Отбор для неудачницы (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 18

— Нет не можем! — тут же раздался то ли голос блондина, то ли рычание дикого зверя.

Мне тут же захотелось поехать с ними. Специально, чтобы позлить жениха, который явно напрашивался на хорошую порку, но все-таки я отказалась.

— Спасибо, не надо!

— Уверена, — голубые глаза ледяного мага пристально меня рассматривали, изучали, будто пытались проникнуть мне в голову и понять, что там творится. Что его так могло заинтересовать? Мое желание узнать насчет Академии? Или просто присматривается к невестам своего друга?

— Да. Мне нравится здесь гулять. Я еще немного поброжу тут, а потом сама отправлюсь во дворец.

— Как знаешь, — сдержанно улыбнулся он.

— Да поехали уже! — снова подал голос нетерпеливый сын наместника.

Джер легко взлетел в седло и, кивнув мне на прощание, пришпорил коня. Тот лихо сорвался с места, и уже через мгновение два всадника уносились прочь, поднимая клубы пыли по дороге.

***

Я проводила их долгим, задумчивым взглядом, потом снова достала из сумочки пакетик с орешками и развернулась в сторону замка.

Значит, магическая Академия? Именно там учился жених со своим наперсником.

Я категорически не понимала, чем же меня заинтересовало это место. И что это за разговоры про чистоту крови? Полукровок не пускают в академию? Так я и не претендую. Магии во мне нет, совершенно. Ни стихийной, ни ведьминской, ни какой бы то не было еще. В общем, все странно, непонятно, и, наверное, надо бы остановиться, но я пошла дальше.

Давление в груди, которое поутихло, пока общалась с молодыми людьми, всколыхнулось с новой силой. Я будто шла вперед через невидимую, вязкую преграду, и с каждым мигом она становилась все плотнее.

Дуб, который я выбрала в качестве рубежа, потихоньку приближался.

Шаг за шагом сокращала расстояние, превозмогая себя, свою слабость, что накатывала горячими волнами. Пыталась не обращать внимания на дрожь, от которой содрогалось все тело, на рваные хрипы, которые вырывались из груди при каждом вздохе.

Не знаю почему, но мне было важно достичь рубежа, переступить невидимую линию, которую сама себе нарисовала. Что-то внутри меня говорило: надо! Иди! Не смей останавливаться!

И я шла, задыхалась, моталась из стороны в сторону, будто последняя пьянчуга, но шла, с огромным трудом преодолевая сантиметр за сантиметром.

Дуб уже совсем рядом. Еще пяток шагов и можно будет остановиться, сказать самой себе, что я глупая гусыня и повернуть обратно. В город, во дворец, подальше от этой Академии, от этой дороги, от дуба этого поганого.

 Последний шаг и в голове расцвела боль. Яркая, раскатистая, пронизывающая насквозь, от макушки и до кончиков пальцев. Ноги подогнулись, и я сильно стукнулась коленками о землю, а потом и вовсе повалилась на бок, вдыхая горькую пыль. Мне жгло в груди, ядовитый жар расползался по венам и, казалось, что сама жизнь медленно поджаривается, бьется в агонии.

Я уже не думала об отборе, о женихе, которого надо бы поучить хорошим манерам, о золоте, на которое можно поправить дела в усадьбе и отправиться путешествовать. Даже мысли о вкусняшках потеряли свою привлекательность.

Я умираю? Из-за этого поганого дуба? Из-за старого замка с мрачными башнями?

Это же глупо. Я не хочу умирать.

Держась чисто на упрямстве, я приподнялась на руках, потом села на корточки и поползла на четвереньках прочь, обратно к Ралессу, молясь о том, чтобы кто-нибудь появился на дороге. Как назло, никого не было. Блондин с наперсником — единственные живые люди, которые попались мне на этой проклятой дороге за весь день. Они так быстро унеслись, что уже и след простыл.

Перед глазами плыли черные круги, и каждый удар сердца набатом отзывался в ушах.

Я продолжала ползти, несмотря на то что хотелось упасть, закрыть глаза и больше не шевелиться, поддаться серой мгле, что окутывала со всех сторон, холодом впиваясь в кожу.

Ползла вперед, не понимая, где я, кто я, что со мной происходит. Даже не сразу заметила, что камни и жесткая земля под ладонями сменились травой — мой путь сбился с дороги, и я выползла на обочину. Там силы и покинули меня. Тяжело опустившись на землю, прикрыла глаза. Все, больше не могу. Сдаюсь.

