Державы Российской посол - Дружинин Владимир Николаевич - Страница 77

• Предыдущая
• 77/114
• Следующая

– По мне, лучше перепелка на столе, чем жирный гусь в небе.

Глаза его высочества открылись, облив барона горестным осуждением.

– Пошлая философия, мой друг. Рыцари так не рассуждали.

Ну, это уж слишком! Играет в рыцарей… Надо стащить его с облаков на землю.

– Мы не избалованы, – сказал Дидерикс жестко. – У нас в Курляндии перепелка – редкое лакомство. Война распугала птиц. А в деревнях гложут древесную кору. Война, война, ваше высочество! Что не доели шведы, добирают московиты. Мало несчастий на наши головы, – всевышний послал еще чуму.

– Чуму?

– Да, чуму.

– Мы… мы соболезнуем.

– Осмелюсь заметить, ваше высочество… Личное присутствие герцога весьма поддержало бы ваш народ.

– Да, да… Поблагодарите Сен-Поля…

Кажется, он снова унесся на Тобаго.

– Итак, ваше высочество, – сказал барон громко, – я сообщу курляндцам о вашем скором прибытии.

– Скором? – встрепенулся герцог.

Дидерикс выругал себя, – зря он сболтнул насчет чумы. Узкая белая рука герцога шарит по столу среди бумаг, находит пакет с крупицами сургуча, украшенный шеренгой черных прусских орлов.

– Я напишу из Берлина… Король желает меня видеть, так что пока, вы понимаете… Одним словом, вы будете извещены, барон. Что еще для меня?

Правда или нет, – царь сватает герцогу свою племянницу.

Но маркиз Сен-Поль, сенаторы – все просили не распространять этот слух.

– Ничего? Тогда я вас не держу. Постойте! Скажите там… Молебны… молебны во всех кирках… Чума – это ужасно.

– Ужасно, – кивнул барон, вставая.

– Надо молиться.

– Совершенно верно, ваше высочество, – произнес барон сухо и поклонился, резко притопнув.

«Сен-Поль, безбожник Сен-Поль посмеялся бы, – подумал герцог. – Но что еще советовать? Монарх – не врач. К тому же медицина беспомощна. А вера способна совершать чудеса. Каков барон! Добро пожаловать, ваше высочество, у нас чума… До чего назойливы эти курляндцы! Жили без герцога, поживут еще».

Ехать надо, конечно…

Утром он не смог влезть в карету, – лакеи внесли его.

Целую неделю, вплоть до Берлина, он изнывал от тряски, от болей в желудке, от головокружения. Опять нарушил предписание лекаря – избегать крепких напитков, как злейшего яда.

Столица дяди Фридриха дохнула зимним холодом. Ветер нес снежную пыль. Липовая аллея, ведущая к городу, сбросила всю листву. Вереница экипажей въезжала медленно. Шлагбаум надсадно скрипел, вахмистр, собирающий плату, пробовал каждую монету чуть ли не на зуб.

Зверски тянуло в постель, согреться под одеялом, уснуть. Но на башне дворца плескался королевский штандарт. Герцог завидел его издали, и нетерпение перебороло усталость.

Пришлось долго ждать в вестибюле, слушать отрывистую берлинскую речь, перезвон шпор, топот гвардейских ботфортов. Какие-то военные подозрительно оглядывали его, будто самозванца. Когда он поднимался по лестнице, огромный важный генерал, шагавший сверху, едва не сбил его с ног.

Дядя Фридрих – постаревший, толстый, в халате до пят – раскинул пухлые руки.

– Мальчик мой… Черт подери, настоящий мужчина! Сколько лет ты не был у меня? Три года, четыре?

Обнял и повел, выспрашивая, дыша в ухо:

– Ну, каков Берлин? Ты видел мои липы? Мой Арсенал? Красиво, а?

Племяннику совсем не понравился надменный Берлин, но нельзя же огорчать дядю-короля. Надо хвалить знаменитую аллею, новый Арсенал, вздымавший над черными, старательно обстриженными шарами-кронами грозные букеты лепных копий, мечей, знамен, труб и кирас. Хвалить все, что делается на Унтер-ден-Линден, где, по замыслу дяди, должны встать самые лучшие здания столицы.

Фриц-Вилли хвалил и сердился на себя, чувствуя, что здесь он «маленький подлиза» и будет поддакивать всему. В глазах рябило – мелькали фигуры в латах, щиты, мушкеты, прибитые к стене крест-накрест, бронзовые, мраморные, гипсовые тела витязей античных и сотни, тысячи воинов на батальных полотнах, выписанных тончайшей, усерднейшей кистью. Шелка и бархаты гостиных обдавали вспышками слепяще желтого, пунцового, кроваво-красного. А шпоры не стихали – звенели навстречу, обгоняли, пересекали путь в гулких, увешанных доспехами залах.

