Дочери богини Воды (СИ) - Шурухина Мария - Страница 24

Он часто приносит странные вещи. Например, загадочную игру с фигурками иноземных правителей, их советников и охраны, солдат и животных. Учит Гведолин играть, но она с трудом запоминает правила. Она ни разу не выиграла, однако Терри не злится, терпеливо заново объясняет значения ходов в партии.

Он показывает различные карты. Географические — для изучения расположения объектов на местности, астрономические — для поиска небесных тел и созвездий, и игральные — просто для развлечения.

А один раз он принес сложный механизм — часы. В деревянном домике- скворечнике, с круглой дыркой посередине, с цифрами и стрелками — маленькой толстой и узкой длинной. Сказал, что скоро все-все в мире будут измерять время в часах, минутах и секундах.

Он таскает еще много всего: образец новой очень прочной ткани; перо с металлическим наконечником — не гусиное, не сломается; редкий вид засушенной и упокоенной под двумя стеклами бабочки; аметист в породе — самоцветный камень, при огранке замечательно подходящий для украшений.

Где он находит все эти диковинные сокровища? Гведолин, конечно, спрашивала. Терри всегда отвечал по-разному. To выменял на свои не совсем новые, но довольно крепкие ботинки у старьевщика. To купил на деньги, полученные от редко перепадающей работы — переписывал письма аккуратным красивым почерком. Или писал их за тех, кто писать не умеет.

Потоки воспоминаний останавливать не хотелось. Но было необходимо. «Нельзя использовать всю память без остатка, — не уставала твердить бабка Зарана, хотя никогда воспоминаний Гведолин оказывалось достаточно. — Опустошишь себя досуха — быть беде. В лучшем случае — обморок, в худшем — смерть».

Она опомнилась от алых капель, падающих Терри на грудь. Поспешно убрала руки и отшатнулась. Вот о чем предупреждала старая целительница. Слишком много воспоминаний. От этого у нее кровь пошла носом. Закружилась голова, затошнило. Обессилив, Гведолин положила голову на подушку, рядом с головой Терри.

Надеялась, что скоро все пройдет. Но стоило только закрыть глаза, как сознание ее погрузилось в кромешную тьму и пустоту.

Новый дом для слуг из добротного цельного бруса все еще пах смолой, стружкой и летом.

Кален попытался встать едва Гведолин вошла в комнату. Даже с лица спал, бедолага, вон как трясется. Возможно, у него просто озноб. А возможно, ее присутствие так на него так действует. Запугала мальчишку. Так и до заикания недалеко.

— Рубашку подними. — Покопавшись в кофре, Гведолин выудила оттуда деревянную трубочку, расширяющуюся на одном конце. Приложила этим широким концом к грудной клетке мальчишки, а другим — к своему уху. Прислушалась. — Хрипов нет. Язык покажи.

Язык оказался обложен белым налетом, горло до безобразия красное. Она пощупала лоб. Так и есть — жар и озноб.

— Ничего страшного. Обычная простуда, как и предполагалось. Будешь полоскать горло отваром ромашки. Подышишь над вареной картошкой. Сильный жар собьем прохладными примочками. На ночь — молоко с липовым медом. Ясно?

— Да, госпожа.

— Арон принесет тебе все необходимое. Правда, Арон?

Старый слуга, как бы невзначай застывший в дверях комнаты для прислуги, мигом сообразил — ему только что дали понять, что он здесь — лишний. Поэтому он, получив испепеляющий взгляд от Гведолин, предпочел достойно удалиться, не забыв прикрыть за собой дверь.

Они с Каленом остались в комнате одни.

Гведолин часто бывала в доме для слуг, но все равно, по привычке, придирчиво оглядела помещение. Кровати — из крепкого вяза. Пол — липовые доски самого отменного качества. Стол, стулья — с резными спинками и ножками. В комнате разливалось умиротворяющее тепло, камин трещал и плевался пламенем, как дракон, охраняющий пещеру с сокровищами. Мимоходом Гведолин отметила, что в ее собственной маленькой комнате, каморке, как называл ее Арон, темно и мрачно. Старый слуга без устали твердил, что пора бы ей перебраться в другую комнату — большую и светлую. Но она, как обычно, упрямо не соглашалась.

Не найдя, к чему придраться в помещении, Гведолин взялась за Калена.

— Скажи, я просила тебя бегать босиком?

