Страна мужчин (СИ) - "Elle D." - Страница 34

Дженсен страшно скучал по Джареду. По тем временам, когда всё было хорошо, и они часами напролёт болтали в гараже о машинах. И по временам, которые наступили потом, когда они обсуждали книги, а после занимались любовью, забывая, каков мир вокруг них и кто они сами. И по тем временам, когда большой, округлившийся живот Джареда мягко вздрагивал, приподнимаясь и опускаясь в такт размашистым глубоким движениям Джареда навстречу бёдрам Дженсена, его члену, ему самому. По тем временам, когда Дженсен засыпал, обвив его рукой и почти физически чувствуя, как рядом с ним бьётся не одно, а целых два сердца.

Дженсен так ужасно, так невыносимо по нему скучал, что можно было сойти с ума.

И он точно сошёл с ума, когда заговорил об этом с Мэлвином.

— Я хочу, чтобы ты сделал один звонок, — сказал Дженсен однажды. Это было через несколько дней после истории с голодовкой, и Мэлвин, кажется, уже перестал дуться, а Дженсен опять остыл достаточно, чтобы говорить с ним спокойно.

— Господин, вы же знаете, что вам запрещено…

— Я не говорю, что хочу позвонить сам. Позвонишь ты. Или тебе это тоже запрещено?

Удар попал в цель. Мэлвин слишком наслаждался своей абсолютной властью в доме, и мысль, что ему что-то может быть запрещено, задела его самолюбие.

— Я хочу, чтобы ты позвонил Генри Флетчеру, — понимая, что его надо брать тёпленьким, торопливо заговорил Дженсен. — У него есть доступ в Центр Размножения, пусть он наведается туда и расспросит о Джареде. Что-нибудь, что угодно, хотя бы самую малость. А потом перезвонит тебе. Сделаешь?

Он не приказывал, а уговаривал, почти умолял. Неизвестность убивала его, мешала сосредоточиться, а если он не сосредоточится, то точно не выйдет отсюда, пока не станет поздно.

Он слишком надеялся на успех, и не сразу понял, что произошло, когда лицо Мэлвина внезапно окаменело. Любезное выражение на нём застыло, и долю секунды, прежде чем исчезнуть, как будто существовало отдельно от лица — словно отшелушивающийся слой кожи у змеи в пору линьки. И когда эта маска пропала, Дженсен увидел ярость. Он даже не подозревал, что Мэлвин на неё способен.

— Опять Джаред, — выплюнул он, словно и впрямь гадюка, брызжущая ядом. — Всё не выкинете его из головы. Пора бы уже, господин! Вы разве не понимаете, что вас тут будут держать до тех пор, пока вы не прекратите о нём постоянно спрашивать? Было так хорошо, уже целых три дня ни одного упоминания — и вот, теперь я опять обязан доложить вашему отцу. Ну сколько же можно!

Дженсен опешил. Так в этом всё дело? Отец в самом деле воображает, что сидя под замком и ничего не зная о судьбе Джареда, Дженсен сможет его [i]просто забыть? [/i] Это было так нелепо, что он едва не рассмеялся.

— Отцу не обязательно об этом знать. Мэлв, ну послушай, ты же столько лет работаешь у меня… ты же служишь мне, а не моему отцу, разве не так?

— Сейчас — нет, — отрезал тот. — И это продлится до тех пор, пока вы не станете прежним. Пока не станете снова моим дорогим господином Дженсеном, которого я знаю и люблю. То, во что вы превратились с этим блядёнышем, это…

— Заткнись.

Мэлвин вскинул голову и ощерился, приподняв верхнюю губу. Это выглядело дико на его безвольном, невыразительном лице.

— Блядёныш, — прошипел он снова, не опуская глаз под ненавидящим взглядом Дженсена. — Эта тварь вас укусила, и вы заразились бешенством. Всё пошло наперекосяк. Вам надо было дать ему сдохнуть, сэр, и тогда бы ничего этого не было!

Дженсен застыл. Неужели… какого… о боже. Боже, каким же он был ослом.

— Ты его отравил, — проговорил он, едва слыша собственный голос. — Когда у него был тот припадок… это… это ты…

— Конечно, я. И вы бы мне потом ещё спасибо сказали. Он вас околдовал. Он был как заноза у вас в мозгу, вы ослепли, оглохли, вы ничего и никого не видели, пока он был здесь! Он отобрал вас у меня, и должен был сдохнуть. Слышите, сэр? Сдохнуть. И теперь это наконец-то случится.

