Зеркало Горгоны (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 91

- Ничего я не считаю, - по мере того как Риддл заводился все сильнее, Кронберг все больше овладевал собой. - Просто я покажу Андреасу эти бумаги. И он все поймет сам.

Глаза Риддла расширились, из его груди вырвались звуки, похожие на рыдания, он резко развернулся и выскочил из приемного покоя.

Кронберг еще минуту смотрел ему вслед. В его глазах больше не было ни угрозы, ни ненависти, ни яда. Только усталость, растерянность и нечто, похожее на отчаяние. Он сделал несколько неуверенных шагов, тяжело рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

- Что я делаю, - чуть слышно пробормотал он по-русски. – Господи, что я делаю!

Он закусил губу и чуть слышно заскулил как побитый щенок.

***

…Матиас просидел в госпитале еще ночь, до середины следующего дня. Он почти не смыкал глаз, лишь изредка погружаясь в болезненный полудрем. Не реагировал на телефонные звонки Тома, ни на сообщения, в которых Том требовал немедленно с ним связаться. Ни на другие звонки и сообщения. Он просто ждал. Ждал.

Операция на руке прошла успешно, сказали Матиасу. И теперь мистеру Фелнеру необходим покой. Возможно, потребуется еще одна операция.

- Он сможет играть? - безжизненным, тусклым голосом спросил Матиас.

- Это вопрос не к нам, мистер Кронберг. Мы восстановим поврежденные суставы, и рука сможет функционировать почти полноценно. Но вопрос о карьере мистера Фелнера как пианиста лежит не в нашей компетенции. Впрочем, - помедлив, произнес врач, - я имел кое-какой опыт с травмами рук музыкантов. И этот мой опыт… боюсь, не позволяет мне в данном случае оптимистично смотреть в будущее.

- Он больше не сможет играть, - холодно произнес Матиас.

Врач поджал губы и молча пошел прочь.

Молодой человек снова опустился в кресло. Его серо-голубые глаза опять ничего не выражали, под ними залегли глубокие тени. Матиас впал в то апатичное состояние, когда человек чувствует себя совершенно обессилевшим, но неспособным заснуть.

Утром Матиасу сказали, что увидеть Андреаса будет возможно лишь во второй половине дня. Матиас молча кивнул. Персонал должен был сообщить Андреасу Фелнеру, что Матиас Кронберг еще одну ночь просидел в приемном покое и очень хочет его видеть.

Часы показали полдень. Матиас умирал от усталости. Все плыло перед глазами. Он даже не понял, что перед ним остановилась медсестра.

- Мистер Кронберг, - тихо позвала она.

Матиас не двигался, глядя прямо перед собой остекленевшими глазами.

- Мистер Кронберг!

Матиас вздрогнул, очнувшись от болезненного забытья, и тут же вскочил.

- Что? Я могу увидеть его? - выдохнул он.

- Боюсь, что пока нет, - с сокрушенным видом произнесла медсестра.

- Нет? - с тревогой переспросил Матиас. - Господи… Ему хуже?

- Нет-нет, - торопливо произнесла медсестра. - Мистер Фелнер чувствует себя вполне удовлетворительно. Просто он просил, чтобы его не беспокоили.

- Но вы сказали ему, что я хочу его видеть? - Матиас как будто стряхнул с себя оцепенение, его глаза горели лихорадочно и требовательно.

- Да, но… Увы, мистер Фелнер пока не хочет, чтобы его беспокоили.

- Ему сообщили, что я здесь, что я хочу его видеть? - в голосе Матиаса зазвенел металл, он буквально впился взглядом в женщину.

- Да, - сказала та, помедлив. - Но…

- Что?

- Видите ли, мистер Кронберг… Мне неловко это говорить, но мистер Фелнер просил передать лично вам, что… ему не хотелось бы пока с вами общаться.

- Не хотелось бы со мной общаться? - металл исчез из голоса Матиаса, он мгновенно превратился в поникшего и растерянного человека.

- Пока не хотелось бы, - медсестра сделала ударение на слове “пока”. - Думаю, это связано лишь с тем, что мистер Фелнер еще не вполне оправился… Вам нехорошо, мистер Кронберг? Прошу вас, сядьте, у вас явно сильное переутомление.

Матиас действительно стал белым как мел, он зашатался и точно упал бы, если бы медсестра не подхватила его и не помогла опуститься в кресло.

