Его моя малышка (СИ) - Лабрус Елена - Страница 34

— Я получил информацию из более достоверных источников, Марин. От самого Моржова, — он обнял её, согнув руку и прижался виском к виску. — Но, если бы у неё был один Моржов, я бы простил и забыл. Он её любит, давно, безнадёжно. И его я уже простил. Но она… — он снова осёкся, тяжело вздохнул, словно сомневаясь, имеет ли он моральное право обсуждать с Мариной жену.

— Я бы хотела сказать тебе: не рассказывай. Понимаю, что это не по-мужски, нехорошо, неправильно. Но куда более неправильно носить это в себе, Ром, — погладила его Марина по колючей щеке. — Не хочу, чтобы тебя что-то мучило. Никогда.

— Зачем я без тебя вообще жил? — поцеловал он её в висок. — Она не любит нашу дочь, потому что Дианка моя.

Слово «дочь» сработало как холодный душ и Марина отстранилась.

— Не твоя?!

— Нет, как раз наоборот, моя. А могла быть не моя. Моржов сказал, Лиза ему плакалась, что я оторву ей голову или выгоню, если именно так и окажется.

Марина забыла, что надо дышать.

— Она сомневалась? До родов? Или уже после?

— Да какая разница, — он переложил руку, что Марину до этого обнимала, на плечо, но теперь она едва это заметила. — Она Дианку только родила и уже невзлюбила. А когда сделала анализ ДНК и подтвердила, что её отец я, похоже, именно с того дня просто возненавидела.

«Анализ… подтвердила… — пульсировало у Марины в голове. — Господи, я точно сумасшедшая, раз решила, что это моя девочка».

Но что-то всё равно не складывалось, что-то было неправильное в сказанном, даже противоестественное.



— Подожди, — подогнула Марина ногу на лавочку, чтобы развернуться к Гомельскому лицом. — То есть она убедилась, что девочка, которую она носила под сердцем и в муках родила — твоя? И поэтому теперь не любит собственное дитя? Из-за того, что ты, её законный муж, родной отец вашей дочери? За что же ей тебя так ненавидеть?

— За то, что на ребёнке настоял я. И получил, что хотел, — упёрся он двумя руками в крашеное дерево скамейки. — За то, что будь дочь от того, с кем она тогда мне изменяла, она, наверно, ушла бы к нему.

— А судя по словам Моржова пойти ей как раз было некуда, раз она боялась, что с чужим ребёнком ты её выгонишь, — убеждала Марина то ли его, то ли себя.

— Ну значит, этот козёл сбежал или беден, а она надеялась, что ей останется хотя бы его ребёнок. Только не вышло, — Роман оттолкнулся. Обошёл лавочку и встал к морю лицом. — Я всю ночь об этом думал. И ничего разумнее мне в голову пока не пришло. Наверное, она его любила.

— Да, это действительно многое объясняет, — усмехнулась Марина и встала рядом. Хотя ей пришло в голову совсем другое. — Ты такой романтик, — вздохнула она. — Веришь в любовь?

— С того дня как увидел Дианку — да. А теперь и подавно, — обнял он её сначала одной рукой, а потом передвинул вперёд и обнял сзади двумя руками. — А ты?

— Теперь — да, — прижалась Марина к нему спиной. И даже не знала, чем возразить.

Он простил влюблённого в его жену Моржова. Он нашёл для Лизы такое красивое оправдание, что не знай Марина больше, и она бы поверила. А всё потому, что любит сам. Знает, понимает, осознаёт, насколько мы не властны над этим чувством, что ради него готовы на всё. Но неужели ему и в голову не пришло, что Лиза, например, безбожно врёт?

— А Моржову ты веришь?

— В том состоянии, что он вчера был, он и не смог бы врать. Он обещал, что сам на ней жениться, если что. Но потом она сделала анализ и успокоилась.

«О, боги! — упёрлась Марина в его грудь затылком. — Когда уже будет наконец готов мой анализ? Заказала бы экспресс и уже отмучилась. Но нет же, сдуру попросила проверить по максимальному количеству аллелей. А теперь и сказать ничего не могу, и сама не знаю, что думать».

