Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса - Страница 37

– Хорошо.

Избавившись от чужого прикосновения, я безотчетно соглашаюсь составить Илье компанию и каменею. Потому что спустя пару минут в комнате появляется Матвей собственной персоной, и нам всем сразу же становится тесно. Недобро щурится Андрей Вениаминович, кривит тронутые коралловой помадой губы Евгения Сергеевна, мама утыкается в тарелку с салатом из баклажанов с перепелиными яйцами. А я…

Я судорожно сглатываю и жадно выхватываю детали старого-нового образа сводного брата. Раздавшиеся вширь плечи, на которых при каждом движении Мота натягивается самая обычная черная футболка непопулярной марки. Хищно раздувающиеся крылья носа. Холодный блеск расчетливых темно-карих глаз.

– Не помню, чтобы тебя звали.

Как и положено главе семейства, первым из оцепенения выпадает Сергей Федорович. Со стуком откладывает вилку в сторону и всем своим видом семафорит, что ни капли не рад блудному сыну. Только на Матвея это не оказывает ровным счетом никакого эффекта, а, напротив, лишь подзадоривает.

– А с каких пор мне нужно приглашение, чтобы прийти к себе домой?

Изогнув бровь, ухмыляется Мот, опускаясь на свободный стул рядом со мной, и источает такую непоколебимую уверенность, от которой поджимаются пальцы ног и сердце сбивается с размеренного ритма.

Мот, за день до описанных ранее событий

– Матвей, а, может… останешься?

Вкрадчивый женский шепот нарушает тишину, воцарившуюся в небольшом гостиничном номере с двуспальной кроватью и окном во всю стену. Заставляет поворачивать голову и придирчиво изучать плавные изгибы стройного тела. Подмечать реакции собственного организма и делать неутешительные для приподнявшейся на локте девушки выводы.

– Нет, Сонь. Без вариантов.

Не дрогнув ни единым мускулом, я твердо сообщаю Акатьевой Софье Михайловне, дочери местного майора, и возвращаюсь к прерванному занятию. Накидываю на спину помятую в пылу страсти рубашку и спокойно застегиваю пуговицы, игнорируя неприятное покалывание между лопаток.

Вчера истек срок моего контракта, новый подписывать я не стал и честно послал Крестовского по телефону в ответ на его ехидный вопрос: «продлевать будешь?». А это значит, что нашему с Сонькой горизонтальному сотрудничеству тоже настал конец.

– Ну, серьезно, Мот. Далась тебе эта Москва! Шумная, людная, сложная. Здесь подняться гораздо проще. Папа подергает за нужные ниточки, продвинет тебя по карьерной лестнице.

Снова оборачиваюсь и неосознанно хмурюсь, пока Акатьева принимает вертикальное положение, подбирает под себя ноги и тянет простыню, прикрывая красивую аппетитную грудь. Распинается, стараясь, как лучше, заливается пламенным румянцем, а я понимаю, что не трогает. Не царапает под ребрами, не цепляет нужные струны, не заставляет менять принятого решения.

Да, три года муштры определенно пошли мне на пользу. Не прогнули, вынуждая спасаться бегством на гражданку или вылизывать зад командирам, а, наоборот, стерли былую неуверенность, смыли в унитаз имевшиеся слабости, ожесточили. Научили готовить что-то сложнее яичницы и пельменей, откладывать финансы про запас, ни к кому не привязываться и надеяться только на себя.

Я выжал из службы все, что хотел. Пора перелистывать эту страницу.

– Я сам себя продвину, Соф. Там, где сочту нужным.

Я бросаю через плечо чуть более холодно, чем планировал, и встаю с кровати, разминая затекшие мышцы. Поправляю разъехавшуюся молнию на джинсах, провожу пятерней по отросшим длиннее привычного армейского ежика волосам и слышу разочарованный вздох, полный невысказанной грусти и мучительного укора.

Ровно секунду мешкаюсь, а потом размеренным шагом направляюсь к выходу, роняя банальное «дело не в тебе, Сонь».

Это мне скучно на Урале. Это меня тащит стальными клещами обратно в Москву. Это у меня через пять часов самолет.

– Не передумал, Матвей?

