Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 77

— К Дэвину ходила? — спрашивает спокойно, но голос совсем не сонный.

— Разбудила, когда вернулась или когда уходила? — спрашиваю.

— Оба раза.

Поджимаю губы. Нехорошо вышло. Но Ник не моя нянька, о чем я ему тысячу раз говорила. Я взрослый самостоятельный человек и способна сама принимать решения. Жила же я тут без него столько месяцев.

— Тогда почему не пошел за мной? — спрашиваю.

А сама понимаю, что в том настроении, в каком я отправилась к Дэвину, догони меня Ник, мы бы непременно поссорились.

— Если бы ты хотела, чтобы я пошел с тобой, ты бы не кралась мимо меня, почти не дыша, — отвечает напарник. — Узнала, что хотела?

Улыбаюсь, глядя в темноту.

— Он сказал, что я была классной, — смеюсь.

— Это я мог сказать тебе и сам, — Ник усмехается мне в шею; чувствую его дыхание на своей коже, и мне невероятно комфортно.

— Сегодня Дэвин спросил, — вновь заговариваю, — верю ли я тебе в том, что ты искал меня эти два года, пытался вытащить или попасть сюда, — чувствую, как ладонь напарника напрягается. — И я сказала, что верю. Ник, я тебе полностью доверяю. Как никому.

Рука расслабляется. Молчание.

— Эм, — затем осторожно, — я-то что должен на это сказать? «Спасибо»?

— Можешь ничего не говорить, — разрешаю.

— Янтарная, я шучу, — крепче прижимает меня к себе, и я снова благодарю высшие силы, что Кайре пришло в голову сделать свою надпись в самом низу моего живота. — Я тоже доверяю тебе, как никому. И так всегда было.

— Даже теперь? — не сдерживаюсь, уточняя.

— Всегда, Эм. Кончай нарываться на комплименты.

Улыбаюсь.

Завтрак начинается с громогласного вопроса Филина:

— Почему не все?

По правде говоря, в последние пять минут я наблюдала за Кайрой, пытающейся примостить свой познакомившийся с гвоздем зад на кончике скамьи так, чтобы и не сверзиться на пол, и не задеть больное место. Поэтому вопрос Главы застает меня врасплох.

Верчу головой, как и другие, пытаясь определить, кого Филин имеет в виду. При всех его отрицательных качествах во внимательности Главе не откажешь.

— Олуши нет, — Ник первым пробегает взглядом по сидящим за столами.

Хмурюсь и перестаю оглядывать зал, ровно сажусь на своем месте. Перепроверять вывод напарника не вижу смысла.

По рядам начинается шушуканье. Кто-то тянет шеи, кто-то уже обсуждает увиденное и делает выводы. Странно, что Чайки до сих пор не слышно. Обычно ее зычный голос перекрывает все другие. Выходит, встреча с моим тазом таки пошла ей на пользу.

Ник ловит мой взгляд.

— Как думаешь, она не могла?.. — спрашивает шепотом.

Олуша? Что-то сделать с собой? Эта маленькая дрянь скорее утопит в крови всю Птицеферму, чем обидит себя любимую.

Не могу выкинуть из головы счастливую улыбку Олуши, сидевшей вчера на моей ноге и любовавшейся видом моей крови.

Дергаю плечом.

— Не думаю, — отвечаю. — Может, проспала.

— Или токсикоз, — добавляет напарник.

Приподнимаю брови, дивясь таким познаниям о тяготах жизни беременной женщины. Ник в ответ пожимает плечами.

— Я спрашиваю, где Олуша?! — в этот момент рявкает Глава.

Сидящая напротив Рисовка втягивает голову. Сапсан обнимает ее одной рукой. Со стороны можно подумать, что Рисовка просто боится громких звуков. Пару дней назад я так бы и подумала…

— Сова?! — Филин находит ту взглядом. — Ты знаешь, где Олуша?

— Проспала? — предполагает пожилая женщина, так же, как и я, не слишком впечатленная отсутствием Олуши.

Глаза главы превращаются в щелки.

— Ну так иди и проверь! — грохает кулаком по столу.

Ожидаемо, Филин понял, что Сова в курсе того, что произошло между мной и остальными женщинами, и обозлился. Теперь будет отыгрываться на ней, пока не забудет. А память у этого садиста отменная.

