Странствие за Фарадоунами (ЛП) - Форд Рик - Страница 12

Троица, выждавшая значительное время и удовлетворенная тем, что их не увидели и не услышали, расслабилась. Все они приютились позади большой ивы и куста падуба, выросшего из семени, вероятно, оброненного какой-то птицей много сезонов назад. Единственным звуком, не считая тех, что доносились из ложбины, было непрерывное журчание струй, бегущих между камешками на песчаном дне ручья.

— Что будем делать? — тихо спросил Наб, повернувшись лицом к остальным.

— Это уркку, — сказал Перрифут. — Так, пошли обратно. Давай, Брок, поворачивай. — И он слегка подтолкнул барсука лапой.

— Нет, — твердо ответил Брок.

— Что значит «нет»? Это уркку, и у них, наверное, ружья. Не дури. Давайте пойдем назад, — яростно прошептал заяц.

— Нет. Я совершенно уверен, что они неопасны. Не могу объяснить, но они ведут себя не так, как те уркку, которых мы обычно видим. И, кроме того, звуки голосов другие — выше и мягче. Нет, опасности нету. Прекрасный случай для тебя, Наб, посмотреть на уркку воочию. Слушайте, вот что мы сделаем. Перрифут, ты профланируешь по передней стороне ложбинки поближе к ним, так, чтобы они тебя увидели, но не слишком близко, чтобы зря не рисковать. И пока они смотрят на тебя, Наб сможет перебежать сзади и укрыться за кустами дрока. Я остаюсь здесь и наблюдаю.

— Хм-м-м. Мне это совершенно не нравится, — пробормотал заяц. — Ни капельки. Все же, если мой искушенный друг говорит, что опасности нет, значит, ее нет. Я просто понадеюсь, что он прав. А почему бы тебе не пойти пофланировать, Брок?

— Потому что, если я неправ, ты убежишь быстрее, — лукаво усмехнулся Брок.

— Ну хорошо, — сказал Перрифут. — Пожелайте мне удачи.

Заяц неторопливо поскакал по травянистому берегу, и, когда он появился в поле зрения перед ложбиной, двое оставшихся животных услыхали доносящиеся из-за дроковых кустов слабые восторженные взвизги. Перрифут остановился и принялся прихорашиваться, и по звукам веселья Брок догадался, что уркку увидели зайца и полностью погрузились в созерцание его выходок.

— Порядок, теперь ты, Наб. Но будь осторожен и держись не на виду, — прошептал Брок, и мальчик, согнувшись чуть ли не вдвое, стремительно метнулся к укрытию за кустами над ложбинкой. Он на мгновение бесшумно присел, не решаясь даже вздохнуть, а потом, сжигаемый любопытством, пополз вдоль кустов, покуда не нашел просвета, через который открывался хороший обзор. Там он впервые в жизни увидел другое существо своего племени.

Собственно, существ было двое — сидели спинами к Набу и разглядывали Перрифута. Даже несмотря на то, что они сидели, Наб заметил, что одно больше, чем другое, и смекнул, что это родитель и детеныш. Припомнив рассказы Римуса и Биббингтона, он заключил, что они обе самки. Он и сам не знал, что готовился увидать, но узнав себя в них, удивился куда меньше, чем ожидал. Тем не менее его очаровало то, как они разговаривали и как выглядели; и по мере того как он смотрел, его внимание все больше и больше приковывала маленькая девочка, которая прижималась к матери, крепко держа ее за руку, возбужденная тем, что видит зайца так близко.

Перрифут, похоже, уже сам начал наслаждаться, оказавшись — и притом безо всякой опасности — объектом такого пристального внимания: он сделал несколько прыжков и остановился, поднявшись на задние лапы и подняв стоймя уши — ни дать ни взять высокомерный царек, а затем еще несколько раз подпрыгнул и повторил представление. Девочка обернулась посмотреть на Перрифута, и Наб рассмотрел ее лицо; судя по росту, она, вероятно, видела столько же сезонов, сколько и он, и, глядя на ее большие голубые глаза, нежный рот и мягкий румянец щек, обрамленных спутанным каскадом золотых волос, он был заворожен. Ее лицо словно вобрало всю магию весеннего дня, и когда она смеялась, у него от неподдельной радости замирало сердце; девочка была Принцессой Золотого Полдня, и всю оставшуюся жизнь ему не забыть своих чувств в тот день, когда он впервые увидел ее.

Зайцу забава уже наскучила и, чувствуя, что долг исполнен, он медленно запрыгал обратно туда, где из-за куста падуба наблюдал Брок. Наб, однако, был не в силах оторваться от зрелища и явно даже не заметил, что Перрифут скрылся.

