Конечно, это не любовь (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 21

— Да, — ответила она, но хриплый после плача голос ее выдал.

— Ты не говоришь правду, — заметил Виктор.

— Прости, — сказала Гермиона.

— Ты расстроилась чем-то. Чем?

Она всхлипнула и подавила смешок — так и хотелось сказать: «Не чем-то, а кем-то». Но Виктор едва ли понял бы такую шутку.

— Кто-то обижал тебя.

С этим было сложно спорить. На мгновение Гермиона позволила себе злобную и неблагородную фантазию. Вот сейчас она повернется, покажет Виктору свою зареванную физиономию и честно признается, что ее расстроил бывший лучший друг Рон Уизли. И даже не поленится показать пальцем на рыжего гада. А потом позволит себе понаблюдать за результатом. Она истерично хихикнула — слишком уж достоверная вышла картинка.

— Уже все хорошо, Виктор, — сказала она вслух и все-таки повернулась к нему, — правда.

Виктор нахмурился больше обычного. Собственно, с его бедной мимикой у него было всего три выражения лица: обычное (насупленное), гневное (когда брови соединялись в переносице, а лоб пересекала глубокая морщина) и радостное (очень редкое, когда лоб полностью разглаживался, а уголки губ чуть приподнимались в улыбке). Сейчас выражение было гневным. Он одним шагом преодолел разделявшее их расстояние и взял Гермиону за руку.

— Ты была… — произнес он, замолчал, подбирая нужный глагол, и наконец сказал: — плакала. Ты плакала. Почему?

— Уже все хорошо, — повторила она и негромко добавила: — только я не хочу идти обратно в зал.

Виктор серьезно кивнул, предложил ей опереться на его локоть и молча повел в сторону выращенной профессором Стебель и заколдованной профессором Флитвиком специально для этого праздника аллеи. Видимо, большинство пока танцевало, во всяком случае, аллея была пуста. Оживленного разговора с Виктором, разумеется, получиться не могло, но с ним и молчать было приятно. Они прошли пару раз всю аллею из одного конца в другой, после чего Гермиона предложила вернуться в замок. Вечер уже не был таким волшебным, как был в самом начале, но он и не был так ужасен, как после слов Рона.

Каникулы проходили очень необычно. Не было никаких тайн, которые нужно было расследовать, не было опасных приключений. Конечно, ее все еще интересовал вопрос, как имя Гарри попало в Кубок огня, но она поняла, что бессильна найти на него ответ. Кто бы ни замыслил что-то дурное, он постарался скрыть все следы. Даже имя Гарри на листке было написано его рукой — похоже, кто-то просто оторвал подпись от какого-то его свитка с эссе. Это мог сделать любой преподаватель и даже студент — нужно было только вытащить его работу из общей кучи или стащить из сумки. Шерлок тоже ничего внятного предположить не смог, но Гермиона на его помощь не слишком надеялась — он был гением, но не экстрасенсом, и для того, чтобы предлагать версии, ему нужны были улики. И так он помог, посоветовав найти бумажку с именем и проверить почерк. Но других идей не было, и Гермиона решила отложить эту загадку до лучших времен, тем более, что у нее неожиданно появилось, чем занять свое свободное время. После бала Виктор, похоже, твердо решил, что должен проводить с ней как можно больше времени. Он терпеливо ждал, когда она закончит занятия в библиотеки, а после вел гулять вокруг озера или позволял ей устроить очередную экскурсию по замку. Его английский все еще был чудовищен — похоже, у него начисто отсутствовала способность учить языки, так что Гермиона, скрепя сердце, взялась за болгарский, даже заказала себе совиной почтой учебник, а во время прогулок требовала, чтобы Виктор называл различные предметы и что-нибудь ей рассказывал по-болгарски. Удивительно, но, переходя на родной язык, он преображался и даже начинал слабо улыбаться. Гермиона не понимала процентов семьдесят, но слушала с неослабевающим вниманием, думая, что его глуховатый голос подошли бы какому-нибудь северному воину, славянскому витязю или норвежскому викингу. Возможно, именно такими голосами они, пируя в своих замках, рассказывали друг другу мрачные истории и легенды.

Как-то во время прогулки они, пользуясь на удивление мягкой и теплой погодой, оставались на улице дольше обычного и дошли до поля для квиддича.