— Как скажешь, — Сова предпочитает вести себя покладисто, чтобы не навлечь на себя ещё большее недовольство Главы. Ставит клюку в проход, кряхтя, приподнимается, неловко перекидывает через лавку больную ногу.

На лице Филина не дергается ни один мускул. Молча наблюдает за мучениями пожилой женщины с видом каменного изваяния.

Сейчас Сова таки встанет и поковыляет на поиски Олуши, так и не позавтракав. А она и без того такая худая, что почти прозрачная. Еще это колено…

Резко поднимаюсь со своего места.

— Я схожу!

Глава переводит на меня взгляд, и в нем ясно читается предупреждение. Плевать.

Сова замирает на месте, ожидая решения. То, что самой ей идти не хочется, понятно и без слов. Для нее проделать такой путь — потратить уйму сил. А мне — раз плюнуть.

— Что ж, — Филин прикрывает глаза и благосклонно кивает, — сходи. Но в столовую до вечера ты больше не зайдешь, — пауза. — За дерзость.

Официально моя дерзость состоит в том, что я вклинилась в некасающееся меня дело и разговор без спроса. Но и я, и Филин прекрасно знаем, что моя главная вина в том, что я не позволила ему поиздеваться над хромой Совой.

Впрочем, и сама Сова наверняка это понимает. И Ник. И еще несколько человек, в ком страх и раболепие перед Главой окончательно не взяли верх над способностью думать.

— Как скажешь, — соглашаюсь.

Покорно смотрю в пол, на этот раз не спеша и ожидая позволения выйти.

Ловлю на себе пристальный взгляд напарника — явно собирается наплевать на мнение лидера и составить мне компанию. Едва заметно качаю головой. Нам сейчас не нужны открытые конфликты с Главой, а он и так слишком боится, что Пересмешник взбрыкнет и попытается перетащить одеяло на себя.

Ник поджимает губы, но не двигается с места.

— Иди, — тем временем отпускает меня Филин.

Переступаю через скамью и быстрым шагом направляюсь к двери, пока он не передумал.

— Нет, ну совсем обнаглела! — летит мне в спину возглас Чайки.

Снова обрела голос.

Мало я ее приложила, мало.

Быстро иду по коридору. В мужской одежде удивительно удобно, несмотря на то, что она большего размера, чем мне нужно.

Когда сегодня я уже во второй раз вошла в столовую в таком виде, все местные женщины одарили меня недовольными взглядами. Однако Филин смолчал. Он предпочитает женщин в юбках, чтобы их можно было быстрее задрать; я же в этом плане его не интересую.

Добираюсь до комнаты Олуши, стучу. Ответа нет.

Стучу еще раз.

Вчера я твердо решила для себя, что больше палец о палец не ударю ради этой девчонки. За свои благие намерения на ее счет я уже получила столько ответного дерьма, что с меня хватит. Однако, когда стучу в дверь и не получаю ответа, что-то не дает мне уйти.

Ник прав, у Олуши может быть токсикоз. Ей банально могло стать плохо.

Что мне известно о беременности? Я видела лишь такую, которая проходит под тщательным контролем современных врачей. И то не слишком близко.

В исторических фильмах и книгах беременность описывают так страшно, что диву даешься, как человечество не вымерло, если приходилось вынашивать ребенка и рожать его в таких муках.

Увы, на Пандоре жизнь лучше, чем в средних веках, лишь тем, что половой партнер может наградить тебя парой сломанных ребер, а не венерическим заболеванием.

Стучу снова, более настойчиво, и на этот раз мне кажется, что что-то слышу. Не крик, не стук, не стон — не могу понять, — будто кто-то что-то царапает. Первая мысль — о мышах. Вторая — однажды я уже приняла Олушу за мышь.

Дверь заперта изнутри на щеколду. Возможно, мне удалось бы выбить старый пластик ногой или плечом, но если я ошиблась, то Филин вменит мне в вину порчу имущества. Что на Птицеферме является серьезным обвинением и влечет за собой ветку дерева и плеть.

Поэтому не рискую. Иду в свою комнату и выбираюсь через окно — так быстрее, чем через крыльцо, не придется обходить барак кругом.

Вчерашние порезы на животе отдаются болью в ответ на физическую нагрузку. Останавливаюсь и приподнимаю футболку, чтобы убедиться в том, что не выступила кровь. Если Ник заметит кровавые разводы на ткани, то мне придется объясняться и показывать надпись. А на это я категорически не согласна.