Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 48

— Я тебе что-нибудь должен? — повернулся он к конопатой.

— Окститесь, дяденька, что ж на мне креста нет? Вы же ребёнка только что потеряли, — она снова смерила его дерзким взглядом и, качнув костлявыми бёдрами, скрылась за облезлой железной дверью.

И было что-то вопиюще неправильное, даже несправедливое в том, что вот так между делом, случайно, во дворе старого роддома на него вывалили правду. Что самые страшные известия приносят нам не злые демоны в чёрных одеждах с кровавыми глазами, а конопатая медсестра да пьющий заика. Что Роман готовился рыть землю, нанять армию детективов, снести до основания и отстроить заново этот город в поисках истины. А с него за правду не взяли ни рубля. Ещё и пожалели.

«Вы же ребёнка только что потеряли», — звучали в ушах страшные слова.

«Нет, нет, нет. Это моя девочка!» — ворвался Роман в квартиру, испугав няньку.

Прижал к себе Диану и не знал, что теперь делать. Ведь в кармане на розовой бумажке у него был адрес той, что его девочку родила.



«Ну давай же, родной мой, возьми трубку!» — уговаривала Марина телефон.

Но в очередной раз ей отвечали молчание и длинные гудки.

Обиделся? Занят? Может, на важной встрече?

С утра Марина еле проснулась, зверски мучилась головной болью, было стыдно. И они толком не поговорили. Гомельский выглядел озабоченным и не выспавшимся, но не обиженным. Только куда едет не сказал. Да и не должен был. И Марина, конечно, была виновата, что сорвалась, напилась и в кой веки не справилась, но она так боялась разговора с ним, что, наверно, это было подсознательно. И так боялась наломать ещё больше дров, что прямо с утра отправилась к Туманову в офис.

Она уже выпалила ему все свои новости, и снова пыталась дозвониться Гомельскому, пока Туманов растворял для неё в стакане шипучий аспирин.

«Перезвони, как освободишься», — в итоге написала она и виновато посмотрела на Туманова.

— О, господи! Глупая женщина, ну кто так делает? — он очередной раз недовольно покачал головой и протянул Марине стакан. — И не смотри на меня так.

— А как? Как, твою мать, Лёш, я должна на тебя смотреть? И что должна была сделать? — глотнула она противную шипучку.

— Ты должна была сказать мне, как его адвокату: есть вероятность того, что его ребёнок мой.

— Правда? Хватит мне Зойки, с которой мы до сих пор не помирились. И которая считает меня слетевшей с катушек. У меня не так много друзей, чтобы щедро их терять из-за своих подозрений. И уверяю тебя, не будь у меня на руках этой бумаги, ты бы тоже выставил меня за дверь и покрутил у виска.

— Ты хотя бы понимаешь, что твой Гомельский отдал астрономическую сумму за развод только потому, что не хотел ждать. Вот так сильно хотел быть с тобой, такой правильной, принципиальной, такой «с женатым мужиком ни-ни», что готов был подписать бумаги не глядя, лишь бы не затягивать.

— Он сделал это не из-за меня, а из-за ребёнка.

— Поверь мне, — посмотрел Туманов на Марину пристально. — Я знаю о чём говорю. Но уже какая разница. Всё, Лёша порешал все твои высоко-этичные проблемы, трахай его на здоровье сколько влезет, он свободен.

Марина поморщилась, снова глотнув «шипучку». И, пожалуй, от слов Туманова тоже. Но от него она другого тона и не ожидала.

— А ты понимаешь, что, если бы ты не припёрся на пирс со своими цветами, он бы, может, и не торопился? — отставив стакан, посмотрела она на хвостик, в который сегодня были убраны его курчавые волосы. — Из-за тебя, всего такого на разрыв, влюблённого, дерзкого, наглого он и занервничал. Тебя, кстати, какая муха укусила?

— Я прилетел не из-за тебя, — развернулся он на пятках спиной к Марине, а потом крутанул большой глобус, стоящий на полу в тяжёлой подставке, и плюхнулся рядом с ним в кресло.

— Туманов, расскажи эту сказочку вон, Моржову, который тоже с чего-то решил, что я ему должна и теперь пытается кинуть меня на бизнес. Он бы тебе поверил. Вы с ним прямо друзья по несчастью. За него я тоже не вышла замуж.

