Нищий Король (СИ) - "Феликс Неизвестный" - Страница 22

Зайцы и Король обнаружили себя в тесной комнате с глинозёмным полом, среди старой, допотопной мебели, состоявшей из двух шифоньеров, комода, и древнего дивана — кушетки, а за старыми занавесками чернел вход в следующую комнату.

— Ну, давай, старая, — не церемонясь сказала Зайчиха — накрывай на стол, угощай гостей дорогих.

— А в доме нечего и на стол поставить, — прошамкала старуха — и крошки хлеба не найдёте.

— Так какого рожна… — вспылила было нетерпеливая Зайчиха.

Но старуха добавила:

— В погреб нужно спускаться, там и картошка прошолгодняя и капуста квашенная в бочке, и яблочки кислые есть.

— И где у тебя здесь погреб? — чуть поостыла Зайчиха.

— Тута нету, — извиняющимся тоном сказала бабка — на улице он.

— Ух, ты ж мымра старая! — не удержалась Зайчиха — А раньше сказать не могла?

— А, раньше, вы и не спрашивали, — пожала плечами старуха — как из дому выйдешь, на лево поварачивай, увидишь дверцу — это вход.

Зайчиха бросилась на выход.

— Погоди, — окликнула её бабка — ты ключ забыла, погреб под замком, иначе всё давно бы вычистили.

Зайчиха, скрипя зубами от раздражения вернулась, приняла от старухи длинный ржавый ключ, и поспешила на выход, но только, она захлопнула за собой дверь, бабка опять позвала её.

— Вернись, не спеши! — она подожгла от лучины другую щепку и подала Зайчихе — Там же темно, ни рожна не видать.

Зайчиха, трижды выругавшись, ухватила разожжённую лучину и скрылась за дверью.

Пока старуха переливала воду в треснувший глиняный кувшин, Заяц поджёг, ещй, одну щепу и стал осматривать помещение.

— Не понял! — он остановился подле стены на которой висели какие — то изображения в рамках — Бабка ты же говорила, что одна живёшь, а чьи, тогда, это фотографии?

— Ась? — переспросила та, будучи туговатой на ухо.

— Это кто такие? — во весь голос переспросил Заяц и ткнул пальцем на фото с двумя молодыми людьми, лет двадцати, стоявщими в обнимку со старухой.

— Внучки мои родные, — старуха подковыляла поближе и подслеповато уставилась на снимки.

— И где они сейчас? — ей в самое ухо спросил Заяц, и с лёгкой тревогой покосился на вход в смежную комнату, словно опасаясь, что те самые внучки, сейчас, выскочат из неё.

— А кто же, теперь, их знает, — грустно ответила старуха — тяжёлая им выпала судьба и всё по моей вине.

— Чего же ты натворила? — поинтересовался Заяц, уже, успокоившись.

— Дело было зимним вечером, — зашамкала старуха — тогда внучата жили со мной, так как никого больше на всём белом свете у них не было, постучалась к нам в дом нищенка, вся укутанная в лохмотья, и попросила приютить её на ночь. А зима выдалась холодная, метели заметали дома по самую крышу, а от мороза, даже, стены лопались. И стало мне жалко эту несчастную, да и внучата мои жалостливые, давай меня упрашивать, что бы пустить бедняжку, а то ведь пропадёт в такую ночь. И мы её завели в дом, усадили у огня, хоть, у нас и почти не оставалось угля, но не пожалели последнего ведра, решили, что дальше, как — нибудь, навозом, что запасли мои внучата, когда ходили за господским стадом, протопимся. Отогрелась бедная нищенка у печи, перестала дрожать, расправила плечи. Внучата заварили ей чай из сущённой меллисы и испив его, она совсем согрелась, и запросила поесть. Дали мы ей краюху чёрного хлебца и соли на прикуску. Она покрутила, понюхала, поинтересовалась, а нет ли у нас свежих пирожных, и когда, мы, к сожалению, сообщили ей, что больше, совсем, ничего нет, она проглотила и то что было. Для сна я ей предложила собственную пстель, где у меня и мягкий матрац, набитый сеном, и подушка из тюка соломы, но она, вдруг заупрямилась, затребовала постелить ей двенадцать перин, и подложить под них горячую грелку. Я вынужденна была сказать, что ничего лучшего предложить ей не могу, что за этим ей нужно в господское именье обращаться. Как она прогневилась! Как вскочила! Сбросила с себя рванные лохмотья и оказалось, что была это могущественная Белая Фея. Как закричит она на нас. Как смели, мол, отправлять её в господское именье, когда она, только, оттуда и там её и на порог не пустили, даже, в амбаре не разрешили переночевать. И она осталась всем этим довольна, ибо это есть священно право господское. Но нам прощенья от неё не будет! Мало того, что мы сами лодыри и пьяницы, не хотим трудиться для собственного благосостояния, так мы, ещё, и ей достойный приём оказать отказываемся. И, тогда, она пригрозила, сли я ей, сейчас же не дам миллион, то она напустит на нас суровую кару.

