Зов ночной птицы - Маккаммон Роберт Рик - Страница 9

Мэтью тихо поднял щеколду и вышел из комнаты. В глубине темного зала несколько язычков пламени еще глодали головешки в очаге, тогда как большая часть углей погасла под толстым слоем золы. Едкий дым по-прежнему висел в воздухе. Мэтью разглядел на крюках рядом с печью два фонаря из кованой жести с множеством мелких отверстий для света. На подставке внутри одного из них сохранился свечной огарок, и Мэтью взял этот фонарь. Затем нашел на полу сосновый прутик, зажег его от одного из последних огоньков в очаге и поднес пламя к фитилю.

– Ты чаво удумал, а?!

Этот окрик так внезапно разорвал тишину, что Мэтью чуть не выпрыгнул из собственных башмаков. Он вмиг развернулся, и понемногу набирающий силу свет упал на Уилла Шоукомба, который сидел за одним из столов с кружкой перед собой и закопченной глиняной трубкой в зубах.

– Что, на блуд потянуло, малыш?

Глаза Шоукомба терялись в темных впадинах, а кожа в свете фонаря отливала грязноватой желтизной. Он выпустил изо рта кольцо табачного дыма.

– Мне… нужно выйти, – пробормотал Мэтью, еще не оправившись от неожиданности.

Шоукомб неторопливо затянулся.

– Раз так, – сказал он, – не зевай, гляди под ноги. Склизь там жуткая.

Мэтью кивнул и уже начал поворачиваться к двери, но трактирщик заговорил вновь.

– Твой хозяин навряд ли уступит мне этот славный камзольчик, так ведь?

– Он его ни за что не продаст, – ответил Мэтью и, понимая, что Шоукомб его лишь поддразнивает, все же не удержался от комментария. – Мистер Вудворд мне не хозяин.

– Вона как? Тады с какой стати он решает за тебя, что ты должен делать, а что нет? Сдается мне, что он твой хозяин, а ты его раб.

– Мистер Вудворд блюдет мои интересы.

– Ага… – Шоукомб запрокинул голову и выпустил струю дыма в потолок. – То бишь заставляет ворочать сундуки, но не позволяет резвиться с девками? И еще несет всякую хрень про волков и про заботу о твоем будущем. Но ты же взрослый парень двадцати лет! Небось, он и грязюку со своих сапог заставляет счищать?

– Я его секретарь, – произнес Мэтью с нажимом, – а не лакей.

– Но ты ведь чистишь его сапоги?

Мэтью замялся. По правде говоря, он действительно чистил обувь судьи, но не видел в этом ничего унизительного. С течением лет некоторые вещи – такие как сортировка юридических документов, поддержание чистоты в жилых помещениях, штопка одежды, упаковка дорожных сундуков и выполнение всяких мелких поручений – легли на плечи Мэтью просто потому, что он справлялся с ними быстрее и лучше.

– Знаю, что чистишь, – продолжил Шоукомб. – Люди такого типа кичатся голубой кровушкой в своих жилах. Не хочет лишний раз марать свои ручонки, да? Так оно и выходит, что он хозяин, а ты раб.

– Можете в это верить, если вам так нравится.

– Я верю тому, что вижу, – сказал трактирщик. – Иди-ка сюда, я тебе кое-что покажу. Пускай ты лишь раб и все такое, но и тебе может статься в охотку на это взглянуть.

Не успел Мэтью отказаться и пойти к выходу, как Шоукомб поднял правую руку и разжал кулак.

– Наверняка ты такого сроду не видел и вряд ли когда увидишь опять.

Свет, искрясь, отразился от поверхности золотой монеты.

– Вот! – Шоукомб протянул ее Мэтью. – Даже дам подержать.

Вопреки своему желанию – и настойчивым позывам мочевого пузыря – Мэтью приблизился, взял монету с ладони трактирщика и поднес ее к фонарю, чтобы разглядеть получше. Монета сильно истерлась, многие буквы были неразличимы, но в центре проступали контуры креста, разделяющего изображения двух львов и двух башен, а по краю Мэтью смог прочесть надписи «Carolus II» и «Dei Grat».

– Знаешь, что это? – спросил Шоукомб.

– Карл Второй, Божией милостью, – произнес Мэтью. – Должно быть, это испанская монета.

– Верно. Испанская. Усекаешь, что это значит?

– Что здесь недавно побывал испанец?

