Николай I Освободитель. Книга 2 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 18

— Шагом, вперед! — Зычно прокричал майор — его команду тут же подхватили ротные — и батальон двинулся по направлению к третьему редуту, до которого было около километра. Я торопливо вернул бесполезный шампур в ножны и достал из кобуры здоровенный двуствольный пистоль, который мне тремя днями ранее привез Севергин вместе с остальным вооружением. Под три килограмма весом, длиной добрых полметра, этой дурой можно было пользоваться как дубиной, вспоминая слова известного персонажа о том, что тяжесть — это хорошо, тяжесть — это надежно. Впрочем, в моей лапе двустволка, больше похожая на ружейный обрез, лежала как влитая. Перепроверил капсюли — не месте — и одним движением взвел два курка, приведя оружие в боевое положение.

Шагающий рядом майор, глянув на мой пистоль, только уважительно покачал головой.

— Тормози строй за сто пятьдесят шагов. Будем использовать наше преимущество в огневой мощи. Стреляем, перезаряжаемся, стреляем пока есть возможность, в штыковую не лезем, понятно?

Майор только кивнул. Чего уж там, если начал исполнять приказы подростка, хоть и брата государя, имеет смысл делать это до конца.

— Стой! — Когда до поляков, которые уже заметили подход нашего батальона, оставалось указанное расстояние, скомандовал офицер. — Готовсь! Огонь!

Четыре сотни ружей слитным — сразу видна выучка — залпом отправили в противника пачку свинцового града: сотни полторы поляков, убитых и раненных, повалились на землю.

— Перезаряжай! — Я давно заметил, что местные генералы практически полностью игнорируют возросшие огневые качества наших ружей, как и раньше при первой же возможности ударяя в штыки. И если в обороне это было не так заметно, то в наступлении постоянные переходы в штыковую мне казались настоящим анахронизмом. Инерция мышления, все-таки, — страшная штука.

Вот и поляки, видимо, ожидали сразу после залпа сближения и удара в штыки, и то, что мы просто стояли на месте и спокойно перезаряжались, стало для них настоящим сюрпризом: тут так делать было не принято. Это двадцатисекундное замешательство подарило нам еще один «бесплатный» залп. На землю опало еще под сотню вражеских бойцов.

— Перезаяжай! — Вновь скомандовал майор, а поляки, которых одновременно с нами с другой стороны поджимали воодушевленные истреблением гвардии полочане, наконец сообразили, что приближаться к ним никто, собственно, и не собирается и по команде рванули к нам сами.

— Готовсь! Огонь! — Еще несколько десятков солдат выпадает из приближающегося строя, измайловцы тем временем, отработанными движениями готовят свои ружья к новому залпу. — Перезаряжай!

Сколько времени нужно чтобы преодолеть сто пятьдесят метров? Помнится в школе, на физкультуре мы бегали стометровку примерно за четырнадцать секунд, соответственно сто пятьдесят вышло бы около двадцати. Чуть больше. Сюда надо добавить не слишком подходящую для спринтерских забегов площадку, тяжелую обувь, ружье и добрых пятнадцать килограмм различного снаряжения сверху и то, что к этому моменту поляки уже преодолели по полю боя несколько километров и успели почувствовать в бою. Ну и всю тяжелую трехмесячную кампанию забывать тоже не стоит. Секунд сорок, в общем, — как раз достаточно, чтобы измайловцы успели перезарядиться и дать еще один последний залп практически в упор.

В итоге от потрепанного полка поляков, до строя моих гвардейцев добежало всего сотни полторы солдат, которые несмотря на очевидную бессмысленность и безнадежность этой атаки, бросились в штыки, пытаясь забрать на тот свет как можно больше врагов.

Бабах! — Я разрядил правый ствол в набегающего в мою сторону бойца в сине-белой, похожей на французскую, форме. Шансов добраться до меня у него все равно не было: великокняжеское тело с двух сторон, аккуратно взяв в коробочку и обнажив шпаги, прикрывали бойцы конвоя, и, тем не менее, я решил поучаствовать сражении лично.