— К-как бы нет, — съежился мальчишка.

— Двадцать кругов вместо десяти?

— Н-нет, госпожа.

— Так какого ты… — ввернуть крепкое словцо очень хотелось, тем более что Кален действительно заслужил выговор. Но она вовремя вспомнила, что госпоже не пристало ругаться, как сапожнику в пивной. — Скажи, зачем нужно было так надрываться? — Гведолин поджала губы и покачала головой. — Перестарался, заболел. Может, и голодом себя морил?

По поникшему виду Калена поняла — да, морил.

— Я не требую, чтоб мои распоряжения выполнялись сверх меры. — Она раздраженно щелкнула замком кофра. Выдохнула. — Так почему?

Не отвечает, сидит, потупив взгляд. Нет, надолго он здесь не задержится.

Когда она поднялась, Кален, облизав губы, наконец, решился:

— Госпожа…

Гведолин застыла.

— Слушаю.

— Я очень боюсь, что вы меня прогоните. Когда меня брали, как бы говорили про испытательный срок. Я очень стараюсь, потому что не хочу уходить. Мне никак нельзя, нельзя обратно.

Обратно, на грязный постоялый двор, в трактир, помощником повара. Когда рыжий Баль, служивший у Гведолин и по ее поручению оказавшийся тогда на этом дворе, зашел на кухню в поисках горячей воды, старший повар собирался отрубить Калену палец огромным кухонным ножом. Якобы за воровство у хозяина. Пары золотых и наглой, бандитской рожи Баля хватило, чтобы загладить печальное недоразумение. Баль забрал Калена с собой. Так мальчишка и очутился в поместье.

Позже Кален клялся, что ничего не крал, а брал только еду, и только ту, которую не доели постояльцы. Хозяин плохо кормил, поэтому Калена постоянно мучил голод. А старший повар — тот точно крал. И еду продавал на сторону, в обход хозяина, разумеется.

Гведолин наклонилась, узкими мозолистыми пальцами взяла Калена за подбородок, заставила посмотреть в глаза.

— Рабского подчинения мне не нужно, запомни, мальчик. Работы на износ — тоже. Но мои слуги, если они хотят служить здесь долго, должны быть выносливыми. И здоровыми. Упражнения бы тебе не повредили, если бы ты не стал заниматься сверх меры. И уж точно мой приказ не являлся наказанием или испытанием как ты, видимо, подумал. Понял хоть что-нибудь?

— Я к-как бы все понял, госпожа.

Темно-карие, почти черные глаза Гведолин гневно сверкнули.

— Так «к-как бы» или все?

— Все.

— Надеюсь. — Перехватив поудобнее тяжелый кофр, Гведолин повернулась к двери. Бросила: — Выздоравливай, Кален.

Утро ворвалось в дом вместе с запахом оладий.

Льен сглотнул слюну от предвкушения, представив свое любимое лакомство — мягкие, воздушные, солнечные блинчики с ароматной запеченной корочкой, с воздушными пузырьками внутри. Он любил поливать оладьи кленовым сиропом — прозрачным, темно-медным, напоминающим расплавленный янтарь.

На севере, где они раньше жили, росли клены, но они не подходили для приготовления сиропа. Бабка, большая любительница новинок во всем, включая кушанья, купила как-то на ярмарке бутылочку прозрачного лакомства. Тогда-то Льен понял, что для него вкуснее петушков на палочке, пастилы, имбирных печений, лакричных леденцов и мятных сосулек. Кленовый сироп!

Зато здесь, на юге, в избытке росли деревья, из которых можно было добывать его любимое лакомство. Сироп у местных не считался редкостью или диковиной. Просто еще одно приторное угощение, которое Роанна уж точно купила для любимого брата, когда ходила недавно на ярмарку. Льен знал, что господин Карпентер хорошо заплатил за лечение Варга, а значит, Роанна не преминет этим воспользоваться, чтобы немного подсластить брату жизнь.

Льен быстро натянул штаны и рубаху. Умылся над тазиком водой из кувшина — теплой, заботливо подогретой сестрой. Он вовсе не избалованный, мог бы и в холодной поплескаться. Но такие знаки внимания приятны. Будто бы мать, которую он не помнил, погладила ласковой рукой. Роанна и была ему как мать. Бабка-то на такие мелочи и внимания не обращала — сыт, здоров, обучен. И довольно.