Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник - Страница 19

Федор кинул беглый взгляд на Воротникова — второгодник сидел с видом приговорённого к смерти.

Разумеется, первым опять был Петя Ниткин. Впрочем, он оказался и единственным, кто и впрямь решил задачу в уме.

После всего этого и многого иного подполковник Аристов отвёл всё седьмую — младшую — роту наверх, обратно в ротный зал. Пришли и двое других воспитателей, командиры второго и третьего отделений. Капитаны Коссарт и Ромашкевич казались братьями: оба худые, жилистые, поджарые усачи со строгими взглядами. У обоих на кителях — маньчжурские награды.

— Пока мы обедали, вам доставили недостающую форму, книги и положенные письменные принадлежности, — сказал Константин Сергеевич, глядя на пока ещё не слишком ровные строй кадет. — Гражданские вещи ваши, как и прежде, в чемоданах, в цейхгаузе. Вы сможете их брать, направляясь в отпуск, если таково будет разрешение его превосходительства начальника корпуса. Помните, что право носить Александровский мундир в городе вам ещё только предстоит заслужить. Погоны ваши, кокарда, аксельбант — а у старших возрастов и личное оружие, штык-нож — всё это не игрушки и не маскарад. Одно из самых строгих наказаний — лишение права формы. Честь кадета-александровца — не шутки. Это первое.

Фёдор скосил глаза — Лев Бобровский стоял с лениво-скучающим выражением, точно говоря — да чихал я на ваши мундиры, мне в обычном платье куда привычнее и удобнее, тоже мне, придумали наказание!..

— Второе, господа кадеты, — продолжал Аристов. — Я, как командир и вашей роты и одновременно — первого отделения, хочу предупредить об одном. Много шалостей случалось у мальчишек, пока они не осознавали, что значат алые погоны с вензелем Государя на них; многое мы, воспитатели ваши, готовы понять и простить. Не поймём и не простим только одного — лжи с враньём. Всякий, на этом пойманный, будет записан в «книгу лжецов», и на субботней поверке список уличённых будет зачитываться. Вслух.

Кадеты задвигались. Такого в их прежних гимназиях, училищах или корпусах не случалось.

— Третье, господа, — невозмутимо говорил подполковник, точно и не замечая растерянности подопечных. — Бывает, что двое кадет не сойдутся во взглядах на… гм… на толкование отдельных мест из святоотеческого предания. Не сойдутся до такой степени, решают разрешить противоречие сие на кулаках. Так вот, господа, хочу сказать, что именно для таких случаев у нас имеется боксёрский ринг, и вызов на дуэли.

Кадеты застыли с разинутыми ртами.

— Да-да, господа, именно так. Представьте себе, что некий кадет, гм, Иванов, решил, что кадет Петров нанёс ему обиду. Вместо того, чтобы идти, гм, в укромное место, прячась от господ воспитателей, и там, неловко размахивая кулаками, раскровянить друг другу носы, а потом врать ротному начальнику, что, дескать, упал с лестницы, — Две Мишени понимающе усмехнулся, — кадет Иванов идёт к тому же ротному или отделенному начальнику, становится по стойке «смирно» и докладывает, как положено. Вот сейчас господин капитан Коссарт и господин капитан Ромашкевич нам это и покажут. Представим себе, что я — командир роты, а господа капитаны — поссорившиеся кадеты. Начнём, Константин Федорович!

Жестколицый капитан Коссарт шагнул к подполковнику, с неожиданной ловкостью и лихостью щёлкнул каблуками, вскинув ладонь к виску.

— Господин начальник роты, разрешите обратиться!

— Разрешаю, господин капитан.

— Господин начальник роты, имею доложить об оскорблении, нанесённом мне капитаном Ромашкевичем!

Кадеты было заулыбались, кто-то хихикнул, но Коссарт продолжал без малейшего смущения:

— Капитан Ромашкевич употребил в отношении меня слова, кои я считаю обидными и несправедливыми. Прошу разрешения на сатисфакцию!

— Господин капитан Ромашкевич, подойдите сюда!

Улыбаясь, худой и высокий Ромашкевич с не меньшей лихостью вытянулся в струнку, отдавая честь.

— Господин начальник роты, капитан Ромашкевич по вашему приказанию явился!