И вдруг – таинственный полумрак грота, медовое тление, струящееся по стенам.

– Этого ты еще не видел… Каково, а?

О дядином янтарном кабинете Фриц-Вилли наслышан. Передают, что эти камни, обточенные искуснейшими данцигскими мастерами, обладают некой сверхъестественной силой. Их мерцание пьянит, дурманит, лишает человека воли. И подлинно – в лучах янтаря, в сонме призрачных отражений, порожденных в узких зеркальных просветах, герцога обволакивает вязкое, неотвратимое наваждение.

– Ну что, надоел Эрланген? Признайся! Хватит бездельничать? Хватит, хватит… Все науки все равно не выучишь. А Курляндию свою проворонишь. Как пить дать утащат из-под носа…

Так и есть, для того и вызвал… Что ж, «маленький подлиза» не возражает. Он уже решился. Насчет Тобаго, конечно, ни звука, – дяди Фридриха это не касается.

– Мы говорили с царем. Митава твоя, Фрицци, твоя со всеми потрохами. Знаешь, что он спросил? «Помнит ли герцог, как я обещал ему в жены царевну? Племянница Анхен как раз подросла». Я сказал, отчего же, мой мальчик, наверно, не откажется. Где герцог, там должна быть и герцогиня, не правда ли?

Дядя засмеялся и резко оборвал смех, отчего Фрицци стало не по себе.

– Где герцог, там и герцогиня, где кобель, там и сучка, – сказал дядя и снова засмеялся, приглашая племянника разделить веселье.

Фрицци онемел. Кто-то вошел в кабинет, сел позади и засопел.

– Я говорю, Вартенберг, где кобель, там и сучка… Смотри-ка, я вогнал в краску нашего книгочия из Рыцарской академии.

Щеки Фрицци в самом деле пылали. Стены придвинулись, янтарь жег его.

– Понимаешь, милый мой, царь не забыл, представь себе, и желает выполнить обещание.

– Царь оказывает его высочеству большую честь, – прогнусавил Вартенберг, всегда отталкивавший Фрицци высокомерно назидательным тоном.

– Да, именно честь… Кстати, царевна недурна. А, Вартенберг? Ты что-то рассказывал.

– Со слов датского посла в Москве, ваше величество. Он нашел ее очень красивой.

Фрицци все еще не знал, что ответить. Какая-то русская… Почему он должен жениться на ней? Царь оказывает честь. Кто его просил?

– В Курляндии чума, – вырвалось у Фрицци.

Царь предстал перед ним зловещим, безликим чудовищем, воплощением рока, и слово «чума» Фрицци бросил в страхе, для защиты.

– Герцога она не тронет. Верно, Вартенберг? Успокойся! Потолкуем с тобой, как с мужчиной.

Ему налили настойки. Крепкий, горький мужской напиток. Как мужчина, он обязан понять – ссориться с царем невыгодно. Только русские способны вытеснить шведов из Германии. Прусские войска заняты.

Для Фрицци не новость, что Пруссия воюет на стороне императора против французов. Что война за испанское наследство не кончилась. За услуги императору дядя и получил свой титул, – из курфюрста Фридриха Третьего стал королем Фридрихом Первым. Но все это совершалось где-то далеко от Эрлангена, от академии, от библиотеки, где воздухом веков веет от старинных хроник.

– Его высочество отдает себе отчет, – твердит вельможа. – Курляндия в настоящее время авангард Европы. Россия наступает. Новая, опасная потенция…

Фрицци выпил, но возражения, поднимавшиеся в нем, смешались окончательно. Все стало проще. Напрасно они разжевывают ему, как ребенку. Чтобы получить Курляндию, он должен жениться. Это не просьба, а условие. Что ж, он готов… Остановит Курляндия русских или нет – бог ведает. Ему, герцогу, нужно немного. Крошечный остров…

Желтое солнце пробивается сквозь тропическую чащу, – в недрах янтаря, одевшего стены, возникает Тобаго. Янтарные деревья, цветы, бесконечные сплетения стволов, ветвей, янтарное море, янтарные мачты…

– Триста тысяч, не меньше, – слышит он. – Триста тысяч. Мы подсчитали…

Приданое, вот что они подсчитали. Прикажете торговаться с царем? Нет, увольте! Фрицци ответил не словами – гримасой отвращения.

• Предыдущая
• 77/114
• Следующая