Легавый (СИ) - Абевега Михей - Страница 35

— В смысле, не чужой? — я пристально вгляделся в рожу орка, пытаясь определить, всерьёз он это ляпнул или шутканул. Что за подколы такие?

— А что не так? — Митиано изобразил на физиономии максимальное простодушие, но всё равно я печёнкой чувствовал, что мерзавец надо мной издевается. — Тут она и при деле будет, и при теле. Твоём. Ты ж посмотри на себя, живого места на тебе, братец, не найти уже. А Фимка тебя подлечит, подлатает, на ноги поставит.

— А и поставлю, — Фимка вернулась с кухни с кувшином в руках. — Вот, испейте-ка сбитня горяченького, судари. Он для согрева хорош и при простудах особливо полезен. Да не засиживайтесь тут. Вам, господин, — орчанка наполнила мою чашку парящим напитком, приятно и одуряюще шибанувшим по ноздрям пряным ароматом, — в постельку поторопиться бы. Сбитень вскорь своим жаром холод из вас выгонять примется. Самое верное тогда под одеялком тёплым схорониться.

Это она сейчас на что намекает? Ведь, сто пудов, и сама ко мне под одеяло намылилась.

А я совсем не на общество Фимки рассчитывал, когда клин клином вышибать собирался. Да, покувыркались мы с ней, едва меня в этот мир занесло. Но я тогда явно не в себе был. А сейчас, на трезвую-то голову да с подорванным здоровьем, на подобный подвиг я вряд ли сподоблюсь. Она ж меня неуёмностью своего либидо ухайдакает так, что никаких больше врагов не понадобится.

— Да ты не беспокойся, братец, — орк, похоже, заметил испуг в моих глазах, — я покараулю, пока Фимка тебя выхаживать будет. Никто вас не побеспокоит.

Вот гад! Одарил его злым и многообещающим взглядом. Ничего-ничего, отольются кошке мышкины слёзки. Я потом найду способ отомстить. Если выживу.

— Вам, господин Тимонилино, — Фимка отвесила орку поклон, — особливо благодарствую. За то, что сюда дозволили приехать. Вижу, господин Влад без пригляду совсем в хухрю[24] хворую превратился.

— Так, — возмущённо приосанился я, — ни в какую хухрю я не превращался. Нечего тут обзываться. А тебе, дружок, — погрозил я кулаком орку, — всё это ещё припомнится. Тимонилино, значит?

— Для всех окружающих по-прежнему Митиано, — отрицательно покачал головой орк.

— Да плевать всем окружающим, как тебя зовут, — поморщился я. — Да и мне, один чёрт, такое имя каждый раз без запинки не произнести. Будешь теперь Тимон. Хотя на Пумбу ты, конечно, больше смахиваешь.

— Экий вы, господин Влад, копырьзя[25], — с упрёком глянула на меня Фимка. — Друг для вас старается, заботу проявляет, а вы всё ершитесь да кобенитесь.

— Так, ну-ка цыц! — хлопнул я по столу ладонью. — Устроили мне тут сговор и дискриминацию по расовому признаку. Хочу и кобенюсь. Имею право!

— Имеете-имеете, — кинулась успокаивать меня, наглаживая по плечам, Фимка. — Допивайте только сбитень, да баинькать отправляйтесь. Вам силы нужно восстанавливать да раны заживлять. Чтоб позавтре всех ворогов одолеть. А с нами вам нет надобности воевать. Мы вам только добра желаем.

— Знаю я, чего вы желаете, — всё ещё хмуро, но почти уже беззлобно кинул я. — Ладно, спокойной ночи всем. С собой заберу, — качнул я полупустой кружкой в руке, поднимаясь на ноги. — У себя допью.

— И тебе, братец, — отсалютовал мне своим сбитнем орк, задорно подмигивая.

Вот жежь рожа ехидная. А не запереть ли мне комнату на всякий случай? Пусть Фимка лучше своего сородича имеет вместо меня. Это ведь куда логичнее.

— Я сейчас прослежу, чтобы всё тут убрали, и приду к вам, господин, раны обрабатывать, — лишила меня Фимка шансов уснуть в одиночестве. Зуб даю, поставила она цель окончательно подмять под себя и меня, и всю прислугу, и стать здешней домоуправительницей.

Может, отослать эту клыкастую Фрекен Бок домой, пока она Малыша досмерти не замучила? Хотя раны, конечно, пусть посмотрит. На мне их уже как на дворовой собаке блох. Сам не понимаю, как жив до сих пор.

