Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 69

Мечусь по кровати, сминая простыню. Прихожу в себя на несколько мгновений и опять проваливаюсь в сон, посылающий мне новый кошмар. И так много раз, по кругу.

Просыпаюсь в очередной раз от того, что кто-то трясет меня за плечо. Кто, где, зачем — понимаю не сразу.

Рывком сажусь на кровати. Дышу тяжело, платье мокрое насквозь, волосы липнут к шее.

— Ты кричала, — слышу за спиной голос Ника. — Я подумал, что лучше тебя разбудить, пока не сбежались соседи.

— Спасибо, — бормочу; провожу ладонью по лицу, пытаясь прийти в себя. Меня все ещё потряхивает.

С улицы слышен шум до сих пор не прекратившегося дождя, но уже не ливня, как было, когда мы ложились. В остальном — темно и тихо; скорее всего, до утра ещё далеко и я проспала не больше пары часов. По ощущениям: лежала в неудобной позе несколько суток — все тело задеревенело.

Душно, тяжело дышать. Торопливо расстегиваю пуговицы у горла непослушными пальцами, приспускаю платье с плеч — мне нужно больше воздуха.

— Как ты? — напарник тоже поднимается, садится рядом. В комнате совсем темно, и я не вижу даже его силуэта — только слышу скрип кровати и чувствую движение воздуха.

— Порядок, — отвечаю. Получается хрипло, приходится прочистить горло. — Все нормально, правда. Просто кошмар приснился, — подтягиваю к себе колени, обхватываю их руками.

— Что-то вспомнила?

— Нет, — качаю головой. — Просто сон, — и замолкаю.

Говорят, что если рассказать о своем ночном кошмаре, то он скорее забудется. Однако говорить о реках крови из своего сна я категорически не готова. Впрочем, кровь и расчлененные тела на Пандоре я видела и наяву.

— Ник, — заговариваю первая, когда молчание затягивается, а напарник так и продолжает участливо сидеть рядом, вместо того чтобы отсыпаться перед тяжелым днем в руднике, — иди спать. Со мной все нормально.

— Точно? — его ладонь касается моего обнаженного плеча. Вздрагиваю. Кусаю губы, молчу. — Эм, это НЕ нормально, — констатирует Ник, на этот раз не став делать вид, что ничего не заметил. Не отвечаю. — Янтарная, ты меня боишься? — спрашивает до боли серьезно.

Мотаю головой, хотя и понимаю, что он не может увидеть моего жеста; крепче обнимаю колени. Мне нужен якорь, и пусть это будут мои собственные ноги. Нужно удержаться — наплаву, на поверхности, на границе черного безумия, в которое меня затягивает против моей воли. Хочу быть свободной, хочу стать прежней — уверенной в себе, верящей в то, что все можно изменить и всего можно добиться.

Вместо того чтобы лечь спать, Ник, наоборот, приближается ко мне. Чувствую его дыхание на своей щеке, совсем близко.

— Эм, повернись ко мне, — слишком настойчиво для просьбы и мягко для приказа.

Я ведь на самом деле его не боюсь — только не его. Но тело подводит, заставляет сжаться, когда он слишком близко — когда любой мужчина слишком близко. Пожалуй, наш прошлый секс можно назвать сексом в состоянии аффекта.

Пересиливаю себя и поворачиваю голову.

— Что?

— Ничего, — уверена, Ник улыбается. — Расслабься, Янтарная, — и мягко касается своими губами моих губ.

Первая реакция, которую подсказывает тело, — оттолкнуть и вскочить. Не думаю, что он станет меня удерживать. Вторая — остаться и плыть по течению, потому что мне на самом деле приятно. Третья, уже подсказанная не телом, а головой, — решать самой, всегда. Больше никаких «по течению».

Упираюсь ладонью мужчине в грудь, только теперь понимая, что он без футболки. Не отталкиваю, но останавливаю.

— Ник, — шепчу. — Не надо.

Он останавливается, однако не отстраняется ни на миллиметр. Его рука по-прежнему на моем плече.

— Не надо потому, что в прошлый раз это было ошибкой? Или не надо потому, что за эти два года ты видела слишком много боли и грязи, и теперь тебе страшно? Или не надо потому, что не хочешь?

