Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 77

В один из самых тяжелых дней я просто положил на его лицо подушку. Он спал и, как мне кажется, так и не проснулся. Ушел мирно, спокойно, тихо — ни боясь, ни мучаясь, ни страдая. Я долго ещё сидел у его кровати, рассматривая его нежно-белое, осунувшееся лицо. Благоговея. Трепеща.

Это и чувство праведного конца, истинного конца, слились в чистое незамутнённое блаженство. Я впервые был по-настоящему счастлив — и впервые искренне любил. Калеб долго ещё оставался для меня звездой в окошке, чистым светлым воспоминанием, глотком праведного свершения, согревающего грудь.

А потом я встретил тебя, но это уже совсем другая история, верно?..»

— Вы же понимаете, что можете отказаться? — спросил его Эмиль, настойчиво заглядывая в глаза. — В любой миг вы можете сказать: «Стоп». Это абсолютное ваше право.

Аллег молча смотрел на дорогу с небольшого балкончика квартиры Джереми. Смотрел и думал. Там, на дороге, стояла его машина, его «форд», а рядом с ним — его Томми, его дорогой светлый мальчик. Он болтал о чем-то с хмурым Данко, и время от времени его речь прерывалась вспышками безудержного хохота. Эртейн от них становился только мрачнее, а в конце и вовсе, буркнув что-то нечленораздельное, сел в машину, закрыв дверь и подняв стекло. Им надо ехать в очередное «важное» место — нашли родственников умершего мистера Калеба Менса, Томми хотел с ними побеседовать. И хотел, чтобы Аллег поехал с ним. Он, видите ли, соскучился…

На его плечо легла гладкая прохладная ладонь. Длинные ногти впились в жесткую ткань, осторожно, но заметно.

— Что бы там ни говорил этот… юноша, — продолжил Эмиль тише, — вы — не инструмент. Вы человек. Человек, который пережил слишком многое. Мы все, — он невольно покосился на дурачащегося около «форда» Томми, — уважаем ваши чувства и поймем, если вы пожелаете сбросить эту ношу. Вы и так выстрадали достаточно. Вы можете…

Аллег смотрел на Томми, на его темные волосы и гибкую изящную фигуру, на его улыбку и глаза, мерцающие под лучами палящего солнца. Близится середина июля, они уже почти год вместе. Взгляд темно-серых глаз все ещё стоит перед глазами… твердый, жесткий. Неумолимый.

Аллег смотрел на Томми, и парень как почувствовал этот взгляд — запрокинул голову вверх. Радостно помахал ему рукой.

— Ты скоро? — крикнул он с широченной улыбкой.

— Одну минутку, сынок! — крикнул ему в ответ Аллег.

Оторвался от перил, коротко попрощался с Эмилем и пожал руку Джери. Накинул тонкую кожаную куртку, в которой был тут утром, и выбежал на улицу к своему мальчику. Пора ехать, они и так опаздывают на полчаса…

«…После Калеба я стал задумываться о будущем, чего не делал ещё никогда. У меня появилась своеобразная цель, стиль жизни, и я решил свято его придерживаться. Какое-то время я катался по стране от края до края, не ища ни случайных встреч, ни возможных попутчиков, ни внезапных смертей. Я все ещё был влюблен и окрылен своей идеей. Мне хотелось немного пожить для себя. Но время шло, и вскорости одиночество наскучило.

Тебя, возможно, волнует вопрос, мог ли я перестать убивать? Завязать, как с дурной привычкой, и начать жить с чистого листа. Я размышлял над этим. Пару раз даже решил, что готов это сделать, но… Нет. Конечно, это не так. Всем известно, что бывших наркоманов не бывает — есть только те, кто перманентно и мучительно борется за право ими стать. Я никогда не любил бороться — и мучиться тоже не любил. А потому спокойно продолжил свой бесконечный смертоносный трип.

После Калеба был Ричард. Он был очень блеклой личностью, ты знаешь?.. Нет-нет, он был достойный человек. Даже очень. Профессор, уважаемый член какого-то общества. Уравновешенный, чуткий, мудрый… Ты чем-то напоминаешь мне его — как и Калеба, к слову. Возможно, потому что у тебя есть схожие с ними черты — и ты побывал в схожих обстоятельствах. Впрочем, Ричарда я придушил, а не зарезал. Это весьма неловко получилось, но у меня не было выбора.