— Тебе приказал отец? — всё ещё хрипя, спросил Дженсен. Если отец в этом замешен, он никогда, никогда не сможет…

— Нет. Мистер Эклз не знал. Он тогда ещё не давал мне… особых распоряжений на ваш счёт. Но я не сомневаюсь, он бы одобрил мою инициативу.

Разумеется. Ты чуть не угробил единственный удачный экземпляр в его коллекции — он бы тебе за это руки целовал, будь уверен.

— Ты больной, Мэлвин. Ты чокнутый психопат, ты это знаешь? И я убью тебя, как только у меня появится такая возможность.

— О нет, сэр, — сказал тот, снова по-лисьи сужая глаза. — Если бы я был чокнутым психопатом, я бы сейчас выстрелил вам в пах, а пока вы валялись бы в отключке, я бы связал вас, заткнул вам рот, дождался, пока вы придёте в чувство, а потом выебал бы вашу сладкую, тесную задницу, сэр. Я бы вас ебал до тех пор, пока бы не порвал вас нахуй в клочья, а потом бы я вас трахнул ещё раз, в рот, и вы бы всё проглотили до последней ёбаной капли, сэр. А потом бы я вас тут бросил в дерьме и соплях, и вы бы никому никогда не рассказали об этом… ведь не рассказали бы, не правда ли?

Дженсен смотрел на него, остолбенев. Пистолетное дуло в руке Мэлвина глядело ему прямо в пах, чуть подрагивая, и палец Мэлвина нервно подёргивался на спусковом крючке. Дженсен увидел, что зрачки у него расширены и разнимают почти всю радужку целиком, словно он обдолбан наркотиками… или чем-то, что хуже наркотиков.

Прошла бесконечно долгая минута, прежде чем Мэлвин сказал:

— Но я не психопат. Я ваш покорный раб и предан вам всем сердцем. И вы это понимаете в глубине души, хотя и сердитесь на меня за то, что я выполняю приказания вашего отца. Знаете, почему я это делаю, сэр? Не потому, что он мне платит — вы прекрасно знаете, что он не платит мне ни гроша. Но он желает вам добра, и это главное. Мы оба желаем вам добра. Поэтому вы останетесь здесь, пока вашему щенку в Центре Размножения тычут в живот иглы размером с вашу руку и суют в задницу камеры. Они его выебут, замучают, а потом вскроют живьём и выпотрошат, сэр, чтобы посмотреть, как оно всё у него там работает внутри. Его выпотрошат живьём, и он даже будет в сознании, сэр, он будет орать так, что у него кровь горлом пойдёт, и будет звать вас на помощь. Но вы ему не поможете, потому что вы здесь, под моим присмотром, и с вами всё будет в порядке, сэр, всё обязательно будет в порядке. Мы с мистером Эклзом сможем о вас позаботиться.

Он ушёл, и дверь заперлась. Дженсен снова остался один, и остаток дня провёл, пытаясь забыть эти расширенные зрачки, это трясущееся дуло, и этот голос, упрямо повторяющий: «Его выпотрошат, выпотрошат живьём, сэр». Ночью ему приснился кошмар, в котором Джаред, весь в крови, с жуткой раной на животе, звал его, а Дженсен бился в невидимое силовое поле между ними и никак не мог до него дотянуться. Он проснулся весь в поту, чуть не свалившись с кровати, и целый час простоял под душем, но так и не смог прогнать ни дрожь из предательски трясущихся рук, ни слова Мэлвина из своей головы.

Именно после этой ночи Дженсен понял, что больше ждать нельзя.

Он встал утром с чёрными кругами под глазами и на удивление холодной и ясной головой. Смятение, мутившее его разум предыдущие две недели, развеялось, и Дженсен наконец понял, что с самого начала вёл себя неверно. Но ещё не поздно было всё исправить — тем более теперь, после того, как Мэлвин, опьянённый своей властью над ним, сорвался и показал своё слабое место. Любой пленник, мечтающий о побеге, должен прежде всего изучить слабое место тюремщика. Слабым местом Мэлвина был Дженсен.

Он начал издалека и не сразу, выждав для верности ещё три дня — если бы он резко подобрел после их последней встречи, Мэлвин сразу бы заподозрил неладное. Три дня Дженсен разыгрывал депрессию, отказывался от еды и сутки напролёт лежал, отвернувшись к стене. Атака Мэлвина чуть не сломила его по-настоящему, и поэтому разыграть сломленность оказалось совсем легко. Мэлвин приходил, молча смотрел на него, ставил — или забирал нетронутым — поднос с едой и уходил. На третий день Дженсен увидел на его лице признаки беспокойства. Похоже, он не на шутку жалел о содеянном.