Дело одинокой канарейки - Дельвиг Полина Александровна - Страница 68

Лицо Кузьмина приняло решительное выражение. Он резко повернул ключ зажигания, утопил педаль газа до самого пола и развернул машину в обратном направлении.

Пилюгина покрылась испариной. Всегда нежная, чуть розоватая кожа ее вдруг стала мраморно-бледной. И только глаза сверкали яростным, холодным огнем.

– В чем дело? – с трудом сдерживая гнев, спросила она.

– Маленький, я не могу позволить себе потерять тебя. Для меня это будет равносильно смерти. Через границу тебе ни в коем случае нельзя. Тебя задержат на первом же посту. Даже если ты решишь превратиться в чайку и пролететь над Беринговым проливом. Уж коли этим делом интересуется ФСБ, тебя не выпустят, не надо даже пробовать.

Элеонора, закусив губу, мрачно смотрела сквозь лобовое стекло.

– Тогда ехать должен ты. Эту кассету необходимо спрятать в любом европейском банке. В ней залог моей свободы. Моей и... – Она не договорила. – Ладно, поехали.

Кузьмин побарабанил пальцами по рулю:

– Куда?

– Куда-нибудь, где я могу расстаться с красотой...

– Что ты имеешь в виду? – снова испугался Боб.

– Что я могу иметь в виду! – вспылила Пилюгина и дернула себя за волосы. – Необходимо это все обрезать и перекрасить. Найти какую-нибудь одежку попроще...

– А может, парик, Маленький?

– Перестань скулить и говорить глупости! Если я это все засуну под парик, то голова у меня станет, как кочан капусты. И потом, у меня привычка откидывать их назад. Ты что, хочешь, чтобы в один прекрасный момент я сдернула парик с головы?

– А ногти ты тоже отрежешь? – Кузьмин покосился на ее двухсантиметровые ногти, каждый из которых был настоящим произведением искусства.

Элеонора с недоумением посмотрела на Боба и сморщилась, словно от сильной боли.

– У меня такое впечатление, что ты не очень понимаешь, о чем идет речь. Речь идет о моей жизни. Ради этого я могу не только ногти, но и руки отрезать.

Боб вздохнул.

– Хорошо. Сделаем все, как ты захочешь. Единственный вопрос: я могу хотя бы прослушать эту кассету?

Элеонора на секунду задумалась, потом усмехнулась и нажала кнопку. Салон наполнился свистом.

– Ну как, нравится?

Кузьмин напряженно вслушивался в звуки, доносящиеся из динамиков. Лицо его принимало все более растерянное выражение. Наконец он махнул рукой:

– Поступай, как знаешь.

По крыше барабанил холодный осенний дождь.

Даша с трудом разлепила глаза. За окном уже было совсем темно. Перед глазами плыли круги, левая рука затекла и стала тяжелой, чужой, бесчувственной. Молодая женщина подняла ее вверх и сморщилась. Кровь возвращалась медленно и болезненно.

Прошедший день восстанавливался в памяти также медленно и болезненно. Она снова прикрыла глаза. Неужели это действительно было? Элеонора, гуанчи, темные, как дождливая ночь, зрачки Полетаева...

Дашу бросило в жар. Все было на самом деле: Элеонора сбежала, у Боба сожгли дачу, чех разбил машину Митрича, а она разбила чужой диктофон. Она одна виновата в том, что произошло. Анька ее уже, наверное, ненавидит. Что за таблетки она посоветовала ей выпить?

Даша нащупала на тумбочке пузырек с лекарством и попыталась прочитать название, но в темноте ничего не было видно, а встать и включить свет казалось невозможным подвигом.

Может, Петрова втихомолку решила ее отравить?

Глухо, словно сквозь вату, прозвенел дверной звонок.

Даша лежала, не двигаясь. Через пять минут стало ясно, что пришедший сдаваться не собирается. Она беззвучно выругалась, встала и, держась обеими руками за стенку, доползла до коридора.

На пороге возвышался мрачный Полетаев.

– Я знал, что добром это не кончится, – без вступления начал он и прошел в квартиру. – Куда могла скрыться твоя подруга?

– Анечка? – удивилась Даша, пытаясь привести волосы в порядок.

– Какая еще Анечка! – грохнул тот кулаком по столу, но, смутившись своего порыва, извинился и присел на стул. – Пилюгина. Куда она могла уехать? Или где прятаться?

