буду терпеть, буду с этим жить. Я в заложниках у этой судьбы. И ничего не могу поделать. Не могу рассказать вам, что я теперь в другом месте, но найти меня можно по поиску. И узнать судьбу Ильяса и всех героев тоже.

На самом деле, ничего я не принял. И злился.

И продолжаю злиться.

Особенно злюсь на то, что позволил себе помечтать о счастье с Воробушком.

Идиот.

И что теперь делать с ней?

Она сидит рядом, кожей ощущаю ее напряжение. Постепенно расслабляется, видимо, ее клонит в сон. Да, ночью я почти не дал ей уснуть. Сводит все от воспоминаний, как было сладко, томно, остро…

Ее голова опускается на мое плечо. Вдыхаю ее аромат…

Мне надо прекратить все это пока не стало слишком поздно.

Или… может быть, наоборот?

Может, судьба послала мне Воробушка затем, чтобы я мог искупить свою вину?

Думаю об этом, и мысль захватывает меня, крутится в голове.

Да, я наделал глупостей. Я совершил подлость, предательство. Но зачем-то я живу? Неужели только затем, чтобы самому страдать и еще больше усугублять страдания брата?

Может быть как раз если я встану на ноги, и постараюсь сделать счастливой одну женщину, высшие силы меня простят?

Я смелею настолько, что обнимаю Надю за плечи. Зная, что нас могут видеть мама, Тамерлан, Самад и все остальные.

Но мне хочется, чтобы все видели.

Надежда — моя. Я готов при всех говорить об этом.

До дома добираемся уже ближе к вечеру.

Мама приходит ко мне в комнату, хочет поговорить о чем-то, просит Надю выйти. Мне не очень нравится то, как мама выставила моего Воробушка, но я понимаю, что, наверное, лучше поговорить наедине.

— Илик, у тебя все серьезно с этой девочкой?

— Ты против? — почему-то воспринимаю слова матери в штыки. Да, конечно, уверен, она не в восторге от моих отношений с Надей.

Прежде всего потому, что мама всегда мечтала о хорошей невесте для меня. А что для мамы хорошая невеста? Скромная девочка из очень хорошей семьи, достойной, богатой. Красивая как куколка, покладистая, которая воспитывалась в нашей вере. Чистая, непорочная…

Мама ведь понимает прекрасно какие именно у нас отношения теперь с Надей? Знает, что мы… мы близки так, как наши девушки могут быть близки только с мужьями после свадьбы.

Я понимаю, что маме трудно все это принять, но с ней тут и сейчас я готов бороться. Готов защищать своего Воробушка.

— Я не против сын, что ты! Такая… такая хорошая девочка! Я очень рада за тебя. Только… подумай, на самом деле у вас все серьезно?

— Почему ты так говоришь, мама?

— Я не хочу, чтобы ты причинил ей боль. Я знаю тебя. Ты горячий парень, красивый, ты… ты привык к другим девушкам. Я все время переживала раньше, что, если я найду тебе достойную жену, будешь ли ты… сможешь ли ты хранить верность? Не будешь ли ты ее обижать?

— Почему ты считаешь, что я буду обижать Воробушка… Надю?

— Я так не считаю, сынок. Просто хочу, чтобы ты хорошо подумал. Может быть лучше пока не торопить события?

— Я пока ничего не тороплю, мама. И я… Я сам не знаю, что делать. Мне кажется… кажется я люблю ее.

— Кажется? Или любишь, сынок?

— Люблю.

Да. Надо найти в себе силы и сказать это.

Это не просто. Или нет, наоборот. Это так просто говорить вот такую правду!

Я люблю Воробушка!

— Хорошо, сынок. Но… ведь ты не видел её?

— Видел, мама. Видел. Знаешь, сейчас я вижу гораздо лучше, чем тогда, когда у меня было сто процентное зрение.

— Хорошо, милый, я рада. Илик, скажи, вы мне ничего не говорили там, на Кипре. Но я почувствовала, что что-то произошло. Что-то важное. Тамерлан очень изменился. Что случилось, сынок?

Не знаю, имею ли я право говорить это маме. Возможно, там должен сам, но…

— Мама, так получилось, что там, на острове я… я случайно встретил Зою.

— Зою? Но ведь она… — слышу, как мама тихонько обращается к Богу, проговаривает слова молитвы.

— Зоя жива, мам. И… у неё родилась дочь. Дочь Тамерлана.

Слышу вскрик, всхлип. Кажется, даже воочию вижу перекошенное болью лицо матери, ладонь, которой она закрывает распахнутый в ужасе рот.

— Дочь? У Тамерлана есть дочь?

— Мама, прошу… не говори пока ничего брату. Он сам… сам тебе обо всем расскажет, когда у него будут силы.

— Сынок… Ох…

Понимаю, что мама рухнула в кресло, она плачет, а я ничем не могу помочь. Зову Надю.

— Надя, пожалуйста, помоги маме дойти до комнаты. Там… там Гуля, Айна, кто-нибудь, пусть помогут. А ты… ты возвращайся.

— Хорошо, Илик, я все сделаю.

— Я…

Хочу сказать, что люблю ее, и опять не могу. Не сейчас. Не при маме.

— Я буду тебя ждать.

Я буду ждать.

В конце концов, почему нет?

Почему я не могу быть счастливым сам и сделать счастливой моего Воробушка? Это ведь не сложно?

Уже две недели мы дома. Странные две недели.

Днем мы с Надей видимся, как ни странно, очень мало. Завтракаем вместе, а потом она уходит ухаживать за мамой.

У мамы был сердечный приступ. Она категорически отказалась ложиться в больницу.

По ходу, отказ от лечения — это у нас семейное.

Мама все повторяла, что ее отец к себе зовет. И, наверное, она там нужнее. А Надя пыталась и пытается ей помочь.

В один из дней я слышу, как Надя с мамой беседует, как уговаривает встать, начать ходить, двигаться, заниматься чем-то.

— Замира Равильевна, вам обязательно нужно подниматься!

— Деточка…Не нужно, мне… тяжело.

— Тяжело, я знаю! Но надо. Обязательно надо. Движение — это жизнь! Вы еще молодая. Столько всего еще впереди. Вам и Тамерлану надо помочь, И Илику. У вас внук растет.

— Чужой внук… чужой.

— Может и свои будут. У вас такие красивые сыновья.

Понимаю, что подслушивать не хорошо, но сижу в коридоре, затаив дыхание.