Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 91

— Мне нравится твое предложение, Янтарная, — получаю в ответ.

А в следующий момент уже выгибаюсь навстречу, с трудом сдерживая стон и комкая в кулаках простыню.

Все просто и понятно.

Мужчина и женщина, которым хорошо вместе.

В темноте.

…— Так просто?

— А зачем усложнять?..

Когда мы покидаем «Омегу», собравшийся в стыковочном узле экипаж смотрит на меня как на пещерного жителя, внезапно выбравшегося из своего убежища.

Ник с кем-то прощается, пожимает руки. Ему улыбаются, желают удачи. Я и по именам знаю разве что капитана корабля и доктора.

Приводят закованного в наручники Дэвина.

Ему пребывание на «Омеге» тоже пошло на пользу. За эту неделю он даже потолстел. Выглядит вполне здоровым, окончательно пропали тремор конечностей и болезненный блеск глаз.

— Салют, детка! — усмехается мне, приподнимая скованные руки. — А, черт, — вспоминает о своих оковах. — Жаль, но помахать не могу. И тебе, Валентайн! — корчит гримасу.

— Угу, — усмехается Ник. — И тебе не хворать.

— Живее всех живых, — ехидничает Дэвин, позволяя себя увести.

Сейчас его передадут экипажу встречающего нас «Генерала Моркейка», и мы увидимся теперь разве что в комнате для перекрестного допроса. Если у Дэвина и есть мизерный шанс бежать, то только сейчас.

Он спас нам жизнь, а мы обрекаем его на жизнь за решеткой. Я так не могу…

Ник вдруг первым срывается с места.

— Эй, парни! — окликает конвой. — Вы куда? Я сам его отведу!

Те останавливаются. Оборачиваются, вопросительно смотря на капитана.

Шофф пожимает плечами.

— Как знаешь, — обращается непосредственно к моему напарнику. — Вас ждут прямо на выходе из «рукава», — и уже своим: — Парни, давай назад. Ник, удачи, — протягивает ладонь; прощаются. — И вам удачи, лейтенант, — мне — официально.

Сдержанно киваю и спешу вслед за напарником, уводящим арестованного на станцию.

Сказать, что я поражена, — ничего не сказать. Не ожидала от Ника и, кажется, люблю его ещё больше.

Станция полна народу.

Все куда-то спешат, катят чемоданы, громыхая колесиками, или везут их на воздушных грузовых платформах, будто летающих слонов на веревочках, сбивая ими прохожих. Людно. Шумно. Пахнет металлом, пластиком и машинным маслом.

Как и обещал капитан Шофф, люди в темно-серой — уже не в фиолетовой! — форме с нашивками с вписанной в круг буквой «П» на рукавах ждут нас на выходе. Четверо. Стоят, заложив руки за спину, создавая препятствие на пути пешеходов. Полицейская форма дает преимущества — люди стараются обходить их по дуге и не приближаться.

Когда до встречающих остается всего пара метров, Дэвин вдруг вырывается, «бьет» Ника локтем в живот и на бешеной скорости мчится в толпу.

Ник же так удачно бросается за ним, что умудряется «случайно» толкнуть одного из встречающих, тоже кинувшегося было в погоню. Тот, потеряв равновесие, — второго. Второй — женщину со «слоном на веревке». Та — с оскорбленным воплем огреть «наглого законника» сумочкой по голове. Начинается склока.

Во всеобщем гомоне Дэвин умело смешивается с толпой. Остается только избавиться от наручников, но не думаю, что у такого пройдохи, как Дэйв, будут с этим большие проблемы — выкрутится.

Прячу улыбку и отхожу в сторонку, пока от обиженной женщины не досталось и мне.

— Я буду писать жалобу!..

— Мэм, вы мешаете нам выполнять нашу работу…

— Ах, я мешаю, грязный ты коп?!.

Женщина некрасива.

Довольно высокая и очень худая. Плоская, с костлявыми плечами и выпирающими ключицами, видимыми в вороте не до конца застегнутой спортивной кофты. Впалые щеки, запавшие бледно-серые глаза с темно-фиолетовыми кругами под ними. Тусклые светлые волосы, только что расчесанные, но уже вновь спутавшиеся и торчащие в разные стороны.

Приглаживаю их ладонями. Эффекта нет.