- Сейчас вам сделают укол, - долетело до него как сквозь туман.

***

Скелтон внимательно читал отчеты сотрудников службы безопасности. Жестокое нападение на молодого австрийского пианиста Андреаса Фелнера в Центральном парке Нью-Йорка наделало шума в прессе, но не так чтобы слишком много. Да, Фелнер считался талантливым музыкантом, но звездой мировой величины его назвать было нельзя. И никогда уже нельзя будет назвать. Полученная травма исключала для Фелнера карьеру пианиста.

Полиция вела расследование, и единственной версией было ограбление. Но Скелтон знал, что нападавших не найдут. Их тела были сожжены на пустыре в Нью-Джерси, останки выброшены в океан.

Ситуацию могли бы осложнить показания Фелнера, который вполне мог заявить об угрозах Тома Бреннана. Конечно, это ничего не доказывало бы, но на фоне скандала вокруг Brennan усилило бы общий негативный фон.

По логике, гасить эту волну должен был Кронберг как глава PR-департамента. И Скелтон был совсем не уверен, что Кронберг будет это делать. Он знал мстительный нрав Кронберга. Знал истоки этой мстительности. И понимал, что Кронберг в своей ненависти мог решиться на что угодно. Он вполне был способен слить в интернет и СМИ данные (подлинные или сфабрикованные) о причастности Бреннанов к истории с Фелнером. И показания Фелнера только усугубили бы ситуацию.

Но ничего этого не произошло. Фелнер на допросах ни разу не произнес имя Бреннанов. Скорее всего, потому что боялся. Или еще из каких-то соображений. Кронберг тоже не сделал ничего, чтобы бросить тень на Бреннанов. Вообще, его поведение после случившегося было довольно неожиданным и странным.

Поначалу он производил впечатление сломленного человека. Скелтон и не предполагал, что нанесенная Фелнеру физическая травма может оказаться такой сильной психологической травмой для Кронберга, казавшегося совершенно непрошибаемым и безразличным ко всем, кроме себя любимого. И Скелтон не понимал, каким дьявольским чутьем Элен Бреннан, сидевшая на другом континенте, могла угадать слабое место Кронберга? Ведь это именно она была инициатором атаки на Фелнера, Том Бреннан даже не знал о роли своей жены, он независимо от нее отдал приказ, но более обтекаемый и трусливый: «Проучить». Элен же точно сказала, что надо сделать с Фелнером. И это подкосило Кронберга.

Он почти 36 часов провел в госпитале, ожидая результатов операции и надеясь на встречу с Фелнером. А когда Фелнер отказался с ним встречаться, то просто упал в обморок. Ему немедленно что-то вкололи, на несколько часов оставили в госпитале, а потом, когда он пришел в себя и вновь попытался добиться встречи с Фелнером (и вновь получил категорический отказ от последнего), то снова едва не упал в обморок.

Телохранители на руках донесли его до машины, доставили в люкс, где он провел около 12 часов. Но камеры наблюдения показывали, что Кронберг спал мало. Иногда дремал, но то и дело вздрагивал, просыпался. И принимался истерически рыдать. Вообще-то, Скелтон всегда был уверен, что люди в одиночестве не рыдают. Истерика возможна лишь тогда, когда есть зрители. Но у Кронберга не было зрителей, он находился в роскошном номере один. Быть может, он догадывался о наличии скрытых камер, но вряд ли «работал» на них, да и зачем? Однако он рыдал. Бился в истерике снова и снова. И даже не пытался напиться, хотя элитные виски и бренди стояли рядом, на столике. Любой бы напился в этой ситуации, но Кронберг предпочитал просто рыдать. Порой он выкрикивал что-то невнятное, порой бормотал. Слов было не разобрать, но, судя по всему, эти крики и бормотание были на русском.

Смотреть на него было страшно. Холеное, гладкое лицо теперь осунулось и опухло от слез, покрылось щетиной.

Том Бреннан звонил каждый час, Кронберг не отвечал. Том пытался приехать, но Скелтон переслал ему видеофайлы, снятые камерой в номере Кронберга. Том ужаснулся – его тонкая душевная организация не выносила чужих слез и истерик - и отказался от идеи приехать к Кронбергу. Вместо этого он приказал регулярно ставить его в известность о том, что происходит с его любовником. И, видимо, чтобы самому немного успокоиться, приказал привести себе парня из эскорт-агентства. С которым и провел ночь.