Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 92

В какой-то момент Ник поворачивается в мою сторону. Его улыбка становится шире. Он что-то вежливо говорит девушке, прощаясь, и направляется ко мне. Недавняя собеседница провожает его разочарованным взглядом.

Стою как вкопанная.

— Янтарная, ты чего замерла?

Ник подходит совсем близко; все еще улыбается. Привычным жестом зачесывает волосы пятерней назад, убирая от лица. На пару мгновений, пока они не успевают воспротивиться и упасть назад, открывается вид на неровный шрам на кончике брови.

— Ничего, — дергаю плечом, чувствуя неловкость от того, что рассматриваю напарника слишком долго и пристально.

— Эм, брось. Мы дома! — Ник обнимает меня одной рукой и притягивает к своему боку. — До-ма! — повторяет по слогам, чтобы я сильнее прочувствовала важность момента. — Дома, Янтарная! — смеется, утыкаясь носом мне в висок. — Не кисни. Мы вернулись.

У него прекрасное настроение, и, несмотря на мое собственное, это вызывает у меня ответную улыбку.

— Вообще-то, ты был тут меньше двух месяцев назад, — напоминаю, по-дружески толкая напарника кулаком в плечо.

— Ну-у, мало ли где я был, — закатывает глаза к потолку. — С тобой, Янтарная, я не был тут два года. А без тебя — дом не дом.

Не знаю, что на это сказать. Иногда Ник шутя говорит об очень серьезных вещах, ответить на которые я не готова.

— Кто эта девушка? — спрашиваю первое, что приходит в голову, чтобы сменить тему.

— Какая? — Ник хмурится; растерянно оглядывается, по-прежнему обнимая меня.

— С которой ты только что разговаривал, — подсказываю.

— Аааа, — кажется, он уже совершенно забыл о своей недавней собеседнице; пожимает плечом. — Так, туристка. Спрашивала, что тут интересного, — Ник вдруг широко улыбается. — Янтарная, а ты что, ревнуешь?

Фыркаю.

— Вот еще.

Если бы это была ревность, все было бы просто и понятно.

Лучше бы это была ревность.

— Выдыхай, Янтарная, — весело советует напарник, крепче меня обнимая. — Теперь все будет отлично.

Выдыхаю, как было велено, и глубоко вдыхаю вновь. Легкие наполняются воздухом, но он не способен избавить меня от тяжелых мыслей.

С кем все будет отлично? С Совой? С Рисовкой? С Пингвином?

Господи, почему даже его образ с простреленной головой все еще стоит перед моими глазами?

Пробитый тяжелым прикладом висок Ворона, мертвая Чайка…

Ни к кому из перечисленных, не считая Совы, я никогда не испытывала теплых чувств. Тем не менее ощущение неправильности, несправедливости произошедшего душит меня изнутри и не дает расслабиться. Будто из меня вынули часть души, и она навсегда осталась там, на Пандоре.

Отвратительное чувство раздвоенности. Неполноценности.

— Пошли, — торопит Ник, увлекая меня за собой. — Старик уже трижды звонил. Сказал, что спустит с меня шкуру, если я не привезу тебя к нему в течение часа.

Вздрагиваю. Вскидываю глаза к лицу напарника.

— Сейчас?

Не знаю, что изменится, если оттянуть этот момент. Но мысль о том, чтобы приехать в наше отделение, по-настоящему вернуться, воскреснуть из небытия прямо сейчас, вызывает мурашки.

— Угу, — Ник морщится. Не похоже, чтобы его тоже грела эта мысль. — Я ему прозрачно намекал, что идея так себе. Но мне в очередной раз погрозили увольнением, — усмехается. — А кто же тогда будет твоим напарником?

— Старик обещал, что Пандора станет нашим с тобой последним совместным делом, — вспоминаю.

Пробираемся через толпу. Ник по-прежнему не убирает ладонь с моего плеча, благодаря чему мы ловко лавируем между спешащими людьми.

Напарник возмущенно фыркает в ответ на мои последние слова.

— Вот еще!

Пожимаю плечами.

— Он сказал мне это в нашу с ним предпоследнюю встречу. В последнюю его решение не поменялось.

— Ну, в сердцах он кричал это не единожды. Чем аргументировал в этот раз? — Ник шарахается в сторону, убирая нас обоих с пути женщины с громоздким чемоданом на воздушной подушке.

