Призрак (ЛП) - Заварелли А. - Страница 13

Она прекрасна, моя жена. Серые глазки как у голубки и бледная кожа. Она будет той, кого каждый второй Вор замечает на вечеринках. Женщиной, которую жаждет иметь каждый второй Вор. Но теперь она моя.

Тем не менее, она не будет считаться моей официальной женой, пока не получит постоянного клейма на свою руку. Того, который она никогда не сможет свести, и которое никто никогда не сможет подвергнуть сомнению. Мне не терпится пометить ее, но сначала у нас должно быть хотя бы несколько фотографий. Виктор, несомненно, захочет их. Как и любой другой, кто ставит под сомнение законность моего брака.

Мои братья Воры захотят обладать ей. Даже рискуя смертью, они захотят заполучить ее. Я должен дать им понять, что она принадлежит мне. Что между нами не будет никаких секретов, и что она никогда не предаст меня. Даже если я сам не могу в это поверить, они должны в это поверить. Талия тоже должна в это поверить. Поверить, что смерть — единственный выход из этого брака.

Когда-то я был слаб. Но я никогда больше не смогу проявить ту же слабость.

Поэтому я прошу Франко сделать ровно десять наших фотографий. Что он и делает. Десять фотографий, для которых я уже стратегически распределил места вокруг своего дома. Места, которые все остальные Воры увидят, когда посетят их. Напоминание о том, что если они прикоснутся к ней, то умрут.

Талия позирует со мной без всякого сопротивления. На ее лице нет ни улыбки, ни каких-либо эмоций. Но когда я приподнимаю ее подбородок, чтобы она посмотрела на меня, она не отворачивается. Я обнимаю ее и целую в щеку. Даже после того, как погасла последняя вспышка, мы не можем заставить себя отвести взгляд друг от друга.

Я прошу остальных уйти, и они уходят. А потом мы с Талией стоим лицом друг к другу. Мой взгляд перемещается на ее губы, и мой собственный рот выдает ложь, прежде чем я успеваю подумать об этом.

— Это плохая примета — не поцеловать свою невесту.

— Я не люблю целоваться, — отвечает она.

Но она не отстраняется, даже когда я наклоняюсь к ней, проводя пальцами по ее подбородку. Мое дыхание касается ее губ, и она дрожит.

— Ты поцелуешь своего мужа, — говорю я ей.

А потом мои губы прикасаются к ее губам. Поначалу лишь холод. Никакой реакции от нее. Но когда я запускаю руку в ее волосы и требую большего, она дает мне это. Ее рука цепляется за мою рубашку, и она приоткрывает для меня губы. Впускает меня. Я наслаждаюсь ее вкусом, пожалуй, слишком долго. До тех пор, пока она едва может держать себя в вертикальном положении. И тогда я отстраняюсь и жалею об этом. Потому что я хочу большего.

Ее глаза скользят по моему лицу, ища ответы, которых у меня нет. Мне нужно рассказать ей свою тайну. Она должна быть в курсе. Это у меня на языке, но я не могу выдавить из себя ни слова. Я не хочу, чтобы она знала эту часть меня прямо сейчас. Я не хочу, чтобы она считала меня слабым, когда ей нужна моя сила. Когда я обещал защитить ее, у нее не должно быть никаких сомнений в том, что я способен на это.

Поэтому вместо этого я достаю набор для татуировки из ящика стола и кладу его на стол, пока она смотрит.

— Ты не против, если я причиню тебе немного боли? — спрашиваю я ее.

Она кивает.

Мои пальцы снова скользят по ее лицу, прижимаясь к шелковистой коже.

— Тогда нужно сделать вот что.

Она сидит даже не дернувшись, пока бью татуировку на ее руке. Эта девушка привыкла к боли. Ей нравится боль. Наверное, это единственное, что ей сейчас нравится.

Мне нравится дарить ей ее таким образом. Помечать ее как принадлежащую мне. Вид моей звезды и моего имени, вырезанного на ее плоти, пробуждает во мне чувство гордости, когда я вытираю остатки крови и перевязываю ее.

— Теперь все будут знать, что ты жена Вора, — говорю я ей. — И если они прикоснутся к тебе, они умрут.

Она не сомневается в этом. Она просто молча наблюдает за мной. Вдумчиво. Ожидая, что я буду делать дальше. Такая податливая.

