Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 43

— Потому что я знаю, — смотрела Лиза как медленно пятно ползёт к луже, оставленной виски. И в тот момент, когда жидкости соединились, подняла глаза. — Я не плохая мать, Ром. Просто я не смогла полюбить чужого ребёнка.

— Что? — в него словно плеснули кипятком.

— Наша девочка была слабенькой и недоношенной, — смотрела Лиза на него так, словно сама себе зачитывала приговор. — Она не могла весить три с половиной килограмма, никак. Меня кесарили, а у неё на лбу родовые травмы. У меня первая группа крови, и у тебя первая, а у неё вторая, Ром.

— Но у меня… — он осёкся. — И ты… — у него не было слов.

— Нет, я не знала. Я отошла от наркоза, а она уже лежала рядом со мной. Красненькая, маленькая, сморщенная. И я была так счастлива, глядя на не, но что-то было не так…

— Ты год из-за беременности не пила таблетки, дура ты неполноценная, — перебила её мать. Роман и не заметил когда она вошла на кухню. — Тебе и пауки по стенам ползали. И змеи на кровати мерещились. Не слушайте вы её, Роман Евгеньевич, — она приподняла бутылку, посмотрела на этикетку и небрежно вернула на стол. — Она же полоумная. Да ещё и пьёт. У неё и справка из психдиспансера есть. Маниакально-депрессивный психоз — это, знаете ли, почти приговор.

Она равнодушно взяла кружку, полазила по ящикам, нашла чай.

В полной тишине звук воды, бьющей струёй в фарфор почему-то прозвучал шипяще.

«Так вот, что нарыл на Лизу адвокат, когда сказал, что, если она не согласится добровольно, мы лишим её родительских прав. Справку», — словно кислотой разъедал мозг этот шипящий звук, но Роман ещё способен был думать.

— Уж как она вопила! «Где моя девочка? Верните мою девочку», — бухнув ведёрную кружку на стол, передразнила дочь Любовь Николаевна. — Тьху! Устроила там в роддоме чёрте что. Аж перед людями до сих пор стыдно. Как ты могла знать, что это не твоя дочь, истеричка? Ты что, видела её до этого?

— Я не видела, — Лиза побледнела так, что Роман подскочил, чтобы налить ей воды.

— Ну скажи ещё: я ж мать! Я всяко узнаю своего ребёнка, — бряцала Мурзина ложкой по стенкам кружки так, что закладывало уши.

— Выпей! — подал Лизе Роман стакан, на всякий случай сел ближе и оказал лицом к лицу с тёщей.

— Да, я мать, — выглотала Лиза полстакана и вроде порозовела. — И я не дура.

— Дура, — хлебнула та из своего ведра, шумно втянув жидкость и гадко хохотнула. — Гаворю ж, у тебя и справка есть. И ведь что удумала, — снова отхлебнула чай тёща. — Кормить она её не будет. Унесите. Заберите. Не моя.

— А что сказал врач? — спросил Роман Лизу.

— А что он сказал вам? — не дала ей и рта открыть мать. — Всё ей популярно абъяснил, что родовые травмы, потому что предлежание было такое, родавые пути узкие, а головка-то в них уже втыкнулась и никак. А что со сроком, что с весом на УЗИ постоянно ошибаются. На это сматреть нельзя. А на ручке бирка, жёсткая, пластиковая, одноразовая, как на посылках, такую знаете, не бинтик, просто так не потеряешь, ребёнка не перепутаешь. На ней всё чин па чину: фамилия…

— Лиза, что сказал тебе врач? — перебил тёщу Роман.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спросил: хочешь написать отказ от ребёнка? — как-то совсем сникла она. — Здесь тебе не магазин: заберите этого, хочу другого. Пиши, скажем твоему мужу, что ребёнок умер. Или ребёнок твой или его отправят в Дом малютки. Даже согласие отца не потребуется.

— Вот так и было. А я ей гаворю: ты охренела что ли? Тебе муж башку за это оторвёт, что ты ребёнка потеряла. То есть отказалась от него, — закашлялась она, словно сболтнула лишнее. — Ну вы же не узнали бы, что он на самом деле жив.

— Или что он на самом деле мёртв, — не глядя на мать, вставила Лиза.

— Да что ты такое говоришь, типун тебе на язык, — цыкнула та, но Роман даже не обратил на неё внимания.