Все тот же вопрос в пропахшем сигаретами и дешевыми женскими духами форде озвучивает сослуживец Леха. Разглядывает меня, как феерического придурка, и откровенно не понимает, что может не нравиться в сытом безбедном существовании с маячащей на горизонте квартирой в военную ипотеку. Я же не спешу разбивать его радужную реальность и приводить сотню аргументов «против».

– Не передумал. Погнали.

Опускаю до упора стеклопакет, проветривая автомобиль, и утыкаюсь носом в булькающий оповещениями гаджет. Мама сейчас отдыхает в санатории в Ялте по путевке, которую ей достал лечащий врач, шлет миллион фотографий умопомрачительной Крымской природы и впервые за долгое время наслаждается жизнью.

Она по-прежнему не может преодолевать длинные расстояния, передвигается с помощью изящной трости и часто берет паузы, чтобы передохнуть. Но ее ремиссия, в принципе, чистое счастье и невероятное чудо, на которое мы с ней уже не рассчитывали.

С затаенным восторгом я смотрю на солнечные яркие снимки, чувствую соль на языке, слышу шум ветра и пение волн и не замечаю, как проходит остаток дороги до аэропорта. Забираю из багажника легкую спортивную сумку, в которой минимум вещей, благодарю Леху за все и последним миную паспортный контроль, чтобы вскоре разместиться в неудобном жестком кресле по соседству с тучной угрюмой женщиной.

– Пожалуйста, выключите все личные электронные устройства, включая ноутбуки и мобильные телефоны…

Это последнее, что я слышу прежде, чем провалиться в здоровый глубокий сон. Открываю глаза, когда уже шасси самолета касаются взлетно-посадочной полосы, и вместе с другими пассажирами по глупой традиции аплодирую пилоту. Одним из первых выхожу в просторный зал, где встречающие ждут своих друзей-братьев-жен, и через пару шагов натыкаюсь на Крестовского в сопровождении Шаровой.

Настя? Серьезно?

За время моего отсутствия одногруппница коротко постриглась,  перекрасилась в пепельный цвет и скинула пару-тройку килограмм. Правда, осталась такой же высокомерной фифой, снисходительно взирающей на окружающих. Крест же, наоборот, заматерел, обзавелся татуировкой из непонятной вязи на шее и, судя по всему, перестал отдыхать на морях каждые пару месяцев. По крайней мере, его волосы приобрели русый оттенок и больше не выгорают.

За несколько секунд вычленив главное, я перекидываю болтающуюся в руке сумку через плечо и крейсером прокладываю себе путь между зазевавшимися туристами, потерявшими багаж. Стопорюсь рядом с Игнатом и заключаю его в медвежьи объятья, до хруста стискивая ему ребра.

 – Скучал по тебе, брат.

Признаюсь без обиняков и разрываю контакт, равнодушно наблюдая за тем, как Шарова пытается подставить мне щеку для поцелуя. Перетаптывается с ноги на ногу, не получив нужного отклика, и чиркает острыми каблуками по ни в чем не повинному полу.

– А ты что здесь делаешь, Настя?

Интересуюсь, наполовину прикрыв веки, и не обращаю внимания на замаскированный кашлем смех Креста.

– Сестру встречаю.

– Вот и встречай. А нам с Игнатом пора.

С каким-то извращенным удовольствием оставляю не подготовленную к такому приему одногруппницу хлопать наращенными ресницами и нагло оккупирую водительское сидение, не спрашивая у хозяина тачки позволения. Любовно глажу новенький руль старого Марковника и плавно трогаюсь с места, когда Крестовский усаживается рядом.

С упоительным восторгом вливаюсь в стремительно несущийся поток автомобилей и, наконец-то, дышу полной грудью. Все в этом городе резонирует с моим внутренним настроем, откликаясь благоговейным трепетом и позволяя чувствовать себя дома.

– Может, у меня пока перекантуешься, Матвей?

– Да не, спасибо, Крест. На старой маминой квартире обоснуюсь. Она ей без надобности.

По возвращении из санатория мама переезжает к своему доктору, сдувающему с нее пылинки, и это прекрасно.

– Как кайф. Если что, сам знаешь, всегда можешь на меня рассчитывать.

В очередной раз оправдывает звание лучшего друга Игнат и замолкает до тех пор, пока мы не подруливаем к немного изменившему внешний облик бару, где вся наша группа когда-то частенько зависала, просаживая нехилые чаевые и пропуская пары.