Державы Российской посол - Дружинин Владимир Николаевич - Страница 76

• Предыдущая
• 76/114
• Следующая

– А то, что десятки лет существует поселение курляндцев на острове, вам мало, принц?

– Кто разрешил им селиться? Хоть бы строка с подписью суверена?

– Зато есть судовой журнал. Слушайте! Сто пятьдесят человек, отправленных герцогом искать остров, на который белые люди не предъявляли претензий, обнаружили в Антильском архипелаге… Впрочем, это все пустое, мой принц. Главное, голландцы тоже ничего не докажут. Все зависит от Англии. Если королева окажет милость… Да, мой принц, иного средства нет. Потому я и хочу обратить внимание царя.

Легко сказать… Не столь мы любезны королеве Анне. Царь посмеется. Скажет, спятил ты, Мышелов. Держи-ка, удружит нам англичанка! Британцы пуще всех напуганы нашей викторией.

– Фрицу-Вилли я напишу сегодня же. Какой-нибудь гофрат с удовольствием поскачет в Эрланген, в тихую, сытую Баварию. Напишу – возвеселитесь, ваша светлость, врата рая вам откроются! Увитые мускатом, корицей, гвоздикой…

– Перцем увиты, перцем, – сказал Куракин хмуро, и маркиз захлопал в ладоши.

Положим, Анна на троне не вечна. Слыхать, похварывает. Королем Англии будет Георг-Людвиг, ныне курфюрст Ганноверский, после Фридриха потентат в Германии славнейший. Значит, и ганноверца надо привлечь к альянсу.

Борис оставил маркиза в настроении лучезарном, хотя обещал не ахти что – только доложить его величеству.

Мучения первой любви постигли Фридриха-Вильгельма два года назад, в Байрейте, на каникулах.

Музыканты на балконе дворца трудились с утра. Из карет в июльскую теплынь выпархивали нежные создания, коих поэты уподобляют Диане, Авроре, Цирцее, – знатные фрейлины на выданье, приглашенные ради шестнадцатилетнего герцога. Соскакивали с седел, хлопали плетками, лихо сбивая пыль с голенищ, бравые кавалеры – женихи для сестер юного герцога.

Мать Фридриха-Вильгельма и отчим, маркграф бранденбург-байрейтский, устраивали в то лето бал за балом. «Крючок Кеттлеров действует ловко», – шептали остроумцы, имея в виду эмблему курляндской династии – нечто напоминающее обломок багра.

«Пригласи принцессу фон Вольфенбюттель», – сказала сестра Элеонора. «Она скучает», – тянула просительно сестра Амалия. Покладистый Фрицци послушался.

Нет, Шарлотта не поразила его ни красотой Дианы, ни лучистой прелестью Авроры. Высокая, тощая, с оспинами на щеках… Взглянула неприветливо, в ответ на поклон присела в равнодушном книксене, без улыбки.

Он не выучил новейших па, и она строго поправляла его. Без улыбки, резко сводя густо-черные брови. Держалась как старшая, хотя ей тогда не исполнилось четырнадцати. Смутившись, он наступал ей на ноги.

Загадочная принцесса, непохожая на хохотушек-сестер… На следующем балу он пустился искать ее в толпе, танцевал с ней, гулял в саду. В отблесках фейерверка ее черты волшебно менялись. Он говорил без устали.

«Ты страшно важничал», – укоряла потом сестра Элеонора.

Он издевался над подрезанными кустиками, над бедной, скованной природой и восхвалял прелести тропиков. Разошелся, сказал, что намерен отправиться туда, добывать колонии, отнятые неправдой.

– Там же дикари, – поморщилась Шарлотта. – Они ходят голые. Фу, мерзость!

Но эти люди зато честны, искренни. А путешествия, опасные приключения у него в крови. В числе его предков – герои крестовых походов. Один рыцарь привез из дальних стран ручного льва, покорного как собачонка.

– Мой дедушка, – сказала Шарлотта, – пишет рыцарские романы.

Он не мог не похвалиться. Скоро выйдет в свет его книга. Типографщику уже заплачено. Это не роман, не выдумки. «Бранденбургский пантеон» – труд исторический, извлечения из старых хроник.

– Мы, Кеттлеры, слились с бранденбуржцами, – объяснял он с жаром. – С тысячелетним славным родом… Граф Фердинанд разгромил колоссальное войско аваров…

Шарлотта вдруг рассмеялась.

