Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 78

Он хотел ещё что-то сказать — открыл рот, набрал воздуха в грудь. Но в конечном счете, лишь закрыл лицо руками, откинув портфель, и скрючился в три погибели. Его плечи задрожали. Эмиль положил руку ему на худое колено и слегка сжал. Прикрыл тонкие, пронизанные темными венами веки.

Аллег смотрел на парнишку и думал. О Ричарде, о Феликсе, о бедняге Джереми и его горе. А ещё о том, что было бы, если бы Томми тоже решил поступить «по совести».

Что было бы, если бы его мальчик так и не стал бороться за него?

«…С Мартином все было намного интереснее. Он сам по себе казался мне весьма интересным. Очаровательный дядечка за пятьдесят, мы встретились с ним на премьере одного недавнего фильма про знаменитого вампира. Скучноватый вышел образчик — Мартин тоже так решил. Мы встретились в фойе кинотеатра и как-то незатейливо и быстро нашли общий язык. Он легко мог начать разговор сам, он никогда не отличался лишней скромностью.

С ним я снова полюбил жизнь. Мы прожили бок о бок почти год. Съездили к морю, сходили в поход, в лес, в горы. Переспали в глубокой мокрой пещере, полной летучих мышей. Он любил меня — а я любил его. Он был следующим на очереди — я почти сразу понял, что хочу сделать с ним это. Но я не спешил, мне хотелось насладиться этим шебутным и ярким отрезком времени всласть. И Мартин мне в этом очень помог.

Мы ездили в Вегас. Мы снимали дешевые номера в мотелях и дорогие — в пятизвездочных гостиницах. Деньги то появлялись, то исчезали, и Мартин как-то не спешил со мной делиться тем, откуда их берет. Скорее всего, он барыжил чем-то, может, мошенничеством занимался, не суть. С ним я вновь научился жить в удовольствие. Даже более того — я стал настоящим мастером в этом деле. Немудрено, я учился у лучшего.

Секс с ним всегда был отменным. Он был ниже меня на пару дюймов и это, по его заверению, самая главная причина его маниакальной озабоченности — самые маленькие они самые ебучие. Не знаю так это или нет, но трахался он, как Бог. Был согласен на все, что я просил, и предлагал то, от чего у меня взрывался мозг. Переспать в пещере с кровососами — это так, цветочки. Впрочем, я не хочу обременять тебя подробностями нашей интимной жизни. Тебе это будет неприятно, я знаю. Главное, что я хочу из всего этого извлечь — мне было многое позволено. И я этим пользовался. В чем суть…

Он был киноманом и держал много разных кассет и дисков. И среди прочих я нашел несколько… да, тех самых. «Носферату, симфония Ужаса», «Дракула» тысяча девятьсот тридцать первого, «Дракула» тысяча девятьсот пятьдесят девятого, «Знак вампира» и многие, многие другие… Я посмотрел их десятки. Я ночами пересматривал их сотни раз. И, в конце концов, открыл заново и сформировал четко то, что жило со мной уже долгие-долгие годы…»

— У тебя остались те кассеты с дисками? — спросил Томми, когда они сели вдвоем ужинать. — В хорошем качестве?

— Да, скорее всего, — ответил Аллег весьма неохотно — ему не хотелось вспоминать о недавнем разговоре. Совсем. — В моем доме.

— Где именно? Надо их забрать, — деловито проговорил мальчишка.

Аллег окинул его взглядом. Цветет и пахнет. Улыбка легкая, светлая, довольная. Глаза блестят, искрятся, горят… Мужчина дернулся и обратил все свое внимание на суп. Какое-то время ели молча. Минни примостилась на ногах Аллега, согревая своим теплом. В конце концов, Томми тряхнул головой и выдал с широкой улыбкой:

— Разве это не замечательно?

Аллег прикрыл глаза. Опять. Опять начинается…

— Ты хочешь, чтобы мы опять поссорились? — грубовато спросил он, глянув на мальчишку исподлобья. — Могу устроить.

— Да господи, — закатил глаза Томми. — Что в этом такого? Он далеко, тебе ничего не сделает и…

— Он жил со мной почти полтора года, — вкрадчиво процедил Аллег. — Он ел со мной, спал со мной, занимался со мной… — Он мотнул головой, зажмурившись. — Я повторяюсь. Ты знаешь, почему я не могу радоваться. И все равно, все равно, черт тебя дери, спрашиваешь одно и то же!

— Я все жду, когда ты поймешь, — проговорил Томми с легкой — бесящей Аллега — улыбкой. — Когда ощутишь эту… насмешку судьбы. Этот оксюморон. Комичность всей…

— Нет тут ничего комичного! — взъярился Аллег. — Нет, понимаешь?! НЕТ!

