Между двумя мирами (СИ) - "shellina" - Страница 47

— Да, государь, благодарю за то, что так высоко ценишь мои слабые попытки тебе помочь, — наконец, выдавил он из себя, я же присел на корточки возле Анны, снова схватил ее за волосы и заставил ее посмотреть на себя.

— Принц Фридрих теперь твой хозяин и господин, можешь начинать целовать его сапоги за то, что вступился за тебя. И не заставляй меня пожалеть о принятом решении, — резко отпустив ее волосы, так, что она стукнулась лбом о пол, я поднялся. Если и Фридрих хотел меня остановить, перед этой осознанной жестокостью, то вовремя прикусил язык и не сделал даже попытки облегчить положение женщины, которая ему все-таки небезразлична. Я же вышел из комнаты и на этот раз плотно прикрыл за собой дверь. остановившись посреди коридора, на мгновение прикрыл глаза: как же я устал, кто бы знал? Но мне предстояло еще одно дело, которое не терпело отлагательств, закончив которое, я просто завалюсь на первую попавшуюся кровать и усну, приказав предварительно не будить меня до весны.

Апартаменты возле библиотеки охранялись. Похоже Репнин с Михайловым просто заглядывали в каждую комнату, и, если видели там людей, рассортировывали по степени опасности, а затем запирали, выставив караул.

Возле этой двери я долго не колебался. Кивком приказав гвардейцу отпереть замок, я вошел и сразу же направился к столу, за которым сидел человек в темных одеждах действующего клирика. Подойдя к столу, я сразу же сел напротив иезуита, и некоторое время молча изучал его, слегка наклонив голову на бок. Когда тишина уже зазвенела, я ее нарушил первым.

— Ну, здравствуй, Сергей Петрович, или как ты себя сейчас называешь? Я вот хочу только одно узнать, все это, вся эта игра, что ты затеял сыграть со мною, она папой санкционирована, или же обида на меня сыграла первую скрипку, и развязывание стольких войн во имя мести Русскому императору — это твоя личная заслуга? — я с удовольствием наблюдал, как меняется выражение лица Долгорукого, когда он понял, что я не удивлен, видя его перед собой в этом качестве. Но метаморфозы на лице и в глазах длились недолго. Более того, если бы я так пристально не наблюдал за ним, то и не заметил бы никаких метаморфоз. Очень быстро взял себя в руки этот клирик с очень гибкой моралью, какова была заложена в саму суть Ордена Иисуса. Сергей Петрович Долгорукий, в доме которого так долго проживал небезызвестный аббат Жюббе и которого я выгнал с территории страны как предателя, уже через несколько секунд от нашей встречи с абсолютно спокойным, непроницаемым выражением лица, вытащил из-под стола шахматную доску и принялся медленно, явно наслаждаясь ситуацией расставлять на ней фигуры. При этом черные выстраивались в ряд с моей стороны.

— Ты играешь в шахматы, государь? Очень полезная игра, заставляет много думать, просчитывать различные ходы как свои, так и соперника, — и он сделал приглашающий жест рукой. Ну что же, сыграем, я перевел взгляд на доску, на которой в этот момент Долгорукий передвинул пешку, сделав свой первый ход.

Я посмотрел на доску, затем перевел взгляд на Долгорукого.

— Ты думаешь, Сергей Петрович, что я буду с тобой в игры играть? — я даже удивился и позволил удивлению проскользнуть в голосе. Он что, больной? Нет, он, конечно, больной на всю голову, но чтобы так сильно. А ведь душевные недуги покамест никто не лечит, хотя вот конкретно этому пациенту я бы лично лоботомию провел без наркоза.