– Вы должны познакомиться с моим дедушкой Антоном Ульрихом. Непременно!

Амалии она сказала:

– Он вбивал мне в голову каких-то аваров. Он что – всегда у вас такой?

Элеонора пожурила сестру и принялась утешать Фрицци. Шарлотта пошутила. У нее злой язычок, но доброе сердце. Фрицци старался поверить.

С мыслями о суровой принцессе он вернулся осенью в Эрланген и облегчил свою душу перед маркграфом Кристианом.

Мраморный, в римской тоге, он стоит в замковом саду, на площадке, затененной деревьями. Истинный рыцарь, настоящий суверен. Не боялся ни короля, ни папы, даровал приют еретикам-гугенотам, бежавшим из Франции.

Это укромное место в саду облюбовано герцогом для мечтаний и размышлений.

Прелестное дитя! Не ведаешь ты муки

И слез, пролитых в тишине ночной.

О, сжалься! Дай доверчиво мне руку!

Или умолкну я под крышкой гробовой.

Выплеснулось на бумагу сразу… Правда, рифма хромала. И написал он по-немецки, а Шарлотта говорила – немецкий язык в Вольфенбюттеле звучит только в казармах. Поэтому он не послал свое признание.

«Бранденбургский пантеон» был отправлен в сумке курьера, с пылкой надписью на заглавном листе. Шарлотта сдержанно поблагодарила.

«Она думает о тебе, – писала Элеонора. – Она из тех натур, которые не умеют выразить свои чувства и хранят их глубоко внутри».

Вот уже год, как Шарлотта в письмах сестры не упоминается. Ударом хлыста была последняя весть о жестокой принцессе, – «мы пили с ней кофе за твое здоровье». Только-то! Значит, больше нечего было сказать, при всем желании…

Оглядываясь на себя прежнего, легковерного, Фридрих-Вильгельм скорбно усмехается. Милая сестрица попросту сочинила трогательный роман. Прочь иллюзии! Его удел – любовь безответная, безысходная.

Все громче, все уверенней говорят, что Шарлотту отдадут в жены царскому сыну. Где же ему, герцогу без земли, изгнаннику, тягаться с наследником трона Московии! Покорись, любовь, спрячься в израненном сердце!

Ах, плачу я, и плачет вся природа,

Бессильная, увы, лечить мои невзгоды.

Низкое осеннее небо накрыло Эрланген. Туи в замковом саду почти черны. На шлеме маркграфа примостился одинокий, мокрый голубь.

– Слезы недостойны рыцаря, – слышится герцогу.

Учитель Сен-Поль, насмешник, не поверил бы, – в памятнике заключена особая, таинственная душа. Миф о мраморной Галатее, пробужденной к жизни, имеет основу. Сейчас во взоре маркграфа – грустный упрек. И стихотворная жалоба осталась неоконченной.

Потомок обнаружит в архиве курляндских герцогов десятки поэтических опусов Фридриха-Вильгельма. Публиковать их он не решился, – возможно, уступив насмешнику Сен-Полю. Шарлотта уподобляется неприступной крепости, гранитной скале, цветку, содержащему сладкий яд. Сам же злополучный автор – то мощный, испепеленный молнией дуб, то сокол, сбитый наземь стрелой Амура.

Осенью 1709 года муза герцога умолкла.

Барон Дидерикс поглаживал пушистые светло-рыжие усы и прятал скорбную улыбку. Так вот он, наследник престола! Провидение могло бы подарить Курляндии более зрелого властителя в нынешнюю многотрудную пору.

Фридрих-Вильгельм читает, шевеля губами, – детская привычка, от которой он до сих пор не избавился. Четыре строки в письме Сен-Поля подчеркнуты.

«Поздравьте меня и себя с успехом! Бумаги вашего деда найдены. Возвеселитесь! Самым же важным я считаю то, что мне удалось заинтересовать весьма высокую персону и обеспечить ее содействие».

Герцог произносит это место вслух и резко откидывает голову, – Дидериксу виден острый кадык на хилой шее, заострившийся подбородок.

– Какая персона, барон?

– Царь Петр.

– Я так и думал, – откликнулся герцог поспешно, с раздражением.

– Мы маленькая страна, ваше высочество.

Теперь герцог улыбается чему-то. Глаза прикрыты синеватыми, дрожащими веками.

– Вы хотели бы, барон, отправиться на Тобаго?

• Предыдущая
• 76/114
• Следующая