— Прошлый раз не был ошибкой, — говорю единственное, в чем не сомневаюсь.

— Что не хочешь, ты не сказала, — довольно замечает Ник.

Его пальцы касаются моей щеки, спускаются к шее, на ключицу. Мое тело отзывается на эту вполне невинную ласку, но все равно напряжено и готово сбежать в любой момент.

Напарник снова меня целует. Все ещё мягко, лишь немногим более настойчиво, чем в прошлый раз.

— Ты хочешь меня соблазнить, как тех красоток? — бормочу ему в губы.

— Нет, Янтарная, — оставляет мои губы и на этот раз целует в шею, вынуждая приподнять подбородок и склонить голову набок, — я просто хочу тебя соблазнить.

Возможно, скажи Ник что-то высокопарное, я бы его оттолкнула. Но его честность мне импонирует.

— У тебя получается, — шепчу, поощряя.

В этот раз все происходит иначе. Я не ведущая — ведомая, но совершенно точно не жертва. Не так быстро и резко, как тем утром, наоборот, неспешно и нежно. Но не менее умопомрачительно.

Когда заканчиваем, уже начинается рассвет. Ломоты и напряжения в теле больше нет — только расслабленность и приятная усталость. Недавние кошмары кажутся давно просмотренным фильмом ужасов, не имеющим ничего общего с реальностью.

Между рассветом и завтраком не меньше часа, и я блаженно засыпаю на груди своего лучшего друга. И в данный момент меня ни капли не волнует, что мой друг, любовник, коллега и напарник — один и тот же человек.

На этот раз мне снится не кошмар, и это совершенно точно не просто сон.

…Женская раздевалка.

На мне парадная форма. Жутко неудобная и непрактичная — в такой узкой не побегаешь, а в белом не поваляешься по земле, — но на самом деле красивая.

Кручусь перед зеркалом, подкрашивая губы. Волосы я собрала на макушке в высокий «хвост» и уложила волосок к волоску, накрасила глаза и вот теперь добралась до помады. Вид одновременно и сдержанный, и симпатичный — то, что нужно для церемонии награждения. Нам и надо-то недолго постоять в первом ряду под вспышками фотокамер, пока Старику вручают очередную награду за всех нас, выслушать его ответную, полную благодарностей речь; а потом можно отправляться праздновать.

Маккален наверняка забурится в какой-нибудь ретро-бар со своими приятелями-ровесниками и завтра и носа не покажет на работе. Нам же выходной не светит, поэтому нужно скромно отметить очередную официальную благодарность нашему подразделению, и можно расходиться.

Да и не люблю я шумные празднования. Тем более в компании Мейси Плун — додумываю, видя в зеркале, кто еще пожаловал в раздевалку.

Вроде бы нам с ней и делить нечего, но наша «холодная война» продолжается еще со времен Академии. Старик особо скрупулезен в выборе кадров в свое подразделение, и, не могу не признать, в работе Мейси хороша. Однако не думаю, что мы с ней когда-либо найдем общий язык. Впрочем, нужно отдать Маккалену должное — он никогда не ставит нас с Плун на одно задание, и наше общение строго ограничивается раздевалками и вот такими общественными мероприятиями, как сегодня.

— Смотрите-ка, прихорашивается, — презрительно кривит, в отличие от моих, ярко накрашенные губы. На мне, с моей природной бледностью, подобный цвет смотрелся бы вульгарно.

А ещё жгучая брюнетка Мейс распустила волосы, эффектно подкрутив их кончики. Вкупе с белой парадной формой, сидящей точно по фигуре, сегодняшний внешний вид Плун как нельзя лучше подходит для какой-нибудь агитационной листовки, типа: «Приходи служить в полицию! У нас здорово!».

Усмехаюсь при этой мысли. Мне повезло: когда я поступала учиться, подобная реклама не попалась мне на глаза. А то, как знать, может, я бы и изменила свое решение стать копом.

— Чего ржешь? — лицо коллеги изумленно вытягивается. — Опять, что ли, башкой припечаталась?

В этом вся Мейс — иначе мы не общаемся. Правда, при Нике она пытается строить из себя скромняшку, но даже в его присутствии ее истинное лицо порой выходит наружу.

Еще одно наше с ней отличие — я никогда не строю из себя скромницу.