– Почти в точку. Я нашел это в сумке дохлого индейца. А откуда у краснокожего испанское золото? – Он не стал дожидаться предположений Мэтью и продолжил: – Это значит, что где-то поблизости шляется чертов испанский шпион. Скорее всего, подбивает индейцев к мятежу. Ты наверняка знаешь, что испанцы засели во Флориде, а это меньше семидесяти лиг отсюда. Они рассылают по всем нашим колониям своих шпионов, и те пускают слух, будто всякая черная ворона, улетев от хозяина во Флориду, станет там свободным человеком. Неужто никогда об этом не слыхал? То же самое испанцы обещают всем бандитам, убийцам и прочей мрази.

Он выхватил монету из руки Мэтью.

– Ежели ты, к примеру, дашь деру во Флориду и твой хозяин захочет тебя вернуть, эти испанцы над ним только надсмеются. Так же и всякий, кто здесь украл или убил, может сбежать во Флориду, а там испанцы возьмут его под свое крылышко. Вот что я тебе скажу: когда черномазые толпами ломанутся во Флориду получать вольную, этот мир прямиком полетит в адское пекло.

Шоукомб бросил монету в свою кружку – еще не пустую, судя по звуку булькнувшей жидкости, – после чего сделал долгую затяжку и какое-то время просидел молча, скрестив руки на груди.

– То-то и оно, – изрек он затем, умудренно качая башкой. – Испанский шпион рыскает в наших краях и подкупает краснокожих, чтобы те учинили какую-нибудь лиходейство. Черт, да он запросто может сидеть в Фаунт-Ройале, ежели это предатель-англичанин!

– Не исключено. – Необходимость облегчиться стала уже острейшей. – Извините, но мне очень нужно выйти.

– Ну так ступай. И смотри в оба, а то ноги покалечишь. – Шоукомб позволил Мэтью дойти до двери, но там снова задержал вопросом. – Слышь, писарь, а он точно ни в какую не отдаст этот камзол?

– В этом нет сомнения.

Шоукомб хмыкнул, окутываясь клубами синеватого дыма.

– Еще поглядим, – произнес он тихо.

Мэтью открыл дверь и вышел наружу. Буря к этому времени поутихла; ливень сменился туманной дымкой и моросью. Однако молнии еще сверкали в отдалении, подсвечивая облачный покров. Липкая грязь вцепилась в башмаки Мэтью. Сделав с полдюжины шагов, он был вынужден задрать подол ночной рубашки и помочиться куда попало. Однако приличия требовали, чтобы большую нужду он справил в лесу, тем более что поблизости не было листвы или хотя бы хвои, чтобы подтереться. Покончив с малым делом, он при свете фонаря двинулся в обход сарая, по щиколотки утопая уже в настоящем болоте. Достигнув опушки, он нарвал пригоршню мокрых листьев и опустился на корточки. Отблески дальних молний плясали над головой; Мэтью промок, испачкался в грязи и чувствовал себя хуже некуда. Однако естественный процесс нельзя было ускорить, как бы он ни старался.

Этот процесс, казалось, длился вечность, так что Мэтью успел многократно помянуть недобрым словом Шоукомба и поклясться в следующий раз обязательно взять в поездку ночной горшок, но наконец-то дело было сделано, и в ход пошли мокрые листья.

Распрямившись, он вытянул вперед руку с фонарем, высматривая обратный путь к этому сомнительного рода заведению. И вновь раскисшая почва всасывала и с чавканьем отпускала его башмаки, а коленные суставы напряженно похрустывали при каждом шаге по трясине. Он вспомнил, что изначально собирался проверить лошадей перед возвращением к жалкому подобию постели, где его ждали храп мирового судьи, крысиная возня и дождевая капель с потолка на… Внезапно он упал.

Все произошло так быстро, что он не успел осознать происходящее. Первым ощущением было, что земля вдруг разверзлась под его ногами. Следующий момент потребовал мгновенной реакции, чтобы не погасла свеча. Поэтому, даже падая ничком под плеск воды и грязи, сплошь покрывшей сюртук мирового судьи, он ухитрился поднять руку и уберечь фонарь. Выплевывая набившуюся в рот грязь и чувствуя, как лицо наливается кровью от обиды и злости, он крикнул:

– Проклятье!

Когда, почти ослепший из-за грязи на лице, он попытался сесть, с этим возникли неожиданные сложности. Земля не хотела отпускать его ноги, которые глубоко провалились и застряли в чем-то вроде ежевичного куста, накрытого слоем грязи. С большим трудом, все время оберегая фонарь, он смог выпростать правую ногу, однако левая засела крепко. Вновь сверкнула молния, дождь усилился. Подобрав правую ногу под себя для упора, он со всей силы дернул левую ногу вверх.