— Господин капитан, начальником второго отделения нашей роты к вам предъявлено требование о сатисфакции. Готовы ли вы дать его? Напоминаю, что, как вызванный, вы имеете право выбора оружия. Боксёрский ринг, фехтовальная дорожка, или ковёр для французской борьбы?

— Так точно, готов, господин подполковник! Выбираю боксёрский ринг.

— Тогда пожмите друг другу руки в знак того, что принимаете условия.

Оба капитана рассмеялись, сомкнув ладони в рукопожатии.

— Спасибо, Константин Федорович, спасибо, Александр Дмитриевич. Это, господа кадеты, была маленькая демонстрация, как надлежит разрешать споры, коль скоро вы не можете решить их никаким иным способом. Напомню также, что в корпусе у вас будут занятия и боксом, и борьбой, и фехтованием — как в обязательном порядке, так и добровольно-дополнительно. И, если вы бросите кому-то вызов — я, ваш ротный командир, и командир того кадета, с кем вы собрались дуэлировать — будем вашими секундантами.

Фёдор искоса взглянул на верзилу Воротникова; тот стоял, растерянно мигая.

— Помните, господа кадеты седьмой роты, — Две Мишени медленно шёл вдоль строя, — нет ничего хуже обмана. Особенно — обмана своего командира. Мы с господами капитанами все побывали в Маньчжурии, воевали и, поверьте, своими глазами видели, что случалось, когда командиры полков лгали своим начальникам дивизий, или начальники дивизий вводили в заблуждение командующих корпусами. Вводили по самым разным причинам. Боялись доложить правду; пытались получить подкрепления и боеприпасы вперёд остальных; старались выслужиться… это уже неважно. Вред от этого, как вы понимаете, был огромный. Поэтому, когда вы будете мне врать о том, что синяк под глазом — от того, что вы, якобы, стукнулись о косяк, а вовсе не о кулак вашего же товарища-кадета, вспомните об этом. Не привыкайте ко лжи; не считайте, что это в порядке вещей, будто бы начальство — оно совсем не вы, оно другое, не живёт вашей жизнью и ему нет до вас дела. Настанет день — и вы сами сделаетесь «начальством».

Подполковник остановился, постоял немного молча, оглядывая задумавшихся кадет.

— Поэтому, господа, я сегодня, в первый ваш день говорю вам — никакого вранья. Мы с вашими отделенными начальниками тоже были кадетами, мы все вышли из этих славных стен; не надо нам рассказывать, что такое «филеры» и что «нельзя ябедничать и доносить на своих».

— И играть в пуговки на сладкие булки тоже не надо, — вступил капитан Коссарт, подкручивая ус.

— И курить за большим погребом не следует такоже, — подхватил Ромашкевич.

— Вот именно, седьмая рота. На сегодня всё. Седьмая рота, смир-р-на! Вольно, разойдись по комнатам. В девять вечера — обход начальников отделений, в половине десятого — выключается общий свет в комнатах, в десять — лампочки на ваших рабочих столах, что под постелями. Подъём — в семь часов, утренняя поверка в четверть восьмого, гимнастика, и без пятнадцати восемь — завтрак. Об остальном прочитаете в дневниках. Устраивайтесь, господа кадеты. Да, чуть не забыл. За хорошую успеваемость и примерное поведение вы, господа кадеты, получаете билет в кадетскую чайную. Нет, денег там не надо. Можете взять себе чаю с сахаром, сдобу, сушки, баранки, карамельки, по счёту. Билет именной, так что не надо пытаться, гм, пройти по чужому, — Две Мишени внимательно взглянул на покрасневшего Воротникова. — Первый раз пойти могут все. А дальше — всё зависит только от вас. Идёмте!

Чайная располагалась в первом этаже, и оказалась очень уютной. Сделана она была словно старый трактир, со стойкой от стены до стены, за которой стоял фельдфебель Павел Ерофеич в длинном белом фартуке.

— Руки мыли, господа кадеты? — невозмутимо осведомился он.

— Руки крайне желательно иметь чистые, Павел Ерофеич об этом все возраста спрашивает, а однажды самого начальника корпуса спросил. — Две Мишени улыбнулся, а старик-фельдфебель ухмыльнулся в усы. — Так ведь дело было?

— Именно так, вашескобродь! Тогда едва-едва младшую роту усадил, со двора явившихся. И я-то каждого — руки мыл? Руки мыл? Руки мыл? Тут-то его превосходительство заходят, а я и ему, с разгону, мол, руки мыли?..