— И чё? Дала миллион? — выдохнул заинтригованный Заяц.

— Да где там! — махнула иссохшей рукой старуха — в миллионах у меня, только, долги исчисляются. Разгневалась от этого Фея оканчательно. И в наказанье наложила страшное заклятье на внучков моих, — старуха всхлипнула — превратила их: одного в коллектора; а второго в милиционера…

— Ух! — от ужаса воскликнул Король.

А Заяц перекрестился и продолжил осмотр комнаты. Бесцеремонно пооткрывал ящики комода, запуская лапу в стопки старых, сильно поношенных, панталон и не находя ничего полезного выбрасывал бельё на пол.

Старуха либо совсем ничего не видела в скупом свете лучин, либо заснула, мгновенным старческим сном, сидя на кушетке. Или и то и другое.

— Агоу, старая! — Заяц запрыгнул на кушетку и ткнул старуху кулачком в плечо — Очнись! Открой сомкнуты негой взоры!

— Ась? — та замигала на косого сонными глазами.

— Слушай, бабка, — заговорил Заяц — я, конечно, понимаю, что у тебя нет миллионов, но обычно такие старые карги имеют заначку, какие — то копейки, которые они с пенсии постоянно откладывают, сами голодать будут, но в заначку положат, знаю я вас. Так ты, лучше, по — хорошему, покажи, где твоя заначка и останешься цела — невредима.

— Что ты! — всплеснула морщинистыми руками старуха — Нету у меня никаких заначек, и не было никогда. У меня и пенсии — то никакой нету!

— Что значит нету пенсии! — вскипел Заяц, лучина в его лапке затряслась — Ты кого дурить надумала, кляча старая!

— Это правда, — глухо отозвался из тёмного угла Король — народец постоянно жаловался, что я плачу им постыдные пенсии, жалкие подачки, как они выражались. Вот я пенсии, для черни, и отменил. Теперь ничего постыдного нет.

— Вот те раз, — расстерялся Заяц.

— Так и не в этом, даже, дело, — старуха испуганно глядела на гостей — мне, ведь, пенсия по возрасту, ещё, не положена.

— А со скольки у вас полагается? — спросил Заяц у Короля.

— Для людей благородных, — августейщий потянулся и зевнул — с тридцати годиков, а для плебеев с семидесяти пяти была.

— Ну, бабка, что же ты врёшь! — воскликнул взбешённый Заяц — Тебе же лет под сто, идёшь — труха сыплется.

— Что ты! — отмахнулась старуха — Я до стольки — то и сосчитать не умею.

— Так сколько же тебе? — Заяц терял терпение.

— Сорок девять, — коротко ответила старуха.

— Ты меня сейчас доведёшь! — пригрозил старухе косой.

— Истиную правду говорю, — старуха положила ладонь на сердце — а ты, что же, милок, не знал, что на барщине день за два идёт?

— Погоди! — спохватился Заяц — Я же твоих внуков на фотографии видел, им не меньше чем по двадцать лет.

— Говорю же тебе, — стояла на своём старуха — на барщине время идёт день за два! И двадцать лет, моим внучкам, даже, вместе сложи — не будет. Старшенькому девять было, а младшенькому — седьмой шёл. Они же, почитай, с рождения на барщине, вот и казались с виду вдвое старшими.

— Короче, — психанул Заяц — либо ты отдаёшь мне сейчас деньги и ценности, либо мы поговорим с тобой по иному!

Старуха бестолково уставилась на Зайца.

— Всё! — топнул ножкой тот и предложил Королю — Давай её вязать!

— Давно пора, — согласился Его Величество — старая карга совсем охамела, какой приём оказала она своему королю и повелителю?

— Ну так давай поскорее её свяжем, — Заяц в нетерпении потирал лапки — и проведём допрос с пристрастием, — видно было, что ему хотелось поскорей приступить к процессу.