— И ты побоялась мне сказать?

Она молча покивала головой, так её и не поднимая.

— И всё это время сомневалась?

И снова молчаливый кивок.

— Но анализ сделать так и не смогла?

— Нет, Ром, — подняла Лиза на него глаза, снова полные слёз. — Потому что какая уже разница. Я струсила. А теперь она наша, она твоя. А ты так хотел ребёнка. И если бы его не было…

— Ты хотя бы представляешь себе, что ты наделала? — он встал.

— Да, — кивнула она, вытирая текущие по щекам слёзы.

— Нет, — уверенно покачал головой он. — Если бы ты потеряла ребёнка, я бы никогда, ни за что в жизни тебя не бросил. Как бы трудно мне ни было. Ни за что. И никогда. Но ты… — он развёл руками.

— Да, Ром. И мы могли бы прожить до старости, нарожать ещё детей, нянчить внуков, гулять в парке за руку… Я слишком хорошо понимаю это, Ром. Береги её! Я всё подпишу.

Он слышал, как орала мать, до которой дошло, что они разводятся, когда сам скидывал Дианины вещи в сумку. Видел, как мимо по палубе гневно протопал отец, когда заворачивал горячую со сна Дианку в одеальце, решив не будить.

Встретил на выходе Моржова, что вроде равнодушно посматривал на весь этот сыр-бор, только неожиданно закурил.

— Лиза, — вдруг опомнился Роман, увидев её на верхней палубе. И крикнул: — Кстати, у меня вторая группа крови.

— Что? — свесилась она через леера.

— У меня вторая группа крови, — повторил Роман.

Она услышала. Но что почувствовала, подумала или сказала в ответ было уже неважно.

Через неделю курьер привёз Роману в офис конверт с подписанными документами на развод.

Он был свободен.

И в тот же день в другой офис другой курьер тоже привёз конверт.

— Марина, ну, давай уже заканчивай с этим, — стучала по столу пальцами Ленка. — Этим программистам и так шикарно живётся, объяснила на словах и хватит, ещё техническое задание им расписывать.

— Лена, не жужжи, уже почти всё, — печатала Марина, не отрываясь от экрана и почти не глядя на клавиатуру.

— Сейчас уже твой Гомельский явится и украдёт тебя, а я опять по своим вопросам в сад пойду, то есть к Вагнеру, а он между прочим, дома ещё. Своих после отпуска к тёще увёз, а сам дистанционно задания раздаёт и поди на радостях, что один, пьёт.

— Вагнер и пьёт? — улыбнулась Марина и встала. — Ну пошли, пошли.

— Ой, Марина Вячеславна, вы здесь? — чуть не налетела на неё секретарь. — А курьер вас в переговорной ждёт.

— Ну, начинается, — всплеснула руками Ленка, — Ладно, иди уже, сама справлюсь, — махнула рукой виновато пожавшей плечами Марине, и та, увидев цвет конверта, резко сменила направление и унеслась в переговорную.

Она бодро расписалась. Даже улыбнулась терпеливому курьеру. Но едва он ушёл, медленно села, потому что ноги подкашивались, положила конверт перед собой и словно вмёрзла в стул.

Это казалось так просто: протянуть руку и открыть его, конверт из генетической лаборатории. Но это был момент истины, который, возможно, изменит всю её жизнь. И застыв у этой черты, Марина испугалась.

Она так его ждала. Так в него верила. А теперь он лежал, незамысловатый, картонный, скрывая свою тайну, а Марина была не уверена хочет ли её знать.

У них было так всё хорошо с Ромкой, что хотелось сплюнуть и постучать по дереву, чтобы не сглазить. Они были так счастливы. Просто надышаться не могли друг другом. Пусть пока не строили планов на будущее, и особо не афишировали свои отношения. Но им было так уютно вместе, что не верилось: ещё неделю назад «их» просто не существовало.

А теперь он забирал её с работы, она провожала его по утрам, даже по дому они ходили, не расплетая рук, только передавали друг другу Дианку, если она была с ними. «Если» или «когда». Всё же Маринино «холостяцкое жильё» не было организовано для жизни ребёнка, а квартира Романа была для Марины табу, поэтому чаще малышка пока была под присмотром няньки. Когда же приходилось расставаться, Марина с Ромкой целыми днями переписывались и перезванивались.