Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 55

«Я отвратителен, — подумал он, в конце концов, упав на свою половину кровати, слабо удовлетворенный и тяжело дышащий. — До чего же я мерзок».

Аллег и думать раньше не мог, что будет представлять на месте своего партнера кого-то другого. Ему это казалось высшей степенью лицемерия и хамства. Феликс сейчас с ним, полностью с ним — а не с каким-то левым непонятным мужиком в своих фантазиях. Просто потому, что у него нет никакого мужика, старый ты баран… Не все чувства нам подвластны, возразил он сам себе. Я не могу противиться своим, не в силах, не способен. Нет. Ему есть, с чем сравнить, ему есть, кого вспомнить. Раньше он этого не замечал, но теперь ему стало очевидно — ему крайне мало того, что дает Феликс. Феликс нежен и тих, спокоен и замкнут, он часто прячется во тьме. А Аллег, и так уже измученный глухим мраком постоянных трагедий и серостью вялых будней, всем своим существом тянется к пронзительному, пробирающему до костей свету. Пускай не солнечному, пускай. Все же тяжело представить Томми в лучах полуденного солнца, скорее уж — полуночной луны. Но лунный свет не менее завораживающий, не менее отличный от бесконечной непроницаемой тьмы. Это что-то яркое, светлое, живое.

Аллег вздрогнул, распахнув глаза. Вот оно — это нужное слово! Живое!

Вот чего им не хватает с Феликсом — жизни, подъема, прилива сил. В этом крохотном чересчур светлом домике они, как в пластиковой клетке, искусственной теплице. Точнее, конкретно он, Аллег. Вот чем привлек его Томми, вот что заставило его наступить на горло собственной совести и произнести то давнее, тихое: «Останься со мной». В тот миг, счастливейший миг своей жизни, наполовину хмельной от пива и близости своего чудесного мальчика, Аллег был сам не свой от трепета волнения и жадной истомы. Он был как дома в уютном полумраке комнат, где теплый свет и ласковая темнота сливались воедино, даря покой и исступление. Он был на своем месте, в среде доброй иронии и остроумной нежности, дающих нескончаемую подпитку угасающему огню мыслей и идей. Он… был рядом с тем, от кого кружилась голова и перехватывало дыхание. Он хотел целовать эти губы напротив, хотел касаться этих густых темных волос, хотел видеть огонь в серо-зеленых глазах. Он жаждал покоя, поддержки, ласки — чтобы ему залечили раны, чтобы в него вдохнули силы, чтобы все его страхи, обиды, боли, горькие переживания, безжалостные воспоминания, недавние трагедии и нескончаемые мучения вытряхнули из него, как вытряхивают пыль из пальто, провисевшего в шкафу все долгое лето. Тогда он сделал окончательный выбор. Да, именно тогда — сделал, сам того не осознавая.

А потом отказался от него — и теперь жестоко за это расплачивался.

— Ты не помнишь, где у нас мазь? — едва слышно произнес Аллег в подушку.

Феликс не ответил. Его короткие пальцы зарылись мужчине в волосы.

— Тебе не больно? — попробовал мужчина еще раз. — Я не сделал тебе больно?

— Спи, — сказал ему Феликс. — Ты должен отдыхать. Спи. Тебе необходим покой.

Одно лишь это слово — и все в душе Аллега возмутилось. Нет! Это неправда! Ему не нужен никакой покой! Мужчина попытался встать, но прохладная рука с настойчивой нежностью уложила его на место — и не позволила более подняться. В голове засвербело. Здесь что-то не так! Здесь точно что-то не так! Он должен понять, должен попробовать, должен постараться!.. Но веки быстро налились свинцом. Перед глазами встало кровавое марево. Пот стыл на нем, и вязкая слабость сковала все его члены. Горькая слюна скапливалась в уголке рта.

— Феликс, — прохрипел он.

И парень появился в поле его зрения, положив голову на подушку рядом. Бледный, сероглазый, ровно, спокойно дышащий. Он улыбался. И улыбка эта преследовала мужчину всю ночь — в самых жутких и неправдоподобных кошмарах.

Аллег закрылся в ванной. Его трясло. Туман в голове ужасно мешал сосредоточиться. Его трясло. На языке горчило. Он трижды промахнулся, ища нужный номер. Попытался напечатать смс, но понял, что не попадает по клавишам. А потому пришлось звонить.