— Эта звезда, которую ты носишь, имеет значение в нашем мире, Солнышко. Ты еще не доверяешь мне. Ты можешь никогда не доверять мне. Но эта звезда дает тебе силу. Защиту. И поэтому я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.

Я беру ее другую руку в свою, такую маленькую, нежную и холодную, и провожу ее пальцами по повязке.

— Когда ты почувствуешь беспокойство или неуверенность, я хочу, чтобы ты касалась этой звезды. Всегда. Напоминая себе, Солнышко, об одном, в чем ты можешь быть уверена больше всего на свете. Что ты в безопасности, хотя бы потому, что это высечено на твоей коже. Тебе не нужны никакие другие доспехи, пока ты носишь мою звезду.

Во взгляде ее глаз, когда она смотрит на меня, читается сомнение. Неопределенность. Даже сейчас ее пальцы двигаются по повязке, пока она борется со своими мыслями. И я знаю, что в данный момент это шаг к прогрессу. Что ее можно исправить. Что я дал ей что-то, во что можно верить, каким бы незначительным это ни было.

Я удерживаюсь от того, чтобы коснуться ее. От такой манящей близости к ней. Но что я действительно хочу сделать дальше, так это раздвинуть ее ноги и погрузиться в нее. Трахнуть ее, наполнить ее и заявить на нее свои права таким образом. Не думаю, что она стала бы протестовать.

— Ты бы позволила мне трахнуть себя, — говорю я вслух безапелляционно. — Прямо сейчас, если бы я того захотел.

— Все, что захочешь, — отвечает она.

Я собираю материал ее платья и провожу им по коже ее бедер. Такой кремовой и мягкой под моими ладонями. Но реакции от нее не следует, хотя я весь горю от желания к ней. Она знает, что я использую ее. Она видит не меня, когда я смотрю на нее, а другого безликого человека.

И не так я планирую трахать свою жену в первый раз. Я позволил материалу упасть обратно к ее лодыжкам и отступил, протягивая ей только руку.

— Пойдем, — говорю я ей. — Тебе пора спать.

Я смотрю на страницы книги, когда входит Магда с обедом. Взглянув на меню, я хмурюсь. Опять рыба. Приправленная горкой сметаны. Всегда рыба со сметаной.

— Я не голодна, — говорю я ей.

Она отчаянно трясет головой.

— Вы должны есть каждый раз. По крайней мере, понемногу.

— Я не люблю рыбу.

— Мистер Николаев настаивает, чтобы вы ели ее, пока не почувствуете себя лучше.

Я не отвечаю, поэтому она ставит поднос и направляется к двери. Какая-то часть меня хочет держать дистанцию. Но Магда была добра ко мне. Она видела меня в худшем состоянии, и когда она смотрит на меня, в ее взгляде нет осуждения.

— Магда?

Мой мягкий голос останавливает ее, и она удивленно оборачивается.

— Слушаю?

Я хочу ей сказать хоть что-то. Но я не знаю, что именно.

— Почему окна пуленепробиваемые? — вот что вырывается у меня изо рта.

Магда смотрит в окно.

— Как вы догадались?

Я стучу по стеклу.

— Потому что у Армана были такие же.

Чего я ей не говорю, так это того, что я обнаружила это, когда безуспешно пыталась выпрыгнуть из одного.

— Мистер Николаев не будет рисковать вашей безопасностью, — говорит она. — Это для нашей защиты. Этот дом безопаснее, чем любое другое место, которое вы когда-либо могли себе представить.

Чтобы продемонстрировать это, она отодвигает тяжелую дверь в мою комнату, которая никогда полностью не закрывается.

— Видите эти полоски? — указывает она. — Они магнитные. Усиленная сталь. Эта комната предназначена для вашей защиты, Талия, хотя вам она и не нужна. Мистер Николаев никогда бы не позволил никому подобраться к вам так близко.

Я киваю, и она улыбается. В ее глазах светится надежда, а это опасно. Я не могу позволить ей думать, что она исправит меня. Я разочаровывала всех, кто когда-либо смотрел на меня так раньше.

Я беру поднос и сосредотачиваюсь на еде. Магда уходит, и только когда она оказывается вне пределов слышимости, я говорю ей "спасибо".