С десмургией орчанка, конечно, знакомство и близко не водила. Повязки накладывала, скорее, интуитивно. Но, как она обрабатывала раны, мне понравилось. Мазь она какую-то свою притащила, забраковав ту, что подсунул мне Митиано-Тимон. Типа её средство в сто раз лучше. На мои таблетки и вовсе глянула, как на нечто непристойное. Я даже сгрёб всё и от греха запрятал в тумбочку — не дай бог, выкинет ещё, ума хватит.

Не знаю, как на счёт заживляющих свойств, но обезболивала её мазюкалка действительно неплохо. Да и наносила её орчанка нежно, заботливо втирая в кожу вокруг всех ссадин и порезов. Не забыла пройтись и там, где рёбра вроде начали уже потихоньку срастаться.

Под лёгкими и приятными прикосновениями ласковых рук я растёкся по постели растаявшей мороженкой, не переставая однако покряхтывать да постанывать на всякий случай. Пусть знает, зараза хитрая, что не настроен я нынче на постельные игрища по причине практически предсмертного своего состояния. Да и настроение после этой дурацкой дуэли не то.

Но Фимка вроде и не рассчитывала пока что ни на какие ночные подвиги с моей стороны. Обработала все раны с ног до головы, накрыла меня одеялом и удалилась, пожелав сладких снов. Мне даже чуть-чуть обидно стало. Могла бы и поприставать немного для приличия.

Впрочем, поутру орчанка реабилитировалась. Притащила чуть свет завтрак в постель, безжалостно растормошив меня. Да, пока я ел, скинула с себя одежду и прошмыгнула ко мне под одеяло. Прижалась тихонько, заботливо следя, чтоб я не пролил на себя горячий взвар, и выпялилась на меня снизу-вверх преданным взглядом, отчаянно хлопая длинными ресницами и прижимаясь щекой к моему плечу.

Кто сказал, что утро вечера мудренее? Дайте я пристрелю его нах!

Вчерашний целомудренный настрой враз куда-то исчез. Испарился под лучами утреннего солнца. Даже гибель барона, засевшая в душе мерзкой зудящей занозой, как-то перестала вдруг тревожить и позабылась.

Организм мой не подавал каких-либо сильных и тревожных болевых сигналов. Напротив, я был бодр, свеж и полон сил, требующих немедленного приложения. Раны почти ничем о себе не напоминали, а мозг, внаглую отказавшись мыслить здраво, практически без боя сдался под натиском радостно воспрянувших гормонов. Меня даже не пугали ни габариты краснокожей шалуньи, ни её острые клыки, совершенно не желающие прятаться во рту.

Впрочем, хотя в процессе бурного соития этот Фимкин стоматологический изъян особо мне и не мешал. Но до вмешательства ортодонта или даже хирурга я бы на некоторые эксперименты с этой страстной девицей всё же вряд ли бы решился. Ну его нафиг.

— Сударь, — вволю натешившись и накувыркавшись, Фимка успокоилась и улеглась рядом, вновь прильнув ко мне всем телом, — там внизу вас какой-то очень серьёзный господин дожидается. Из сыска.

— Что ж ты, паразитка, сразу не сказала? — выметнулся я из постели и стремглав, прямо босиком пошлёпал в умывальню.

— Запамятовала, — перехватив мой гневный взор, Фимка невинно захлопала глазами.

— Ещё раз запамятуешь, — не повёлся я на этот её финт, — отправишься назад в деревню!

— Господин Тимонилино сказал, что вам надобно выспаться и восстановиться.

— Вот на пару с этим господином и отправишься. Пошлю на хрен вас обоих! Поняла?!

— Да, мой господин.

— То-то же!

Внизу в столовой завтракали, сидя за большим столом, инспектор Холмов и мой типа телохранитель орк. Чёрт, я ведь так привык уже называть его Митиано. Но в присутствии Фимки, да к тому же памятуя о том, что так звали настоящего её брата, язык не поворачивался произносить это имя.

Плевать мне на конспирацию. Всё равно никого этим уже не обманешь. Будет Тимоном, и точка.

— Господа, приветствую вас, — отсалютовал я приятелям. — Прошу прощения, что заставил ждать.

— Да ничего, братец, — ухмыльнулся орк. — Тебе на пользу долгий сон. А мы тут не скучали.

— И чем же развлекались, если не секрет? Надеюсь, не косточки мне перемывали?

— Нужны нам твои косточки. На спор с господином инспектором кочергу гнули.