Ему ответили тут же. От знакомого до боли, высокого звонкого «да, Аллег?» глаза начало жечь, а голос дал петуха.

— Ал, — произнес Томми после короткой паузы, последовавшей за его невнятным болезненным возгласом. — Что стряслось? Что с тобой?

— Томми, — прохрипел Аллег, с трудом ворочая языком. — Помоги. Мне плохо. Мне очень плохо. Помоги. Помоги мне.

========== 18 глава. Дама в беде ==========

В ушах стучала кровь. Воздух застревал в глотке. На языке горько, и мышцы — как желе. Перед глазами легкая рябь. В ушах стучала кровь.

Аллег глубоко вздохнул, и болезненная дрожь прокатилась по его груди. Кровать казалась ловушкой — трясиной, что затянула в себя намертво и не намерена была больше отпускать. Он слабо втянул носом воздух — и горло свело неприятным спазмом.

Феликс был изумителен в отсветах белого светильника. Его молочная, почти прозрачная кожа, казалась матовой, чуть блеклой, но оттого не менее завораживающей. В глазах пульсировало, и его фигура, его лицо, его серебристые глаза то размывались, то становились до боли четкими. Подкрашенные рыжие волосы тонкими колечками вились вокруг его головы. Розовые соски темнели на белой груди, как две открытые раны. Серые глаза…

Аллег внутренне вздрогнул — уже не в первый раз. Он застыл на кровати, не в силах пошевелиться, не в силах заговорить. Мысли наслаивались одна на другую, и чувства, порой абсолютно разные по свойству, сливались воедино, бурля в его груди ураганом из волнения, возбуждения, ужаса.

Ужаса, да. Это случилось утром. Он очнулся утром от сна, который приходил к нему уже много раз и который он едва помнил. Он очнулся — и в этот же миг решил, что сон продолжился. Боль била в висках, гулким эхом звенела в ушах, тугим душным узлом затягивалась в груди, колола в низу живота. Его тошнило. И слабость — густая, бессильная, нереально мощная слабость свалила его с ног, не дав даже спуститься с лестницы. Он помнил, что отреагировал на это — как-то. Может, удивился. Может, испугался. Он помнил, что сделал в ответ — что-то. Может, позвал на помощь. Может, позвонил другу… Сразу? Или нет? Когда? Где? Как?.. И так ли это важно? Смысл ушел, как и силы, как и боль, как и желание. Для чего-либо.

Феликс помог ему встать, когда он упал вниз. Феликс дал ему воды, дал еды, дал лекарств. Феликс был так нежен — невероятно нежен. Это неправда. Аллег знал это, хоть и не осознавал. Любовь Феликса не фальшива, но опасна. Он привязан к нему, а ещё больше — к тому, насколько Аллег привязан к нему. Его возбуждает это — его серые глаза сверкают. Горят. В них пляшет огонек — тот самый, Аллег знал про него все. Ему рассказывал тот, кого он ждет, хоть даже лицо его помнится смутно.

«Серо-зеленые глаза. Темные волосы. Высокие скулы. Стройное тело…»

Феликс легко, как горный козлик, запрыгнул на кровать и осел между его раздвинутых ног. Он как никогда уверен в себе, как никогда напорист и настойчив. Аллег говорил, что не хочет, говорил, что не готов, не может, не время… Но Феликс все равно коснулся его колена.

— Я всегда буду с тобой, — прошептал он вкрадчиво, с придыханием — его голос был полон затаенной страсти, томления, жажды. — До самого конца.

Аллег слабо повел головой. Волнительный страх смешался с душным безразличием. Ему хотелось скинуть гладкую белую ладонь, но он не находил в себе сил пошевелиться. Невидимые силы сковали, как стальные цепи — собственное тело его предало. Он тяжело перевел дыхание.

— Осталось немного, — еще тише зашептал Феликс. — Потерпи. Сейчас все кончится. Это пройдет… Аллег. Аллег. Ал…

— Н-не н… н-нызвай, — едва выговорил Аллег.

Не называй меня так. Это имя не принадлежит тебе. Аллег вздрогнул — новое чувство, едва осязаемое, почти неощутимое, на обрывок секунды всколыхнулось в его груди. И тут же исчезло. Осталось лишь волнение — и отголосок страха. Серые глаза неотрывно следили за ним. Белая рука медленно прошлась по бедру, по животу, зарылась в волосы на груди.