— Ты слишком серьезен, — абсолютно спокойно заявил Томми.

— А ты слишком легкомыслен, — сварливо рявкнул мужчина и устало вздохнул. — Неужели ты не понимаешь?..

— Я все понимаю, — терпеливо, с явным, хоть и сдерживаемым раздражением, обрубил Томми. — А ты должен понимать, что это вынужденная мера. Осталось немного…

— Спасибо, утешил, — буркнул Аллег, откинув ложку с громким звоном — Минни невольно повела ушами.

— А что ты предлагаешь? — неожиданно резко спросил Томми. — Что? Все бросить? Отказаться? Просто выключить телефон, сказать: «Я так больше не могу, прощайте» и выйти вон? Ты этого хочешь?

— А что если так? — на эмоциях выдал Аллег.

И очень сильно об этом пожалел. Повисла пауза. Очень долгая. Очень тяжелая. Очень… Томми смотрел на него. Долго. Пристально. И глаза его были — кремень смешанный с диким огнем. Аллег с трудом выдержал этот взгляд.

— Это будет очень неприятно, — крайне отстраненным и крайне спокойным голосом произнёс Томми. — Останавливаться на половине пути в принципе неприятно, а уж в таком деле… Не думай, что я разозлюсь, — склонив голову набок, добавил мальчишка. — Скорее я буду очень… разочарован.

— Томми, — тихо пробормотал Аллег, весь внутренне дрожа, — неужели это чертово дело для тебя важнее, чем мое спокойствие?

— Это дело — путь к твоему спокойствию, — уже заметно злее сказал Томми, не спуская с него все того же невыносимого взгляда. — Ты обещал верить мне. Верь, Аллег. Как верят все. Кроме Эмиля. Но он меня почти не знает, мы слишком мало знакомы. Поздно давать заднюю, поздно прятаться — мы должны идти. Я люблю тебя, запомни это, я дорожу тобой, как ничем на свете. И именно поэтому требую — сделай то, что должно. Сделай — и ты поймешь, насколько слеп был в своих сомнениях.

«…Я говорил, что всегда любил тень, а позже полюбил и ее мать — темноту. Я говорил, что не люблю смерть, что для меня она — вечный враг, непримиримый соперник. Я говорил, что жажду брать жизнь всю, без остатка. А знаешь, кто так делает ещё? Именно — вампиры. Это их суть. Они кровососы, они забирают эссенцию жизни, питаются ее, а потому живут вечно — и мне уготована та же судьба. Не кривись, не смейся, не спорь — я знаю это, я это чувствую. Сила во мне, ее очень много. Мой век будет долог. Глядишь, доживу и до того дня, когда дверь клетки распахнется, и я снова ступлю на дорогу, скрытую тенью и освещенную лунным светом… Это, конечно, мечты, но почему бы и нет? Кто знает, что случится через десять, двадцать, тридцать лет, когда ни тебя, ни вполне возможно и твоего милого Томми уже не будет на свете. А я буду жить. Потому что вампиры не умирают…

Я занимался сексом с Мартином, смотря эти фильмы. Я впивался ему в шею зубами, когда кончал, и ему это нравилось. Я специально заострил и удлинил их. Его всегда это заводило. Мы купались в нашем нескончаемом буйстве красок и чувств, мы жили, как припадочные, и отрывались, как молодые… Вот только молодым был только я, а Мартин уже давно считался далеко не первой свежести. К тому же, он обладал интересной проблемой, которая сразу меня привлекла. У него было больное сердце. И если с Льюисом мысль об убийстве во время траха была так, праздным размышлением, то с Мартином она превратилась в реальную возможность. Я сходил с ума, я бился в припадке чистейшего экстаза, осознавая, что смерть так близко, что она почти реальна, что оргазм, истинный конец и это могут слиться воедино, одарив меня блаженством, равному которому нет. Я был готов возносить Мартина, как новое божество, целовать его ноги и клясться в любви до гроба…

Но судьба и тут решила за меня. Нет, его конец тоже был весьма впечатляющ, просто он прошел несколько иначе, чем я думал. В какой-то миг он начал задыхаться, хвататься за сердце и биться в конвульсиях. Я понял, что час пробил. Его ещё можно было спасти, можно было позвонить в скорую, дать таблетку, в конце-то концов. А я смотрел. Смотрел на то, как он задыхается, как мечется по кровати, как выдавливает через каждый отвоеванный у смерти вдох: «Тедди, пожалуйста… Тедди…» Я лгал о своем имени. Всем. Ты первый, кому я сказал правду… Я не стал его мучить. Я накрыл ему лицо подушкой, как Ричарду, и навалился всем весом. Он что-то мычал, вопил, бил меня слабыми руками.