Ожившая весна (СИ) - Борзакова Надежда Марковна - Страница 5

Большой палец погладил искусанные губы. Потом, едва касаясь, разбитыми костяшками пальцев мужчина провел по щеке, вытирая слезы. И вдруг отдернул руку.

- Но они считают иначе, понимаешь? А твои игры… Как бы это объяснить? Вредят моему авторитету. А что вредно для меня, навредит и тебе. Потому, если будешь дальше тупить – заплатишь. Ты поняла?

- Д-да, п-поняла, - сумела ответить я.

- Вот и умница, - он протянул руку, и я вложила в нее ключи от машины. Снял с себя куртку и набросил мне на плечи, закутал как в кокон: - Давай-ка обратно. Тебе надо поспать, а мне пора дежурить.

Ноги ужасно дрожали, но я все же смогла встать. Онемевшими пальцами натянула джинсы. Глубоко вздохнула, вытерла глаза, шмыгнула носом, постаравшись проглотить как можно больше соплей. Хотелось уйти из этой жуткой бани и не хотелось одновременно. Ведь уйти можно только в это волчье логово.

- А м-можно, мне с-с Вами?

- Не вопрос, - он выключил фонарик, сунул в карман, а потом закинул мне руку на шею – этим противным уличным жестом. И мы вышли из бани.

Кромешную темень нарушал лишь тусклый огонек керосиновой лампы, видневшийся в доме.

Во дворе курил Костян. Огонек сигареты освещал его лицо с насмешливо скользящими по мне серыми глазами. Лишь несколько секунд и взгляд был отведен в сторону.

Мужчины не обменивались словами, но все равно я ощутила сгустившееся между ними напряжение.

Зайдя в дом, Палач на минуту исчез в комнате и вернулся с шерстяным пледом в руках. Кивнул на выглядевшую не очень надежной лестницу на чердак. И мне ничего не оставалось, кроме как лезть наверх. Хотя нет, оставалось. Можно было бы, например, пойти в кухню, где обжимались Седой со спалившей меня девкой и все же поесть или хотя бы воды выпить, ведь во рту была пустыня. А лучше чаю, так дрожь хоть немного бы унялась.

Ну или просто спросить этого Палача, в какую комнату мне можно пойти и остаться там одной. Хоть из отрывков разговора по приезду можно сделать вывод, что сейчас я вроде бы под его защитой, и меня не тронут, одной я себя в безопасности бы не чувствовала. С ним, правда, тоже, но… Чуть меньше.

На чердаке лежали доски и еще какой-то неопознанный хлам. До крыши было немногим больше метра в самой низкой части. Пару раз я споткнулась и едва не упала, но все же сумела добраться к выбранному месту. Недалеко от небольшого окна, возле которого лежал маленький стеганый матрац и которое было наблюдательным пунктом. Я посмотрела на улицу – темень, хоть глаз выколи. И что в ней можно разглядеть.

Палач отдал мне плед, подтолкнул ногой матрац. Я закуталась поверх куртки и уселась возле стены. Мужчина вновь спустился вниз, но вскоре вернулся с металлической кружкой и бутербродом в руках.

- Выпей и поешь. А то зубы стучат так, что всю нежить приманишь, - и видя, что я не спешу выполнять распоряжение, присел на корточки и поднес чашку к моему лицу, - Я жду.

Внутри оказалась водка. Резкий запах неприятно защекотал ноздри.

- Я… я не могу. Я еще никогда ее не пробовала, - выпалила я.

- Серьезно? – недоверчиво усмехнулся мужчина. Я кивнула.

 - Ну, все когда-то в первый раз. Давай, пей – согреешься.

Я взяла у него чашку и, зажмурившись, глотнула едкую жгучую жидкость. Задохнулась, закашлялась, из глаз брызнули слезы. Палач беззлобно рассмеялся и забрал ее у меня.

- Ешь, - когда я отдышалась, протянул мне бутерброд.

Из двух толстых ломтей батона с обычной докторской колбасой – такого следившая за фигурой я не ела уже сто лет, но просто неимоверно вкусный. Оказывается, я очень голодна.

Палач проследил за тем, чтоб я доела и только потом улегся на живот у открытого окна, опер винтовку об пол и устремил взгляд в темноту.

