Когда Черт в твоем Омуте — Дешевка (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 21

И прикусил губу. Баран! Поздно — наступила тишина. Парню очень не хотелось ее прерывать — не хотелось поворачивать голову и смотреть Аллегу в глаза. Но он все же это сделал — сам наговорил херни, вот сам за нее и отвечай.

Аллег смотрел на него. И взгляд у него был такой, что… Томми чуть съежился.

— Не в моем возрасте портить чужое имущество, — прохладно заметил мужчина. — И бить чье-то лицо. Особенно, если это лицо женщины, с которой я прожил почти всю жизнь.

— Прости, — быстро выдохнул Томми, густо покраснев. — Прости, пожалуйста. Я… На эмоциях. Просто… Я зол. За тебя. На нее. Прости. Я бы… Я бы так не сделал. Нет… Так нельзя.

— Рад, что ты это понимаешь, — смягчился Аллег. Даже улыбнулся слегка. Правда, его глаза при этом оставались твердыми. — Мне приятно твое небезразличие, парень. Очень приятно. Но не надо переходить черту. Элли все-таки делала меня счастливым. Она старалась ради меня, переступала через себя и свои желания, пыталась ответить мне взаимностью. Я чувствую, что обязан ей.

— До сих пор? — заглянув ему в глаза, спросил Томми. — Ты поэтому такой пришибленный ходишь?

— Не совсем, — поджал губы Аллег. — Это меня волнует, само собой. Но дело тут в другом. Мы разводимся. Все ещё. То есть… Формально мы уже разошлись, но осталась парочка юридических вопросов, которые необходимо решить. И у нас с этим, — он неловко хохотнул, — все никак не клеится. То она занята, то я. То заседания откладывают, то в суд вместе прийти не можем. У нее сменилось несколько адвокатов. Элли, скупердяйка старая…

— Ты… все ещё любишь ее? — очень тихо, почти застенчиво спросил Томми.

Аллег помолчал. Его голубые глаза медленно блуждали по салону авто… смотрели в прошлое, чистое и светлое, как летнее небо.

— Трудно сказать, — произнес он, наконец. — После стольких лет… Невозможно не полюбить. Ну так, на свой особый лад. Мы много пережили вместе — как хорошего, так и плохого. В моей голове хранятся тысячи прекрасных моментов, которые мы разделили на двоих. Они греют мне сердце. Всегда. Несмотря ни на что.

Мужчина опять замолчал. Поглядел сначала в окно. Потом — на свои руки. Томми тоже глянул на них — и почувствовал стеснение в горле. Аллег крутил на пальце обручальное кольцо.

— Я привык к ней, — проговорил мужчина. — У нас сложился быт, мы знали друг друга, как облупленных. Даже составили свое особое расписание на день — давно, ещё в юности. И с тех пор оно почти не менялось. А теперь его нет, и я… чувствую себя не в своей тарелке. Потерянным каким-то.

Аллег повернул голову к Томми. Его глаза высохли, но все ещё были слегка покрасневшими. На лице то тут то там были видны красные «куски» румянца. Полуседые тонкие волосы неопрятно растрепались. Пригладить бы их…

— Отсюда нервы, стресс и… все остальное, — сказал мужчина, криво усмехнувшись.— Седина, морщины, слабость. Проблемы с программами и куча ошибок в отчетах. У меня мысли вечно заняты другим.

— А ты не подумывал с ней поговорить? — внезапно выдал Томми после небольшой паузы. — По душам. Вот про все, что между вами накопилось. Вы все-таки давно друг друга знаете и должны как-то…

— Нет, — мотнул головой Аллег. — Нет, нет, нет. Это не вариант.

— Почему? — поднял брови Томми.

— Это будет неприятно, — заявил мужчина, помяв губы. — Ей не хочется со мной общаться. Да и мне, — слегка замявшись, признался он, — если честно, тоже. Я… не уверен, что это вообще имеет смысл. Она ни разу не предлагала мне встретиться.

— Может, она ждет первого шага от тебя, — заметил парень. — Может, она сама не уверена. Но хочет. И надеется, что ты…

— О нет, — невесело рассмеялся Аллег. — Она не такая, поверь мне.

— Но… — попытался ещё раз Томми, но мужчина вскинул палец.

— Томми, — мягко, но твердо произнес он, — спасибо, что пытаешься помочь. Правда, огромное. Но это мое дело, и я разберусь с ним сам. Тебе это не нужно, — добавил мужчина после короткой паузы и погладил его по плечу, чтобы смягчить свои слова. — Просто не нужно. Не забивай голову, сынок.