Он быстро понял, что с ним что-то не так, и не стал тянуть с обращением к врачу. Пришлось действовать впопыхах. Я привязал его к кровати и завязал ему глаза — будто бы для игры — а дальше все было относительно просто. Он был выше и сильнее меня, но риталин и путы свели все это на нет. Знаешь, я помню его последний взгляд. Это, пожалуй, то немногое, что я по-настоящему запомнил. У него были густо-синие глаза, а подушка чуть съехала, и я смог разглядеть их очень хорошо. Как он смотрел… Я готов был любоваться им вечно. Полопавшиеся капилляры, зрачок — словно головка булавки, насыщенная темная радужка… Он смотрел на меня с ужасом, но и с яростью тоже, он боролся до конца. Я уважал его за это. Лишь за это помнил.

Впрочем, по-настоящему он меня так и не зацепил. А вот следующий мой мужчина…»

— …Дальше он будет говорить уже про другого несчастного, — пробурчал Аллег, потирая бок фарфоровой кружки с синим ободком. — Я устал, да и он тоже. Через пару дней продолжим.

В «рабочем» кабинете стояла на редкость нерабочая тишина. Эмиль ходил по комнате взад-вперед, а Джереми… Джереми был каким-то странным. Как будто прибитым, что ли. С того самого момента как Аллег начал пересказывать все то, что рассказывал ему Феликс, он замер, уставившись пустым взором в стену и вертя ручку в тонких пальцах. Аллега это слегка напрягло — парень никогда ещё так себя не вел.

— Мистер… Джереми, все в порядке? — осторожно спросил Аллег. — Я… не сказал ничего лишнего?

— А? Нет-нет! — встрепенулся парень как-то неаккуратно, поспешно, сумбурно. Словно спьяну или… — Конечно, нет, мистер Тэрренс. Простите меня, я отвлекся…

— Немудрено, — со странной интонацией проговорил Эмиль, остановившись около его кресла. — Ты побледнел, Джери.

— Все хорошо, сэр, — сказал парень таким тоном, что Аллег понял — нет, ни черта у него не в порядке. — Давайте, вернемся к делу.

— Кажется, мы уже говорим о деле, — как можно тактичнее заметил Аллег, глянув на Эмиля.

Бывший доктор тяжко вздохнул и посмотрел на своего бывшего ученика. Тот чуть съежился. Снял очки и протер лицо. Глаза у него были раскосые и светло-коричневые, как янтарь. Приятные глаза, мягкие и теплые.

— Это не должно вас волновать, мистер Тэрренс, — с усталой тоской проговорил Джереми.

— А все-таки волнует, — слабо улыбнулся Аллег, склонившись вперед. — Вы так долго и внимательно слушали меня — думаю, будет справедливо, если я чуть-чуть послушаю вас. Разумеется, если вы не хотите…

Он развел в стороны руками. Парень тяжело сглотнул. Уголок его рта дрогнул.

— Ричард… Профессор Томсон был одним из моих учителей, — произнес Джери напряженным и в то же время гордым тоном. — Он был одним из лучших биологов в нашей стране. Если не во всем мире.

— Такая ясность мысли, — кивнул Эмиль с невообразимой печалью, — такой неподдельный запал, такая искренняя любовь к своему делу. Такая отдача к аудитории, к ученикам, к коллегам… Это страшная потеря как для науки, так и для образования. Ему было пятьдесят три — самый возраст, чтобы наставлять и учить, передавать знания новым поколениям. Кроме того, он был крепок и весьма приятен. Многие находили его довольно-таки привлекательным… не так ли, Джери?

Парень зажмурился, стиснув губы. У Аллега неприятно кольнуло сердце.

— Так вот, почему вы здесь, — тихо протянул он.

— Не только, но из-за этого тоже, — дрогнувшим голосом произнес Джери. — Профессор… Ричард был очень добр. Очень… ласков. Когда я только поступил, ему было сорок восемь и… Я что-то не то говорю, простите.

Он отвернул голову, забегал глазами по стене напротив. Тонкие худые пальцы стиснули ручку огромного портфеля до белых костяшек. Эмиль присел около него на корточки, глядя по-отечески тепло и печально.

— Ты не мог ничего сделать, — произнес он с присущей только ему нежной проникновенностью. — Ты поступил по совести…

— Да, — резко выпалил Джери, и его подбородок дрогнул. Теплые янтарные глаза потемнели. — По совести. По уму. Нельзя встревать между двоими, нельзя навязываться, лезть, пытаться повлиять. Нельзя вмешиваться — можно принести непоправимый вред. Не этому ли вы нас учили, профессор?.. Вот я и не вмешался. Я отступил. Не решился бороться. И что же? — Парень яростно, чисто по-юношески, почти как Томми, мотнул головой. — Ричард мертв. Убит. Этот… эта… тварь его забрала. Всего, без остатка.