— Что серьёзно? — ткнул он пальцем в картонный земной шар и тот остановился.

— Да. Но давай закроем эту тему. Раз и уже навсегда. Я — с Гомельским.

— Понимаешь, глупенькая моя, — скривившись как от зубной боли, посмотрел Туманов на палец, накрывший целиком какое-то государство, кажется Данию. — Знай я раньше, что ты с ним, а ребёнок твой, мы бы поступили совсем по-другому. Оставили бы ребёнка жене. А потом без труда забрали у неё. И не потому, что эта Лиза стоит на учёте в дурдоме, мамаша постаралась. Не потому, что пьёт. И даже не потому, что этот ребёнок ей и не нужен. Просто таков закон, а он всегда на стороне биологической матери. И это было бы как два пальца об асфальт. А теперь что?

— Что?

— А теперь ребёнок у него. А я его адвокат, глупенькая.

— И что? Я вообще не должна с тобой разговаривать, раз ты его адвокат? — проследила она как он легко пружинисто поднялся. Чёрт, хорош кобель, глаз не отвести. — И прекрати называть меня глупой.

— Ну, любимой я тебя теперь не могу называть. Так что считай, это синоним.

— Ты не ответил.

— Читай по губам, — наклонился он к самому уху. — Я — его адвокат. Его. И я не проигрываю дела.

— Лёш, да зачем мне вообще забирать у него ребёнка? Я же совета у тебя прошу, а не иск в суд подать.

— У-у-у, как всё запущено, — сел Туманов перед Мариной на стол. — А я тебе и даю совет. Ребёнка по суду надо признавать твоим. Потому что он твой, — потыкал он пальцем в анализ ДНК. — Потому что даже если вы, прости господи, поженитесь, юридически это не даёт тебе никаких прав. Хочешь быть ему мачехой?

— Это девочка.

— Да похер! И ещё не факт, что Гомельский замуж-то тебя позовёт. Ему трахаться с тобой хотелось до трясучки, а вот с официальным оформлением отношений, по-моему, выйдет засада. Ему и прошлой неудачной женитьбы более чем достаточно. И вообще, жизнь долгая штука, а ещё сложная. Люди встречаются, люди расходятся. Может случиться в итоге, что разбежитесь, он заберёт ребёнка и найдёт ему новую маму. И будет прав. Я каждый день вижу эти «крепкие» браки, — показал он кавычки. — И любовь до гробовой доски. Только это у алтаря клянутся прожить вместе всю жизнь, а потом начинают не то что детей, последний фикус делить. Так что, Марин, не дури.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лёш, да всё я понимаю, но можно это как-то сделать безболезненно, мягко, без судов? Я даже не представляю, как вообще с ним об этом поговорить.

— Ой, я тебя умоляю, — забрал Туманов у Марины почти нетронутый стакан, понюхал, глотнул. Сморщился. — Конечно, знаешь. И не волнуйся, он не маленький мальчик. Переживёт. Ему не привыкать.

— В каком смысле не привыкать?

— А вот теперь, прости, вынужден тебе напомнить, что я его адвокат. И если твой мужик что-то хочет от тебя скрыть, его право. Но я бы задумался: нужен ли тебе такой мужик.

— Что-то ещё вылезло во время развода?

Он демонстративно застегнул рот на замок.

— Лёша, — строго посмотрела на него Марина.

— Что? Злой взгляд? Это запрещённый приём, — паясничал он.

— Алексей! — ещё злее прищурилась Марина.

— Чертовка, — пригрозил он и усмехнулся. — А может поцелуешь? И я расскажу тебе всё-всё-всё. Или нет, лучше сначала поцелуй, потом влепи пощёчину. Ой, мля, — зажал он двумя руками ширинку. — Вот видишь, как ты меня пытаешь. Я только подумал, и уже стояк.

— С этим я тебе точно не помогу, — встала Марина. Выпила залпом свой спасительный коктейль. И демонстративно брызнула на Туманова последними каплями. — Ты знаешь, что меня в тебе всегда убивало? Не вот эта дерзость, я бы сказала даже борзота. А твой цинизм и совершенное равнодушие к тому, что чувствуют другие люди. Умер ребёнок? Другого родишь, ерунда. Не умер, нашёлся? Какая милота, давай заберём. А что при этом пережила я, и каково будет тому, кто любит эту девочку больше жизни, тебе плевать.