От выпитого по всему телу разлилось тепло, от дрожи остались лишь отголоски, а от истерики – редкие, остаточные всхлипывания. Отходняк притупил все чувства и ощущения, кроме свежего воздуха, наполненного ароматом пробудившегося по весне леса, овеивающего пылающее, опухшее от слез лицо и желания не переставать снова и снова вдыхать его, глядя на суровый профиль моего защитника, сосредоточенно смотрящего во тьму ставшей холодной ночи.

Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь. Это на несколько мгновений притупило вернувшуюся боль от воспоминаний о потерях, которые принесло мне ужасное вчера.

Я лежала под пледом на старой совковой металлической кровати с пружинным матрасом, прикрытым чем-то мягким. И все равно мое изрядно пострадавшее и ужасно болевшее тело ощущало каждую пружину.

На стене висел ковер с оленями – да-да, теми самыми героями историй о прошлом. У противоположной стены стоял коричневый лакированный комод, тот самый, с которого я вчера забирала ключи от машины. Было здесь даже трехстворчатое трюмо. Получалось, что Палач перенес меня сюда с чердака, а я даже не проснулась…

Голова будто налита свинцом, тяжелые, опухшие веки хочется вновь опустить и снова уснуть. И, желательно, проснуться в нашем с Антоном доме и понять, что все события вчерашнего дня были всего лишь сном.

Как вообще я смогла выжить? Как пережила крушение мира – привычного в целом и своего личного в частности? Почему все еще существую и чувствую? И наиболее отчетливо -  желание сходить в туалет. Именно оно мотивировало попытаться оторвать затекшее, исстрадавшееся тело от кровати и отправиться на поиски уборной, что я и сделала.

Взгляд упал на тусклое трюмо. Из него на меня глядела женщина с бледным опухшим лицом и мешками под глазами, покрытыми корками губами, царапинами от щетины на лице и шее с темными отметинами, всклокоченными длинными волосами, одетая в измятую темную футболку, болтающуюся на ней как на вешалке и джинсы. Впрочем, разве человек, переживший апокалипсис, может выглядеть иначе? Но все же что-то всколыхнулось внутри. Что-то заставившее соорудить на голове подобие пучка, а футболку завязать узлом у пояса джинсов.

Палач меня что еще и переодел? Хотя, все, что мог, он и до этого увидел, а хотел бы тронуть – тронул. Но не сделал этого. Как и обещал.

- Могла б и до вечера спать, царица - сказала мне девушка, когда я вышла из комнаты, - холопы все за тебя сделают.

- Если Вам была нужна моя помощь, то можно было просто попросить о ней, - хриплый, надтреснутый голос прозвучал жестко и уверенно. Девчонка опешила. Уставилась на меня, хлопая губами.

А я вышла на залитый солнцем двор. Теплые лучи проникали сквозь все еще голые кроны, играя на уже вовсю зеленеющей траве и отбиваясь от серебристых боков моего внедорожника. Глазам стало больно, а вот на душе будто полегчало. Мама часто говорила, что я, как цветок, завишу от солнца.

Обвела взглядом окрестности. Ничего похожего на уборную. Не стану же я облюбовывать кустик? Ведь для этого придется идти по траве и сухостою, вдруг там клещи. И вообще…

Но организму было плевать. Он жил, хотел жить, а еще хотел, чтоб мой разум учитывал его потребности.

Двор был пуст. Что ж, так даже лучше, хоть никто следом не пойдет. Высоко поднимая ноги, я направилась к более-менее густым зарослям. Несколько раз обернувшись, все же присела за ними.

Немного дальше журчал большой ручей. Успокаивающая мелодия манила. Подойдя, я зачерпнула чистой прохладной воды и плеснула себе в лицо. Повторила несколько раз, а потом приложила холодные уже пальцы к глазам. Привычный жест после бессонной ночи или слез. Только раньше все это было в ванной комнате в родительской квартире или нашем с Антоном доме. Господи, как он мог… А как я могла.

В носу опять защипало, и я приказала себе не думать. Вспомнила мамочку, как она говорила: «Если думать о чем-то плохом сейчас не время, будь как Скарлетт О`Хара. Заставь себя подумать позже».

- Да, я подумаю потом, - проговорила вслух, - потом, когда все это закончится. Должно же это все закончиться….

- Ты охренела? – бесшумно подкравшийся Палач схватил меня за плечо и встряхнул. - Кто ж шляется один по лесу, тем более сейчас?