Заговор против Сталина - Тамоников Александр - Страница 9

– Паша, где Заречный? – бормотала Нина. – Не выныривает. Он, кажется, головой ударился.

Павел повертелся в ледяной воде, нырнул, пошарил руками вокруг себя. Наткнулся на безвольное туловище, но оно выскользнуло из рук, словно угорь. А когда вынырнул, обнаружил перед собой мертвое лицо Гриши Заречного. Кровь вытекала из раскроенного черепа, тут же смывалась водой. Глаза молодого оперативника были распахнуты до предела. Легкие наполнились водой, поэтому долго на поверхности тело не продержалось, стало тонуть. Последней исчезла рука с искривленными пальцами.

Нина глотала слезы, не решаясь шагнуть с затопленной палубы. Романов подплыл к девушке, схватил ее под мышки. Нина ахнула, и через мгновение оба оказались в воде. Он сам наглотался, греб свободной рукой. Подтащить перевернутую шлюпку было невозможно, даже переломанная она была очень тяжелой. Жилы рвались, круги плясали перед глазами. Он плохо помнил, как затаскивал девушку на киль, за что хватался, срывая ногти. Она держалась, подтягивалась. Днище шлюпки было широким, девушка перевалилась через киль и лежала, хватая воздух.

Он прохрипел:

– Не шевелись, восстанавливай дыхание…

Павел лез на шлюпку, теряя последние силы. Схватился за выступ, подтянулся. В глазах темнело, он словно погружался в анабиоз. Холод в эту минуту был не актуален, он ничего не чувствовал. Море бурлило, шлюпка ходила ходуном, стылый ветер налетал порывами. Нина лежала рядом, издавала слабые звуки. Шлюпку относило от места катастрофы. Звуки боя давно прекратились, только ветер утробно выл да гудело море…

Через несколько минут вернулась способность шевелиться. Павел перевернулся на спину, приподнял голову. Кашель вывернул наизнанку.

Шлюпка медленно барражировала по волнам. «Глазго» затонул вместе с надстройкой и всеми палубами. На поверхности моря остались лишь обломки – элементы палубы, деревянной обшивки, несколько мертвых тел. Часть из них за что-то зацепилась, остальные дрейфовали вслед за шлюпкой. Из воды торчала искривленная рука с растопыренными пальцами. Мрак покрыл Норвежское море. Немецкие подлодки удалились, выполнив свою миссию.

Прийти на помощь товарищам моряки не смогли. Второй противолодочный катер, очевидно, тоже потопили. На «Хэмилтоне» и «Вестминстере» мерцали бледные огни. Суда конвоя находились далеко, и уже было ясно, что они не вернутся. Прислушавшись, майор различил отдаленный гул и звуки разрывов. Значит, субмарины еще не ушли, завершали начатое, а моряки оборонялись. Но их также ожидала печальная участь. Суда потеряли подвижность, стали удобными мишенями и не имели шансов дойти до своего порта.

Нина застонала, стала вздрагивать. Задрожали слипшиеся ресницы. Павел потянулся к ней. Девушка дрожала от холода, пыталась расклеить сведенные судорогой губы.

Тихие звуки привлекли внимание. Майор насторожился. Среди обломков мелькали две головы. Они принадлежали явно не мертвецам. Люди вяло загребали слабеющими конечностями, перекатывались через волны. Павел стал махать, что-то сипеть. Его видели – выжившие матросы направлялись к шлюпке. Лица знакомые – Уоткинс и Галлахер. Впрочем, доплыл только один – до шлюпки оставалось четыре метра, когда у Уоткинса кончились силы. Он больше не мог грести и некоторое время просто оставался на плаву, хватая воздух. В его глазах стояла беспробудная тоска. Майор не мог ему помочь – сползи он в воду, погибли бы оба. Волна захлестнула моряка, и его голова пропала. Молодой черноволосый Галлахер издал протестующий возглас, подался к товарищу. Силы еще не иссякли. Он завертелся, нырнул, но это было бессмысленно. Павел хрипел: «Матрос, давай сюда…» Галлахер плыл тяжело – отказывали руки. Майор обхватил локтями киль, сполз ногами в воду. Матрос догадался, совершил рывок на последнем издыхании и схватил Романова за ноги. Тот едва не сполз в воду, тужился. Галлахер карабкался по нему, как по лестнице. Наконец добрался до киля, откатился в сторону. Потом схватил майора за шиворот, подтащил к себе. Они лежали, окончательно лишившись сил, – один на животе, другой на спине, – и тяжело дышали.