— Что с ним? — раздраженно зашептал заяц. — Он что, не насмотрелся?

— Не знаю; наберись терпения и попробуй представить, как бы ты себя чувствовал, если бы в его возрасте впервые увидел зайца.

Перрифут хмыкнул и вытянулся, чтобы вовсю насладиться теплом солнца и прикинуть, какую историю расскажет своей зайчихе. Тем временем мечтательное оцепенение Наба внезапно нарушилось, потому что девочка вскочила, что-то сказала и убежала из ложбины к воде, где принялась собирать первоцветы. Следуя за извивами потока, она вскоре скрылась из поля зрения своей матери и подошла довольно близко к тому месту, где лежал Наб; в сущности, он мог бы приблизиться к ней не замеченным из ложбины. Его внезапно охватило непреодолимое желание показаться девочке и поговорить с ней, несмотря на предупреждение Брока и все проснувшиеся звериные инстинкты, велящие ему оставаться неприметным. Как подступиться к ней? Как она отреагирует? Позовет маму? Сотня подобных вопросов проносилась у него в голове, а сердце билось так громко, что девочка наверняка слышала, как оно стучит, пока он медленно полз по насыпи прочь от укрытия за дроковыми кустами до мелкой канавки, которая вела к большой иве у речушки, где сейчас гуляла девочка. За кустом падуба Брок растолкал Перрифута, и оба с ужасом наблюдали, как Наб подползает ближе и ближе к девочке.

— Что он делает? Мне пойти остановить его? — спросил заяц.

— Нет, — отвечал Брок. — Уже слишком поздно; он сделает то, что решил, а мы можем только надеяться, что оно обернется к лучшему.

Наб теперь добрался до подножия дерева и присел между корнями, едва дыша и слушая, как бежит вода по песчаному руслу как раз у его левого локтя. Медленно-медленно, как учил его Брок, он поднял голову так, чтобы чуть заглянуть поверх края канавы. Девочка была шагах в восьми, спиной к нему. Что-то тихо напевая, она собирала первоцветы и красные зорьки, которые росли на прибрежной кочке, и, по-видимому, с головой ушла в это занятие. За речкой зеленые луга мягко подымались кверху, встречаясь с огромными буками на краю Высокого Леса. Там с довольным видом паслись овцы, их белая шерсть отчетливо выделялась на зелени травы, а над головой парили жаворонки, распевая весенние песни, как пели всегда с незапамятных времен.

Наб встал и, беззвучно пройдя по травянистому берегу речки, оказался в шаге от девочки. Почувствовав, что рядом кто-то есть, она перестала напевать, быстро выпрямилась и обернулась.

— Ой! — встревоженно вскрикнула она. — Ты меня напугал. Ты кто? Я тебя в деревне, по-моему, не видела. Ты в игру какую-то играешь — в смысле, одет так? Ну, скажи мне, кто ты?

Девочка разглядывала его с растущим изумлением. Его волосы темного золотисто-коричневого цвета мягкими волнами ниспадали на плечи и, чтобы не лезли в глаза, были перевязаны на лбу тремя-четырьмя свежими зелеными камышинами. Вокруг талии шла широкая полоса бересты с серебристой березы, прошитая молодой, тонкой, как тростник, ивовой ветвью и непонятно как застегнутая сбоку. Ноги были босы, а по сторонам туловища свободно болтались большие руки с длинными пальцами и обломанными ногтями. Но его лицо! Его лицо было цвета осенних буковых листьев, и на нем сияли темные жгучие глаза. Горящий взгляд мальчика без остановки скользил по ее фигурке. Наверное, ей следовало бы испугаться, но инстинкты подсказывали, что бояться нечего, к тому же она была слишком загипнотизирована его беспокойными глазами, и только и могла, что стоять и рассматривать его.

— Кто ты? — медленно и мягко спросила она снова. — Почему ты боишься? Откуда ты пришел?

Наб весь дрожал от страха, и все же — он сам не знал почему — его сжигала потребность поговорить с ней, рассказать о своем доме и друзьях, о лесе и тяжелых днях прошлой зимы, и обо всем-всем, что он когда-нибудь делал, видел, слышал. Но когда он попытался заговорить на языке лесов, она покачала головой и, кажется, не поняла; она просто продолжала открывать рот и издавать странные звуки и шумы, каких он никогда раньше не слышал; это, должно быть, тот самый язык уркку, о котором ему рассказывали. Но ему пришлись по душе звуки ее голоса; он мог бы слушать эти нежные веселые тона вечно.