Спустя десять минут центральный редут был вновь очищен от противника, что, впрочем, глобально ничего изменить уже не могло. Курганную батарею мы потеряли окончательно, второй и четвертый редут так и остались в руках противника, и наш частный успех никак на общее положение вещей повлиять не мог. С другой стороны, солдаты Полоцкого пехотного полка, которых наша отчаянная атака спасла от неминуемого истребления, вероятно по этому поводу имели свое особое мнение, отличное от общего.

— Отходим! Отходим на вторую линию, — к нам на взмыленной лошади подлетел вестовой от командующего и, передав приказ, без промедления рванул дальше.

Я оглянулся. Действительно, воспользовавшись небольшой паузой и ошеломлением врага от неожиданных тяжелых потерь, Кутузов решил отвести войска, посчитав что эта линия обороны себя исчерпала. Все бы ничего, вот только вторая линия была далеко не так хорошо обустроена, как первая, представляя из себя просто несколько флешей в полтора человеческих роста и кое-где траншеи между ними. По сравнению с первой линией обороны — почти ничего.

— Командуйте отход, майор, — совершенно бесцветным голосом — меня накрыл адреналиновой откат — кивнул я офицеру-измайловцу. — На сегодня, видимо, бой окончен.

В этой истории вопрос о том, чтобы отступать дальше с Бородинского поля в направлении Москвы даже не поднимался. Всем генералам, собравшимся около девяти часов в импровизированном штабе армии, переехавшем из относительно комфортных Горок в чисто-поле, было очевидно, что бой, сведенный условно в ничью, закончился, несмотря на оставление занимаемых позиций, скорее в нашу пользу.

Естественно, точных данных о потерях ни у кого не было. Даже просто посчитать трупы за это время было бы невозможно, но по моим прикидкам, опирающимся в том числе и на знания истории другого мира, и мы и французы должны были потерять где-то под сорок тысяч человек на армию. Убитыми и ранеными. Это было не просто много, это было ужасно много, наверное, никогда раньше до этого таких кровавых однодневных битв еще не случалось. А если учитывать, то, что Кутузов не решился в данной ситуации дать команду на отвод армии — его бы просто не поняли после столь эффектного выступления ракетчиков, — «шоу» обещало продолжится и следующим днем.

Собравшиеся в штабном шатре генералы выглядели до крайней степени измочалено. Некоторые были ранены. Например, Тучков 1-ый очень аккуратно баюкал правую руку, которой во время сражения на первом редуте он поймал вражескую пулю. Впрочем, это можно считать большой удачей, ведь в прошлом варианте истории, если мне память не изменяет, во время Бородинского сражения погибло два Тучкова. А в этот раз только один — 4-ый.

— Господа! — Когда все собрались, скрипучим немного подрагивающим от усталости голосом начал Кутузов, — для начала я хотел бы вас всех поблагодарить за сегодняшний день. Чем бы не закончилась сия кампания, сражение на Бородинском поле войдет в историю, как пример славного деяния русской армии. Сегодня мы дали бой неприятелю и смогли его остановить!

Последнее утверждение, учитывая наше итоговое отступление было со всех сторон спорным. С другой стороны, далеко не каждый был способен похвастаться даже таким успехом в сражении с французской армией под командованием самого Бонапарта.

Дальше пошло достаточно скучное обсуждение потерь, перераспределения подразделений между корпусами и будущей расстановки полков на поле боя. Откровенно говоря, понимал я в этом совсем не много, да и послезнание тут никак помочь не могло: у нас-то армия после сражения тут же встала на лыжи — поэтому я тихонько сидел в углу и делал по свежей памяти пометки о прошедшем сражении.

Собственно, главный вопрос, который встал на повестке дня, был, что Наполеон собирается делать дальше. Хорошо, если завтра он продолжит лобовой натиск, благо к этому русские войска несмотря на потери, были относительно готовы. А вот если он попробует обойти нашу позицию…

— «Или, не дай Бог, повернет обратно и станет на зимовку где-нибудь под Витебском. Получится, что вся кампания пойдет насмарку, и главный стратегический замысел вылетит в трубу», — мысленно продолжил я рассуждения Барклая.