Вот только в то, что была у Лизы такая крышесносная любовь, что не смогла она полюбить своего ребёнка от мужа, Марина не верила. Детей насильников, да и тех любят. Потому что дети ни в чём не виноваты. А мужем Лиза дорожила. И если так перепугалась, что побежала плакаться Моржову, значит, очень сильно накосячила. И тем, что проболталась Моржу, накосячила ещё больше. А потом получила анализ и постаралась убедить Моржова, что всё в порядке, она — мать, Гомельский — отец. И поди трахалась с ним, дурочка, только чтобы он не проболтался. Но когда всё равно запахло разводом, даже мать ослушалась и второго ребёнка рожать не рискнула. И сейчас, наверно, крутится как уж на горячей сковородке, в ужасе, что правда вылезет наружу. И Лизе ничего не грозит ровно до того дня, пока Гомельский не сомневается в своём отцовстве. А значит, «жить» ей осталось считанные дни.

«Или я просто делаю сейчас как Туманов: разворачиваю факты как мне надо? — выдохнула Марина. — Пора заканчивать с этой казуистикой».

— Может стоит поговорить с Лизой начистоту?

— Сомневаюсь, что она уже скажет мне правду, — засунул Роман руки в карманы и тоже вздохнул. — И сомневаюсь, что согласится добровольно отдать дочь, хотя я ей и предложил.

— Зря сомневаешься, — не стала Марина сыпать соль на его раны. Туманов, конечно, скажет ему, что свою позицию Лизавета определила твёрдо: ни за что. Но Марине сейчас казалось, что в свете последних событий Лизе выгоднее было бы принять предложение Гомельского, и чем быстрее, тем лучше. Лучше бы ей согласиться на любые его условия, пока не поздно, чем устраивать эту войну. И аргументы в пользу своей версии Марине казались железными. Если сделала тест — значит, сомневалась. Раз так относится к ребёнку — точно знает, что он ей неродной. «Пусть не мой, — согласилась Марина, что и она могла погорячиться, — но точно и не Лизин». И раз Елизавета тряслась, что Гомельский оторвёт ей башку за что-то, о чём даже мамаша её знает, — значит, он оторвёт. Мамаша постарается. — Боюсь, она тебя ещё удивит.

— Ты говоришь совсем как Туманов, — усмехнулся Роман. — Но я знаю почему она поехала именно к тебе. Почему именно тебе рассказала про роды, про несчастный случай с братом. Не подумай, я Лизу не оправдываю. Но ей так мало доставалось в жизни добра, сочувствия, понимания, что она непроизвольно к нему тянется. И я тоже был тем ещё эгоистом, когда настоял на ребёнке, и потом, когда видел, что с ней что-то происходит, как она начала пить, как пытается и не может с чем-то справиться. Но я возил её по психологам, к одному, второму, третьему. И меня устраивали их ответы: послеродовая депрессия, нестабильное психическое состояние вследствие перенесённой в детстве травмы и прочее бла-бла-бла. Я, наверно, подсознательно не хотел знать правду, вот истина и осталась где-то рядом.

— Нет, Ром, сейчас это другое, — обняла Марина его руки своими. — Сейчас из чувства вины, что ты выставил Лизу в дурном свете передо мной, ты пытаешься загладить одну вину, выставляя себя виноватым в другом. Но ты не должен ни оправдывать её, ни оправдываться сам. Все нормальные люди прежде всего ищут проблемы в себе и считают, что это они чего-то не сделали, упустили, недодали. Что это они виноваты. Но это не так. Что бы ты ни сделал, боюсь, закончилось бы одинаково: вы бы расстались.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Наверно, ты права, — выдохнул он в её макушку. — Но мне сейчас трудно понять, что я чувствую. И как ко всему этому относиться. К нашему браку, к себе, к Лизе. Мне то жалко её, то хочется убить. То я начинаю переживать как она будет одна, без нас, то глаза бы мои её не видели.

— Знаешь, я часто думаю, что в жизни мы за всё платим. За успех, за здоровье, за счастье. Всё ложится на чаши весов. Всё имеет цену. Но иногда мы переплачиваем, как, например, за какую-нибудь брендовую вещь, — Марина наглядно оттянула выше его руки ткань дорогого платья, — к сожалению, не имея достаточных ресурсов. Не стоит таких денег этот кусок материи. Но я могу себе его позволить. И сама сделала этот выбор. А Лиза не по своей воле, но слишком дорого заплатила, не имея ещё ни мудрости, ни силы с этим правиться: страдала из-за потери брата, самого близкого ей человека, лишилась его защиты и поддержки, сполна испытала на себе ненависть родителей.