Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 23

Эта мысль опаляет своим безумием, и я спешу поскорее задвинуть ее поглубже, в самые тайные уголки своего сознания. Надеяться на чудо глупо, но пока не выясню, кто эти люди в черном и что им здесь нужно, не успокоюсь.

Думал ли Пересмешник о том же, когда увидел их? И почему ничего никому не сказал? Предпочел изобразить связь со мной, нежели предоставить настоящих подозреваемых в убийстве Чижа? Рассудил, что ему никто не поверит, или знает больше, чем говорит?

Одни вопросы, и ни единого ответа.

Вчера Пересмешник и правда дождался, пока я постираю сарафан. Стоял в отдалении и молчал, просто ждал, когда закончу. А потом мы вместе вернулись в лагерь. И снова молча.

Я была слишком шокирована произошедшим. А он… Нет, не могу отделаться от мысли, что ему известно больше, чем пытается показать. Но откуда?

Опять вопросы и предположения. С этим нужно кончать и возвращаться в реальность.

Наскоро переодеваюсь в платье, бережно сворачиваю футболку и оставляю на стуле.

Как только появится время, нужно будет постирать ее, высушить и вернуть. Надеюсь, у Пересмешника еще осталась сменная одежда.

Сегодня не моя смена готовить, поэтому прихожу в столовую вместе со всеми.

На раздаче — Олуша и Рисовка. Две наши тихони, как я раньше думала. Но Олуша не тихоня — она хорошая актриса. Вон сейчас смотрит под ноги с видом невинной овечки.

Присматриваюсь: новых синяков вроде нет.

— Привет, — вздрагиваю от неожиданности.

Точно видела, что Пересмешник заходил в столовую в тот момент, когда я только вырулила из-за угла коридора. Выходит, дожидался меня в дверях.

Насчет сменной одежды я угадала: на нем надета новая черная футболка. Значит, Филин был щедр к новичку и выделил ему несколько комплектов.

Это хорошо, было бы неловко, если бы из-за меня Пересмешник явился на завтрак голым.

— Привет, — отвечаю тихо.

Тем не менее замечаю, что на нас направлены взгляды нескольких пар глаз тех, кто уже успел рассесться за столами. Одна из наблюдателей — Чайка, кто бы сомневался.

А Пересмешник, никого не стесняясь или, наоборот, играя на публику, вдруг притягивает меня к себе. Касается рукой моих волос, убирая их от лица.

На этот раз не дергаюсь. То, что все, связанное с этим человеком, не то, чем кажется, я уже поняла.

Уверена, со стороны выглядит так, будто он целует меня. На самом же деле шепчет на ухо:

— Никому ни слова о вчерашнем, — лукаво подмигивает и отпускает.

Выдавливаю из себя улыбку. Кто знает, насколько фальшивую, но я стараюсь.

Лицо Кайры, только что устроившейся рядом со своей подругой Чайкой, краснеет и идет белыми пятнами. Кажется, я поспешила с выводами, решив, что она дала Пересмешнику от ворот поворот. Очевидно, что девушка все еще в нем заинтересована.

— Из-за тебя мне светит новая драка, — шиплю, когда Пересмешник увлекает меня за собой к столам.

Он удивленно приподнимает брови, буквально, к волосам. Те у него сегодня не собраны в «хвост», и пара прядей падает на лоб. Как ни странно, ему снова идет.

Молча кошусь в сторону Чайки и Кайры, прильнувших друг к другу и активно перешептывающихся, зыркая в нашу сторону. Поджимаю губы. Только ревнивой Кайры мне не хватало.

— Ааа, — Пересмешник прослеживает направление моего взгляда и усмехается. — Тебе же не нравилось, что испытания только для мужчин, — подначивает.

— Да, — шепчу в ответ, — только мужчин за них награждают, а мне снова висеть на ветке.

Кажется, понял. Взгляд становится серьезным, но губы все еще улыбаются. Запуталась: что правда, а что напоказ?

— Она к тебе не полезет, — обещает, как по мне, то, на что совершенно не имеет влияния. — О! Вон за тем столом два места свободны, — нагло хватает меня за запястье и тянет за собой.

— Мы теперь всегда будем сидеть вместе? — интересуюсь вполголоса.

Нам уже поверили, меня оправдали по обвинению в убийстве, так что можно остановиться и перестать мозолить всем глаза.

