Блокада. Книга 5 - Чаковский Александр Борисович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/190
• Следующая

12 ноября Сталин решил, что настал час для упреждающего удара по врагу.

Поздно вечером он позвонил по ВЧ на командный пункт Жукова и спросил, как ведет себя противник.

Жуков ответил, что, по данным разведки, немцы уже заканчивают сосредоточение своих ударных группировок и, судя по всему, вот-вот начнут новое наступление.

Некоторое время Сталин молчал, ничем не выдавая охватившего его волнения. Собирался с мыслями и силами, чтобы продолжить разговор в привычном своем спокойно-рассудительном тоне. На всякий случай еще раз осведомился:

— Где вероятнее всего главный удар?

— Наиболее мощный удар ожидаем из района Волоколамска, — незамедлительно ответил Жуков и уточнил: — Затем, видимо, армия Гудериана ударит в обход Тулы на Каширу.

Слово «ожидаем» вывело Сталина из равновесия. «Ожидаем!» — повторил он про себя с никому не слышной, презрительной интонацией. Сталину хотелось бы навсегда вычеркнуть это слово из военного лексикона, оно как бы символизировало тот факт, что Красная Армия все еще обрекает себя на оборону — положение, которое определяло ход войны с того раннего июньского утра, когда враг обрушил на Советский Союз свой оглушающий удар, и которое должно быть изменено. Изменено во что бы то ни стало!

Сталин хотел произнести одну из своих уничижительных фраз, как правило коротких, нередко афористичных (такими фразами он как бы перечеркивал, начисто отсекал возражения), но сдержался. Ведь там, на другом конце провода, находился Жуков: в его военно-стратегический талант Сталин верил безоговорочно и характер этого генерала успел изучить достаточно хорошо.

Сказал наставительно, как бы убеждая собеседника в необходимости того, чего от него ждут:

— Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника нашими упреждающими контрударами. — Он сделал паузу в надежде, что Жуков подхватит эту его мысль, но командующий Западным фронтом молчал. — Один удар, — снова заговорил Сталин уже с большей твердостью, будто отдавая приказ и вместе с тем как бы опять приглашая Жукова высказать свои соображения, — надо нанести в районе Волоколамска, а другой — в районе Серпухова во фланг четвертой армии немцев.

Теперь он не сомневался, что в ответ услышит просьбу Жукова дать ему время — наверное, сутки или двое, — чтобы подготовить и представить на утверждение Ставки план этих упреждающих ударов. Но ничего подобного не услышал. Вместо того Жуков спросил, не скрывая своего несогласия:

— Какими же войсками мы будем наносить такие контрудары, товарищ Сталин? Западный фронт имеет силы только для обороны.

Сталин сжал телефонную трубку. «Оборона! Опять оборона! Привыкли к тому, что наш удел — защищаться, а привилегия немцев — наступать, навязывая нам свою инициативу! Все привыкли к этому унизительному положению. Даже Жуков!»

В эти бесконечно длящиеся секунды Сталин прежних дней, сам не отдавая себе в том отчета, боролся со Сталиным сегодняшним. «Зазнавшийся упрямец!» — с неприязнью подумал он о Жукове. Сталину вспомнился теперь уже давний разговор с ним о положении под Киевом. Тогда, в конце июля, будучи еще начальником Генерального штаба, Жуков предложил оставить Киев, мотивируя это необходимостью укреплять прежде всего Центральный фронт и, в частности, ликвидировать Ельнинский выступ. Сталин же требовал удержания Киева во что бы то ни стало. Тогдашнее упорство Жукова стоило ему поста начальника Генштаба.

Однако сейчас, когда враг находился под Москвой, Сталин не мог поступить, как тогда, — решить вопрос приказом. Насилуя себя, он продолжал бесивший его разговор, стараясь убедить Жукова:

— В районе Волоколамска вы можете использовать для упреждающего удара правофланговые соединения армии Рокоссовского, одну танковую дивизию и кавкорпус Доватора. А в районе Серпухова у вас есть кавкорпус Белова, танковая дивизия Гетмана и может быть высвобождена часть сил сорок девятой армии.