Я ее знаю. Это та самая «добрая» советчица из туалета. Женщина тоже меня узнает; одаривает моего спутника уничижительным взглядом.

Усмехаюсь и отворачиваюсь.

— Так чем аргументировал? — повторяет Ник свой вопрос, очевидно, решив, что я его не расслышала.

— Тем, что мы слишком печемся друг о друге.

Напарник хмыкает.

— Что тут скажешь? Отличный план: поставить в пару людей, которым будет друг на друга плевать.

— Может быть, он именно поэтому поставил тебя с Мейси Плун? — предполагаю. — Чтобы привыкал?

Ник закатывает глаза.

— Нет, Эм. Старик поставил меня с Мейс, потому что не было тебя, — от этих слов мне становится теплее внутри.

Напарник ускоряет шаг; подстраиваюсь.

Всю дорогу до Отделения сижу, приникнув к окну флайера. Под нами проносится город.

Ромеро. Столица Нового Рима.

Я родилась в провинции и переехала в этот мегаполис, ведомая мечтой — поступить в находящуюся здесь Полицейскую Академию, лучшую на планете.

Воспоминания приходят ко мне не вспышками, как раньше. Нет видений, нет давящей виски резкой боли. Пробелы заполняются сами собой, и приходит осознание — так оно и было.

Скверно училась в школе. Не из-за недостатка ума, а, скорее, из лени. У меня не было цели, я плыла по течению. Моя мать много пила и принимала наркотики, которые поставлял ей отец моего парня Дэвина. Они жили от нас через два дома.

Своего отца я не знала, а мама наотрез отказывалась о нем говорить. Не знаю, возможно, она и сама не знала, кто сделал ей ребенка. Просто однажды время действия ее противозачаточного имплантата истекло, а на новый не хватило денег. Так появилась я.

Как-то в приливе пьяной откровенности мама поведала, что долго хотела сделать аборт, но потом решила оставить ребенка — чтобы была помощь на старости лет. Наутро после той беседы мать просила прощения и убеждала, что все было совсем не так, и она очень хотела меня и с нетерпением ждала моего рождения. Но те ее слова навсегда засели у меня в голове.

Ошибка, случайность — вот кем я была для своей матери.

Пока я была совсем маленькой, мать работала. Подрабатывала то там, то здесь. Старалась. Правда старалась. Помню, как она часто приходила перед сном в мою комнату, обнимала меня, обдавая алкогольными парами, и плакала, обещая, что это в последний раз. Что завтра же обратится в клинику и станет образцовой матерью. Не обратилась.

Сначала я верила, потом смирилась. Все больше времени проводила на улице в компании таких же, как я, лишних детей. Рано научилась драться, рано начала пить крепкие спиртные напитки.

Странно, только с сексуальным опытом затянула. Все мои подруги давно проводили время в койках своих приятелей, подначивая меня. А я… ждала чего-то. Наверное, любви, о которой читала в книгах. У меня не было ни модных читалок, ни компьютера, ни планшета с выходом в сеть — даже телевизора не было. Вернее, был, но пробыл недолго — мама продала его, чтобы заплатить по счетам.

Да, я читала — ходила в библиотеку.

Пряталась от своих приятелей, чтобы не прознали. Путала следы, шла в обход и в глубине души ненавидела себя за то, что не такая, как все.

Читать в нашей компании было не принято. Выпить и покутить — да.

Я ждала любви, но в моей жизни случился Дэвин. Секс с ним был больше галочкой в моей биографии, нежели желанием. Просто я ему доверяла.

Мы были приятелями с самого детства, а потом он стал проявлять ко мне знаки внимания, а я приняла. Дэвин мечтал, что однажды мы уедем из нашего городка, а лучше с Нового Рима, поженимся и заведем детей. Он будет работать, а я заниматься их воспитанием. Его родители не слишком-то о нем пеклись, и Дэйв мечтал, что однажды станет образцовым отцом.

«Сам дам им попробовать покурить и объясню, что можно употреблять, а что отрава», — мечтал мой друг детства, все чаще и чаще углубляясь в свои мечты и рисуя наше совместное будущее.

Такое будущее меня не прельщало, мне хотелось большего. Но мне не хватало смелости и веры в себя.