Скручиваю сзади в «гульку»; закрепляю щедро подаренной мне одной из женщин экипажа «Генерала Моркейка» заколкой. Не лучше, но хотя бы аккуратно.

— Ой, дорогая, бросай его, а, — участливо советует другая посетительница туалета, прихорашивающаяся у соседнего зеркала. — Нельзя же так себя доводить.

Поворачиваю к ней голову; смотрю прямо и недружелюбно, вкладывая в свой взгляд немой посыл: «Не трогай меня и иди, куда шла». Однако моя незваная советчица — неспециалист в общении взглядами.

— Кем бы он ни был, бросай, — повторяет уверенно; глядит на меня с сочувствием.

Она бы ещё спину мою видела. Или живот…

Очень хочется ответить грубо и послать навязчивую даму куда подальше. Но я ведь снова в цивилизованном мире, не так ли?

К тому же, мне полезно узнать, какое впечатление произвожу со стороны — жертвы домашнего насилия.

— Спасибо, — бормочу.

Отворачиваюсь от зеркала, которое, в любом случае, мне сегодня ничего хорошего не покажет.

Подхватываю сумку и направляюсь к выходу.

Центральный космопорт Нового Рима полон народа.

Кто-то куда-то спешит с объемными сумками и чемоданами, кто-то — налегке. Одни вальяжно расположились на сидениях для ожидания. Другие мечутся по залу в поисках отставших спутников. Или толпятся у онлайн-табло, высматривая информацию о своем рейсе.

Жизнь кипит. Чувствую себя только что проснувшимся после векового обледенения мамонтом. Я не готова к такому ритму. Хочется спрятаться в каком-нибудь тихом углу и накрыть голову руками.

Гамма-IV показалась мне шумной и многолюдной. Но, в сравнении с этим местом, там было пусто и тихо.

Выхожу из уборной, и на меня тут же обрушивается шквал звуков, оглушает. К горлу подступает, и желание убежать и спрятаться становится почти непреодолимым.

Спокойно. Без паники. На Птицеферме было страшно. А тут — всего лишь суета и громкие звуки.

Музыка. От нее я тоже отвыкла. Вроде бы негромкая и мелодичная, она играет фоном; разлетается по помещению, вырываясь из динамиков, установленных в верхней части то тут, то там уходящих к потолку колонн. Однако тихая музыка, сливаясь с общим гулом несмолкаемых голосов, оглушает не хуже барабанов.

Мне душно, тесно в этой толпе. Не хватает воздуха.

Оттягиваю пальцами и без того свободный ворот кофты. Не помогает. Сердце гулко бьется где-то под подбородком. Слюна вязкая; сглатываю. Паническая атака — кажется, так это называется.

Бывает. Пройдет. Смена обстановки — не более.

Скорее бы сбежать отсюда в какое-нибудь тихое место.

Тяну шею, высматривая напарника.

Ник находится возле ряда кресел, прямо по курсу. Пока я отсутствовала, он успел забрать из камеры хранения свои вещи и переодеться. Теперь на нем джинсы и бледно-синий джемпер под цвет глаз. Личные вещи, оставленные в космопорте перед отбытием на задание. Образец его личного вкуса, а не одежда с чужого плеча или форма, выплюнутая автоматом по пошиву одежды космического корабля. Ник всегда одевается неброско, теперь я помню. Терпеть не может драгоценности и украшения, несмотря на финансовое положение своей семьи — чем проще, тем лучше.

Напарник стоит, придерживая рукой длинный ремень сумки, перекинутый через плечо. Выглядит совершенно расслабленно в этой суете космопорта — как рыба в воде. И о чем-то болтает с длинноволосой девушкой в платье и в сапогах на тонких высоких каблуках, делающих ее одного роста с собеседником.

Ник улыбается. Девушка откровенно флиртует; смеется чему-то, блестит глазами, не пытаясь скрыть своей заинтересованности мужчиной, стоящим напротив.

Это не Птицеферма. Здесь женщины не боятся показывать свою симпатию. Тут они вправе выбирать себе партнера по вкусу.

Собеседница Ника красива. Молода, одета со вкусом — не ярко, но в то же время эффектно. Элегантно, как сказала бы Колетт Валентайн. Они отлично смотрятся вместе — люди из одного мира.

Так и замираю у двери, ведущей в женский туалет, и просто смотрю.