Способность шевелиться вернулась не скоро. Шторм улегся, но волны продолжали плавно вздыматься. Место катастрофы отдалялось. Зрение отказывало, перед глазами стояла пелена. Рассчитывать на помощь не приходилось. Ни в одной стране мира моряки не бросают своих, но сегодня они физически не могли помочь. Шлюпка дрейфовала не в одиночестве – трупы и обломки разбросало повсюду. Берег почти не приближался.

– Спасибо, приятель… – выдавил из себя Галлахер.

– Все в порядке, дружище… Я ничего не сделал… Лежи, набирайся сил…

Он повернулся к девушке. Нина скорчилась в позе зародыша, поджала локти под живот. Ее глаза были открыты наполовину. Девушка мелко дрожала. Павел обнял ее, погладил по голове.

– Нин, ты как?

– Я здесь, Павлуша… – она едва шевелила губами, смотрела в одну точку. – Полежу немного, все хорошо будет…

Он оставил ее в покое – помочь все равно было нечем. Быстрее бы добраться до берега, найти возможность развести костер…

– Эй, приятель, как тебя зовут? – прошептал Галлахер.

– Павел. Если по-вашему, то Пол.

– Понятно… А я Ларри. Родом из Кардиффа. Потом жил в Дувре, там у меня родители… Ты русский?

– Есть грех, дружище.

– Всякое бывает, – Галлахер затрясся в беззвучном смехе. – Это твоя подруга?

– Это моя коллега… по дипломатической службе… Ты уверен, что перед нами Норвегия?

– Парень, посмотри на карту, здесь нет ничего, кроме Норвегии.

– Хорошо, Ларри, при случае обязательно посмотрю.

Он откинул голову. Силы не спешили возвращаться. Перевернутая шлюпка мерно покачивалась. Три тела лежали рядом.

Обморок был долгим и черным, как ночь. Майор провалился в него, как в пропасть, время остановилось.

Очнулся, когда усилилась качка, и машинально ощупал свернувшуюся рядом девушку. Она не пошевелилась.

Донесся гул – в прибрежных водах рокотал прибой. Павел приподнялся. Картинка в глазах стала четче. Шлюпка подходила к берегу. Он выплывал из сизой хмари – скалистый, изрезанный, заваленный белесыми камнями. Светлела полоска пляжа. На обрывах грудились хвойные деревья – невысокие, разлапистые. До берега оставалось не больше кабельтова.

– Скоро доберемся, Пол, – прошептал Галлахер. – На берегу вроде нет никого.

Нина все еще не шевелилась. Павел потряс ее. Девушка не реагировала. Дыхание сперло в горле. Он встал на колени, осторожно перевернул Нину на спину. Глаза у девушки были закрыты, лицо отливало страшной синью. Скулы обострились, рот был приоткрыт. Майор похолодел. Он тряс ее за плечи, прикладывал ухо к груди, зачем-то начал делать искусственное дыхание рот в рот. Сердцебиение отсутствовало, пульс не прощупывался. Нина Ивановна была холодна, как лед. Но Павел не оставлял попыток: мял ей грудную клетку, пытаясь завести сердце, упрашивал очнуться. Галлахер привстал, подтянул под себя ноги и стал мрачно смотреть на его потуги.

– Пол, прекращай, девушка мертва. Сердце остановилось от переохлаждения.

Но почему? Остальные ведь живы! Девушка не дышала, и он не знал, как вернуть ее к жизни. У него отнялись конечности, он лежал на перегибе днища и потрясенно смотрел в мертвое лицо.

За что ей такое? Потеряла родителей, дочь. С дальней родней Нина виделась редко, они только обменивались письмами. Часто смотрела на фотографию девочки с косичками и украдкой плакала…

Качка усилилась, шлюпка входила в полосу прибоя. До берега оставалось 70 метров. Волны подросли, со шлепками они разбивались о камни. По курсу все так же светлела полоска пляжа – хорошо, что вынесло не на камни.

Бороться со стихией не было смысла. Мощная волна захлестнула и перевернула шлюпку, она ударилась о подводные камни. Заскрежетало дерево, шлюпка окончательно развалилась. Мужчины оказались в воде. Галлахер вскричал – его едва не накрыло обломками конструкции. Павел бросился спасать парня, но тот уже вынырнул с выпученными глазами. Из рассеченного виска текла кровь. Но под ногами было дно! Воды – по пояс!