 Солнце все так же светило, птицы все так же пели, нежный ветер доносил сладкий запах колокольчиков, в нос упиралась яркая веселая ромашка. Наглая божья коровка переползла с цветка мне на нос, потом на щеку, щекоча своими лапками.

Приоткрыв один глаз, я покосилась на нахалку, потом аккуратно сдула ее, и перекатившись на спину, уставилась на высокое голубое небо.

Э, нет.

Не сдаюсь.

Ни за что.

Спустя пять минут боль утихла, и я смогла сесть, потом встала на ноги и осмотрелась. Платье безнадежно испорчено — на коленях серые пятна и дырки, шляпка потеряна, сумочка потрепана так, что в ней теперь только лакомство для дворовых собак носить.

М-да, сходила, погуляла.

Бросила недовольный взгляд на замок, из-за которого все и произошло, сердито махнула рукой и похромала обратно в город, бормоча себе под нос ругательства в адрес себя любимой, Академии, противного блондина.

Вот выйду за него замуж — устрою сладкую жизнь! Будет знать, как бедных девушек на дороге бросать.

***

— Ксаночка! — всплеснула руками Ромерта, стоило мне ввалиться в комнату, — ты пришла!

Я недоуменно на не глянула, пожала плечами и направилась в гардеробную:

— Куда я денусь? Конечно, пришла.

 Пришла-не пришла, но приползла так точно. За окном уже вечер, ужин давно прошел, а я только добралась. После непонятно происшествия на дороге сил у меня почти не осталось. Я дважды присаживалась на обочине пока добиралась до Ралесса, да и в самом городе, наверное, ни одной лавки не пропустила. Ноги ватные, в голове каша, а за ребрами огонь полыхает. За всю свою жизнь я болела два раза. Первый, после того как в прорубь провалилась, когда на реку зимой кататься пошла. Помню тогда пришлось чуть ли не месяц в постели провести. Мама спала со мной, гладила по горячему потному лбу, пела колыбельные, кормила бульоном. Второй раз — неудачно упала с лошади и повредила ногу. Она распухла, стала похожа на лиловую сливу, и каждое движение отдавалось острой болью.

Сегодня я тоже была слаба, измучена и оттого глубоко несчастна.

— Где ты была весь день?

— В город ходила, гуляла…развлекалась.

— С платьем-то что? — Ромерта сегодня была подозрительно эмоциональна. У пожилой, обычно сдержанной камеристки внезапно проснулся инстинкт курицы-наседки. Она суетилась вокруг меня и без остановки причитала.

Я снова посмотрела на свое несчастное платье. Там, где должны были быть нежные зеленые цветочки, красовались безобразные дырки и грязные пятна. Жалко. Это платье было одним из удобных.

— А с руками???

Ладони исполосованы царапинами, на локтях запёкшиеся кровавые лепешки.

— Я упала.

— Сама? — старушка подскочила ко мне и начала расстегивать маленькие пуговицы на лифе.

— Конечно сама, а как еще? — недоуменно брови вскинула. Меня так просто не уронишь, даже если очень постараешься. Слава богам, не хрупкая веточка, которая чуть что глаза закатывает и в обморок падает, еще и сдачи могу дать. А если догоню, то дважды сдачи.

— Я уж подумала, может, другие невесты до тебя добрались.

— Делать им больше нечего, кроме как за мной охотиться, — платье грязной кучей упало к ногам, я перешагнула через него и побрела в ванну, на ходу распутывая то, что осталось от прически.

— Ты еще не знаешь, что сегодня произошло?

 Сегодня день вопросов?

— Понятия не имею. Я как ушла после завтрака, так больше в замке и не появлялась.

Ванна быстро наполнялась. Ромерта плеснула немного розовой жидкости из пузатой бутылочки, и густая душистая пена тотчас расползлась по поверхности воды.

— Ох, — прошипела сквозь зубы, когда горячая вода прикоснулась к ссадинам и царапинам. Тут же зажгло и защипало, от боли даже передернуло, но я все-таки опустилась в ванную по самую шею, и прикрыла глаза. Постепенно боль утихла, оставив после себя тягучую ломоту и пульсацию на поврежденной коже.