— Этого делать нельзя, — прозвучал в ответ голос Жукова. — Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить оборону, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.

— Ваш фронт имеет шесть армий! Разве этого мало? — с упреком сказал Сталин.

Однако на Жукова ничто не действовало. Ни тот факт, что с ним говорит сам Сталин, ни то, что в голосе Сталина слышались одновременно и приказ и просьба.

— Верно, — ответил генерал, — армий у меня шесть, а линия фронта с изгибами растянулась более чем на шестьсот километров. Повторяю: у нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре…

Сталин уже не слышал этих аргументов. Он сознавал только одно: осуществление его замысла, который вынашивался вот уже полторы недели, его плана переломить ход войны, обезопасить Москву путем нанесения упреждающего удара по основным группировкам фон Бока находится под угрозой из-за упрямства командующего Западным фронтом…

Каждый месяц, каждый день войны отражался на характере Сталина, делал его более терпимым, более склонным прислушиваться к чужому мнению, считаться с людьми, особенно с военными людьми, командующими фронтами и армиями. Но эти изменения происходили не без внутренней борьбы. Время от времени случалось так, что тот, прежний Сталин, уверенный в своем интеллектуальном превосходстве над всеми, кто его окружал, убежденный в том, что многолетний политический опыт наделяет его не только способностью, но и непререкаемым правом выносить единственно верные решения, брал верх над Сталиным, познавшим горечь поражений и тяжелейшие последствия своей самоуверенности.

Его страстная жажда перелома в ходе боевых действий, желание опередить врага были естественны. А мужественное сопротивление советских войск, доказавших свою способность не только обороняться, но в ряде случаев и понуждать немцев к отступлению, укрепляло веру Сталина в возможность добиться поставленной цели немедленно.

И это страстное желание перелома в сочетании с еще далеко не преодоленной до конца уверенностью в своей способности видеть глубже и дальше всех иногда толкало Сталина на поступки, в которых впоследствии ему приходилось раскаиваться, хотя бы наедине с самим собой. Вот и сейчас Сталин, прежний, уверенный в обладании конечной истиной, вновь вступил в борьбу со Сталиным, научившимся считаться с мнением других, осознавать свою неправоту и уступать, когда это вызывалось необходимостью.

И прежний Сталин взял верх. Он не смог примириться с тем, что Жуков столь категорически противится его приказу, даже не давая себе труда облечь несогласие в смягченную форму, разговаривает с ним, как равный с равным.

Сталин был слишком умен и обладал достаточно сильной волей, чтобы удержаться от спора, от пререканий, которые уравняли бы его с кем бы то ни было. Как всегда медленно, когда объявлял окончательное свое мнение, он сказал Жукову:

— Вопрос о контрударах считайте решенным. План операции доложите сегодня вечером.

И положил трубку.

— …Значит, и на этот раз мы не сумеем упредить немцев, — с нескрываемой горечью повторил Сталин, склонившись над картой.

Шапошников промолчал. Не взглянув на него, Сталин пошел к своему рабочему столу, снял трубку одного из телефонов, набрал номер.

Спустя несколько секунд он услышал голос Жукова.

— Что с Клином? — не здороваясь, спросил Сталин.

Жуков ответил, что на Клинском направлении враг развивает наступление.

— Необходимо во что бы то ни стало удержать Клин, — необычной для него скороговоркой произнес Сталин. — Используйте для этого ваши резервы.

— В этом районе, товарищ Сталин, у нас нет резервов, — отчеканил Жуков.

— Совсем нет резервов? — переспросил Сталин. — Как же так получилось, почему?

— Потому что по приказу Ставки, по вашему, товарищ Сталин, приказу, — так же сухо и официально доложил Жуков, — резервы были брошены в район Волоколамска для нанесения контрудара и теперь оказались скованными там.

• Предыдущая
• 43/190
• Следующая