— Вы играете здесь? — спросил Виктор, переходя на английский.

— Да, — кивнула Гермиона, — в Хогвартсе четыре команды.

— Ты играешь?

Гермиона рассмеялась и покачала головой со словами:

— Ни за что. Ненавижу полеты.

Виктор тоже улыбнулся и произнес:

— Невозможно. Воздух хороший весьма.

— Я видела, как ты летаешь. Как будто у тебя крылья. А я все время думаю о том, сколько именно ярдов отделяет меня от земли.

Виктор замолчал, как всегда, когда Гермиона произносила предложение длиннее пяти слов: сначала переводил на болгарский, потом подыскивал ответ и снова переводил его на английский.

— Тебе следует полетать со мной, — сказал он наконец, но Гермиона со смехом подняла руки вверх, показывая, что капитулирует заранее:

— Даже не предлагай!

— Ты не сможешь упасть со мной, — уверенно заметил Виктор, огляделся, безошибочно определил, где находится сарай с метлами, и решительно повел Гермиону туда. Она попыталась было сопротивляться и, смеясь, уперлась ногами в землю, но весовые категории были слишком неравны — он потянул на себя чуть сильнее, и Гермиона полетела вперед, неожиданно оказавшись в его объятиях. Он улыбнулся шире обычного, на мгновение в его глазах что-то поменялось — потемнело, — и Гермиона почувствовала, что ее охватывает смущение.

— Я не буду заставлять, если ты боишься, — сказал Виктор медленно, и Гермионе на мгновение почудилась двусмысленность в его словах.

Гермиона сглотнула и дернулась в сторону. Виктор разжал объятия. Темное и незнакомое из его глаз исчезло, и он спросил:

— Ты попробуешь полетать со мной?

Отказаться она не смогла, и до тех пор, пока не стемнело, они летали над пустым заснеженным полем на старой школьной метле, которую Виктор обозвал чем-то, похоже, не слишком приличным по-болгарски,

Впервые в жизни Гермиона жалела, что каникулы кончились слишком быстро. С начала учебы ее жизнь практически вернулась в привычное русло. Как-то незаметно они помирились с Роном: хотя тот нет-нет, да и говорил что-то о дружбе с врагами и ее мнимом предательстве, Гермиона пропускала это мимо ушей. Тем более, что ответ Шерлока, в котором содержалась привычная констатация того грустного факта, что мир наполнен тупицами всех мастей, а ее якобы друзья — особая их разновидность, несколько ее успокоил. С Виктором она стала видеться реже — нужно было не только учиться, но и помогать Гарри со вторым туром. В этот раз они не готовились и не учили заклинания, а искали средства, позволявшие дышать под водой целый час. Жизнь вошла в привычное русло.

Все рухнуло в один момент, когда в руках Пэнси Паркинсон Гермиона увидела журнал со статьей о себе. Она сдержала крик негодования и злобы, прочитав ее. Рита Скитер оставила в покое Хагрида, которому отравляла жизнь два месяца, и нашла себе новую жертву. Ее, Гермиону Грейнджер.

На следующее утро после выхода журнала ее атаковали совы. Читательницы «Ведьминого досуга» слали ей письма с угрозами и проклятиями, желали ей скорой смерти, советовали возвращаться к магглам или отравиться своим же приворотным зельем. А из одного из конвертов вместо ядовитых слов на нее полился едкий и жгучий гной бубонтюбера. Кожу как будто обожгло кислотой, и руки сразу же покрылись бугристой коркой. Гермиона вскрикнула и вскочила со своего места.

— Неразбавленный гной бубонтюбера, — сказал Рон, а Гермиона только кивнула, едва сдерживая слезы от боли.

— Скорее иди в Больничное крыло! — сказал Гарри, и Гермиона поняла, что это единственный выход. Она ненавидела пропускать уроки, но ни боли, ни новых потоков насмешек сейчас бы просто не выдержала.

Мадам Помфри обработала ей руки, но сказала, что отек будет держаться еще день, а то и больше. Гермиона попыталась улыбнуться и даже выдавила из себя:

— Ничего, спасибо, — но на этом мужество ее покинуло, и она быстрым шагом покинула Больничное крыло. Не хватало еще разреветься при доброй медсестре.