— Еще как будем, — обещает Пересмешник с какой-то долей мстительности в голосе. — Мне на прошлом ужине не понравилось вынимать чужую грудь из своей тарелки. В столовой я предпочитаю есть.

От такого заявления даже сбиваюсь с шага. Бедная Кайра, а так старалась.

— Это было грубо, — бурчу.

— Угу, — с готовностью подтверждает. — Подстраиваюсь под местность.

Зачем я вообще с ним говорю? Золотое правило: меньше говоришь — дольше живешь.

Упрямо поджимаю губы, давая понять, что общение закончено. Тем не менее руку не вырываю и позволяю довести себя до стола.

Замечаю пристальный взгляд Пингвина. Злой, многообещающий и при этом немного обиженный.

Сегодня снова жарко и душно. Ботва моркови склонилась до самой земли, жалостливо раскидав листочки в разные стороны, и будто бы шепчет: «Воды, водыыыы».

Вчерашний ветер так и не пригнал дождевые тучи. В прошлый раз дождь был в ночь смерти Чижа. Сколько? Пять дней назад. Но этого хватило, что бы почва вновь пересохла.

На небе ни облачка. Хорошо хоть дождь успел наполнить бочки, специально для этих целей установленные во дворе под водостоками с крыш, иначе пришлось бы возить воду на тачке с реки.

Иду между грядок с ведром в одной руке и с ковшом — в другой. Где — то пропалываю сорняки, где — то поливаю. Жара давит на голову. Стараюсь работать монотонно и думать поменьше.

Но, видимо, не думать я в принципе не умею, потому что снова и снова прокручиваю в голове все то, что узнала за последние дни: о себе, о Нике и о том, что на Пандоре есть люди, занимающиеся не бог весть чем.

А еще думаю о Пересмешнике. Зачем я ему сдалась? Почему прикрывается мной от внимания Кайры? Ведь любой другой мужчина Птицефермы прыгает от восторга, когда рыжеволосая красавица со свекольными губами обращает на него внимание.

Рисовка, Олуша, Майна и Фифи трудятся на соседних грядках, Сова со сосредоточенным видом проходится от одной работницы к другой, контролируя. Сама она уже обработала ту часть огорода, которую выделила для себя на сегодня, и теперь поторапливает остальных.

А вот и мой черед.

— Спина-то гнется? — спрашивает, подходя; кряхтит, перебираясь через канаву.

Инстинкты подсказывают подать руку пожилой женщине. Но опыт заставляет стоять и не шевелиться: для Совы рука помощи — оскорбление.

— Нормально, — отмахиваюсь. Спина и правда не болит, чешется — это да. — Швы снимешь?

Сова кладет клюку между грядок на манер мостика и с кряхтением садится на нее, смотрит на меня с прищуром.

— Там делов — то. Пусть любовник твой снимет.

Я бы и сама сняла. С талии, может, и получится, а до лопатки не дотянусь.

— Ты-то прекрасно знаешь, что он мне не любовник, — огрызаюсь.

— Погромче крикни, — отвечает Сова мне в тон, — глядишь, Филин передумает и таки вздернет тебя на ближайшей ветке.

Что верно, то верно. Филин не упустит шанса убрать меня с глаз долой. Я и так уже набила ему оскомину.

Выливаю на чахлую морковь последний ковш и выпрямляюсь, смахиваю со лба пот.

— Это ты надоумила Пересмешника выгородить меня? — спрашиваю прямо.

Не приди Сова тогда ко мне сама и не заведи она разговор о фальшивом алиби, я бы смолчала.

— Вот еще, — женщина нервно дергает плечом. — С темными лошадками я не связываюсь, — тоже верно, на тот момент Пересмешник пробыл на Птицеферме всего один день. — Сам услышал, как я намекала Пингвину, что было бы неплохо, если бы нашелся кто — то, кто признался бы, что видел или был с тобой той ночью. А Пингвин мычал в ответ о том, как жаль, что он проспал большую часть праздника под столом.

— И Пересмешник пришел к тебе?

— И Пересмешник пришел ко мне, — подтверждает и замолкает.

Мне что, клещами из нее тащить каждое слово?

— И что сказал? — принимаю правила игры.

— Спросил.

Снова пауза.

— Что спросил?

Сова пожимает плечами, устремляет взгляд куда — то вдаль, будто ей и смотреть на меня скучно, а начатый мною разговор безумно утомляет.