– Откуда я знаю? – в свою очередь возмутилась Даша. – Мы и раньше-то особо близкими подругами не были, а теперь... Прошло почти шесть лет.

Сонливость как рукой сняло. С появлением подполковника вернулось бодрящее дыхание реальной жизни.

– У Боба спрашивали?

– Кузьмина?

– Да.

– Его тоже нигде нет.

– Ну, значит, вместе уехали, – равнодушно заметила Даша и, помолчав, добавила: – Куда-нибудь.

– Потрясающе! Более исчерпывающей информации я в жизни не получал!

Полетаев на всякий случай внимательно осмотрел квартиру. Заглянул во все шкафы и даже под кровать. Даша молча наблюдала за ним. Вид рыскающего по всем углам зфэсбэшника настроил ее на саркастический лад.

– А зачем она тебе понадобилась-то? Ты же мои идеи обозвал бредовыми. Или с версиями туго?

Полетаев молча указал ей пальцем на стул, подождал, пока она устроится и, наклонившись к ней, тихо произнес:

– Ты, наверное, плохо представляешь, во что на сей раз влезла. А я тебе расскажу. Та пленка, что была обнаружена в автоответчике у Максимова...

– Ах ты... – взбеленилась Даша, вспомнив, как зфэсбэшник клялся, что никакой кассеты не видел. – Да ты... просто... Я слов не нахожу, чтобы сказать все, что о тебе думаю!

Полетаев резко оборвал ее крики:

– Мне наплевать на то, что ты обо мне думаешь. В высшей степени. Лучше послушай дальше. Угадай, что там было зашифровано? Тебе передать дословно?

– Конечно. – Даша по-прежнему сохраняла независимый вид.

– Цитирую. «Рыжая, я уже мертв. Этот человек от второй матери. Узнай, кто он. Эта вещь его. Если ты поймешь это послание, то поймешь и то, что на ней. Отнеси то, что я тебе дал, в дом на горке и скажи, что это связано с делом «X».

Даша вытаращила глаза.

– Что это за бред?

– Если бы... – Подполковник достал из кармана роскошного итальянского кардигана батистовый платок и аккуратно промокнул лицо. В темно-синих глазах застыло раздражение. – Расскажи, как ты умудряешься находить средь бела дня на свою... голову такие приключения?

Она вскинулась:

– А почему вы решили, что это обо мне? И какой еще дом на горке? Он что, не мог прямо сказать?

– Разумеется, нет! Свист – это язык понятий. Каждая трель означает самостоятельное понятие, с его помощью нельзя передавать имена и названия. Что такое Лубянка, гуанчи, к сожалению, не знали, а вот что такое дом на горке, знают все. Ну кроме тебя, конечно. Налей мне чаю.

Последовала пауза, во время которой Даша, сердито сопя, готовила чай. Положив вместо сахара две столовые ложки соли, она невозмутимо протянула кружку подполковнику.

– Ну, допустим. Допустим, пусть будет Лубянка. Но, по-твоему, я единственная рыжая женщина на всем белом свете?

– В этом деле – да. – Полетаев сделал большой глоток и замер. В глазах его показались слезы.

– А что это за дело? – как ни в чем не бывало поинтересовалась отравительница.

Эфэсбэшник подскочил к раковине и принялся отплевываться, словно кот от прокисшей сметаны. Прополоскав рот водой, Полетаев повернулся к Даше. Выражение его лица не сулило ничего хорошего, но молодая женщина решила идти до конца.

– Так что же это за дело? – повторила она, протягивая подполковнику полотенце, которое уже давно приготовила для стирки.

Полетаев усилием воли сдержался, вытер лицо и мрачно буркнул:

– Не твое дело.

– А почему оно так называется – «X»?

– Оно называется не так. Но мне и в страшном сне не придет в голову сообщить тебе его настоящее название. И сейчас я об этом рассказываю с одной-единственной целью: получить то, что тебе дал Макеев.

Даша некоторое время молчала, затем поправила волосы и тихо произнесла:

– Он мне ничего не давал.

– Дарья, шутки кончились.

– Я и не шучу. – Она взглянула эфэсбэшнику прямо в глаза. – У твоего друга – майора Томека – наверняка сохранился протокол обыска. – Заметив промелькнувшее на его лице сомнение, поспешила добавить: – Да-да, меня полностью обыскали после того, как Кока умер. Так вот, позвони ему и спроси, что при мне было найдено.