— А почему бы и нет? За игрой разговор пройдет быстрее и веселее. К тому же, ты сам, государь, назвал мои попытки заставить тебя пожалеть о том, что ты лишил меня дома, положения и в конечном счете семьи, игрой. Так ты играешь в шахматы, али даже не слыхал о подобной забаве? Аль своей попыткой не играть, ты прикрываешь тот факт, что так и остался неучем? Хотя столько отличных учителей что-то пытались вбить в твою голову, — я слегка наклонил голову набок. Этот жест достался мне от Петра. Я уже заметил, что, когда складывалась нервная, напряженная ситуация, голова сама по себе немного наклонялась влево. Сам по себе этот жест был безвреден, но он мог показать собеседнику, что я не так спокоен, как пытаюсь казаться. Но в данном случае, этот жест мог быть обманчивым, потому что я был абсолютно спокоен. Долгорукий же, пытающийся взять меня «на слабо» теперь не казался каким-то всесильным игроком чужих судеб, каким казался мне в то время, когда он начал осуществлять свой план. Здесь и сейчас он выглядел безумцем, зацикленном на мести. Надо же, про каких-то учителей вспомнил, коих у Петра отродясь не было. Нет, попытки обучить уже молодого императора предпринимались, вот только было поздно, когда действительно учителя появились, Петр сам отказывался от обучения. И чтобы Долгорукий не знал об этом? Тогда чего он пытается добиться, кроме того, чтобы получить моральное превосходство над юношей, который по понятным причинам не умел играть в шахматы. Внезапно эта сцена напомнила мне сцену из одного прекрасного фильма: там кардинал Ришелье примерно так же пробовал достать юного гасконца. Единственное желание, которое во мне в этот момент клокотало — это долбануть шахматной доской по башке Долгорукого, да так, чтобы этот урод потерялся. Но мне была нужна информация, а с безумцами проще договориться, показав, что играешь по их правилам. Еще раз оглядев доску, я двинул пешку, освобождая дорогу ферзю. Не всегда белые начиная, выигрывают. А в этом времени шахматы еще не стали своего рода спортом для интеллектуалов, когда партии разбираются, а каждый ход записывается в хроники игры. Так что ходы безумца вполне можно просчитать. Вычислил же я этого гения доморощенного. Надо было его казнить, когда Ушаков эту католическую кодлу раскрутил по ниточке, а сейчас уже поздно что-то подобное предпринимать. Так что, сам виноват, никто в то время тебя страдать гуманизацией не заставлял, и теперь не ной, а попробуй выиграть эту партию.

— Я сделал ход, и теперь жду ответа: это личная инициатива, или действия регламентированы Святым престолом?

— Это личная инициатива, прав ты, государь, Петр Алексеевич. Мы не в пятнадцатом веке живем, и братья во Христе не обязаны каждый свой шаг согласовывать со своими кураторами из Ватикана, — и Сергей Петрович передвинул следующую фигуру. Я следил за его действиями, едва не выдав себя, злорадно усмехаясь. Откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди, показывая, что больше не буду играть.

— Собственно — это все, что я хотел узнать, — я позволил себе улыбнуться.

— Вот как, — протянул Долгорукий, откидываясь на стул и повторяя мой жест. — И что же ты сделаешь сейчас? Казнишь меня? Отдашь этому псу Ушакову, который мастерски умеет пытать?

— Чтобы собственноручно сделать из тебя героя-мученика? Чтобы всем показать, что ты был прав в своих попытках уничтожить меня, а я тебя всего лишь убил, отправив тем самым душу прямиком к Святому Петру, и сделал это из-за собственной злобы и слабости? Уж не за блаженного мозгом ты меня держишь, Сергей Петрович? Нет, я тебя пальцем не трону. Просто везде буду рассказывать историю про то, как ты, в то время, как жажда мести возобладала над тобой, отравил короля Августа, подстроив так, чтобы все выглядело как удар, а затем, пользуясь его беспомощным состоянием, соблазнил и обесчестил его дочь, заставляя принимать участие в своих игрищах. Как запятнал ее душу убийством невинных, подарив самому дьяволу, с которым, не исключено, что заключил сделку. Все это очень подробно опишет моя газета, с приложением копий вашей переписки с Анной графиней Ожальской. Не всей, упаси боже, только самые срамные подробности…

— Что несешь ты, мальчишка! — Сергей Петрович вскочил на ноги, едва не опрокинув стол вместе с доской. — Как смеешь ты клеветать на лицо, облеченное саном…

— Сядь! — хоть я и сидел, но мне удалось так на него посмотреть, что Долгорукий сел на свое место, глядя на меня с такой лютой ненавистью, что мне даже стало не по себе до такой степени, что я положил руку на рукоять пистолета, который теперь всегда был при мне вместе с кинжалом и шпагой. — И не вставай, пока я тебе не разрешу этого сделать. Ты сам предложил мне сыграть, теперь вкушай собственное блюдо. Только смотри не захлебнись.