Легко сказать. Томми был бы рад, наверное, но… не мог. Вот не мог, блин, и все. Во-первых, у его любимого проблема. Какая-никакая, а все-таки существенная и мешающая ему нормально жить. Каким, нахрен, образом можно было на это забить? А во-вторых… Это было неправильно. Поведение Аллега было неправильным.

Может, это проблема Томми, или его воспитания. Просто ему папаша всю жизнь говорил, что настоящий мужик не имеет право «прятаться в кустах», когда дело касается: «…баб, девок и всего, что с ними связано! А в твоем случае — пацанов и мужиков еще. Не смей прятать задницу в песке, ты меня понял?!» Понял, пап. Понял. Нельзя убегать от разговоров, нельзя пускать все на самотек. Нельзя оставлять неясности — это же потом будет гложить всю оставшуюся жизнь.

«Лучше бы мне было не знать», — сказал ему Аллег. Да ну? Точно? А что, было бы лучше, если бы он всю оставшуюся жизнь ломал себе голову и трепал душу размышлениями «что, как, почему»? Может, было бы проще, да… но постоянно бы грызло. Как паразит, как могильный червяк. Вот постоянно. После признания было больно. Чертовски. От такого тяжело оправиться… Но все, что нас не убивает, делает сильнее, разве нет? Неужели Аллег настолько слаб, что не сможет спокойно жить с правдой? Да ещё и такой, не слишком страшной? Элли же прямо сказала, что дело в ней — она его не любила, она ему врала. Он замечательный, просто не сошлось. Жаль времени? Жаль нервов и потраченных сил?.. Так почему бы не поговорить об этом? Не поделиться с человеком, с которым прожил большую часть жизни, всем, что так волнует и изводит? Особенно сейчас, когда рана подсохла и боль уже не так сильна? Что мешает?

Томми догадывался что. И его от этих догадок коробило. К сочувствию волей-неволей примешивалось чувство отторжения. Неприятия. Почти… презрения. Легкого! Трезвого! Рожденного из волнения и стыда за дорогого человека. Как так можно, Аллег? Почему ты такой?..

Томми сам не понял, как его занесло в тот паб. Они должны были встретиться ещё два часа назад, но в последний миг планы поменялись — то ли какой-то мини-коллапс случился на работе, то ли дома какая-то херь… Неважно. Аллег искренне извинился и предложил передвинуть встречу на другое время, но Томми заявил, что не против его подождать. «Погуляем по вечернему парку — клево же!» — с улыбкой заявил он.

До его приезда были — тогда ещё — добрых три часа… два из которых парень уже провел в этом пабе через дорогу от парка. И продолжал проводить.

Вообще, он погреться зашел. Но запах был таким стойким, пить так хотелось, а бармен был таким милым, что Томми и не заметил, как в его желудке уже плескались добрые пол-литра светлого ржаного, а в кошельке стало на несколько зеленых бумажек меньше. Пил он с кислой харей и не особо глядел по сторонам… именно поэтому к нему, наверное, и подкатил этот хрен.

Красивый хрен на самом деле. И подкатил весьма изящно… насколько упитый в хламину — ещё большую, чем Томми — вообще может быть изящным. Ярко-алые, явно крашеные, неплохо уложенные кудри падали ему на смуглый лоб. На лице — тонкая, «поплывшая» от алкоголя улыбочка, в хищных лисьих глазах — пьяное озорство. Из узкого подбородка растет такая же узкая — и такая же ярко-алая — бородка.

Красивый хрен облокотился Томми на плечо. Посмотрел ему в пинту, посмотрел ему в лицо.

Растянул губы шире.

— Баба брсила? — спросил он, не стесняясь.

— Мужик не дает, — ответил Томми.

— М, — понимающе покивал хрен, похлопав его по плечу. Тяжко вздохнул и протянул: — Пнима-а-аю. Сам ткой… Тчнее, мужик ткой. Мда… Хроший?

— Охуенный, — сказал Томми и глянул хрену в глаза. — Ржаное будешь?

— Ты бльше не хошь? — поднял брови хрен. — Двай.

Томми подвинул ему пинту, и хрен, не раздумывая, опрокинул ее в себя. Тряхнул кудлатой головой — золотом блеснула серьга в правом ухе. Хрен обнял Томми покрепче. Снова посмотрел ему в лицо.

— А чго не дъёт? — спросил он, и Томми удивился тому, насколько ясные у него глаза — несмотря на очевидную упитость в говно.