Марсианин: Цандер. Опыт биографии - Голованов Ярослав Кириллович - Страница 35

Еще 8 октября 1926 года Цандер пишет письмо в Главнауку Народного комиссариата просвещения РСФСР, сопровождая его расчетами и описаниями своих работ. Он просит выпустить книгу под пространным заголовком: «Полеты на другие планеты; первый шаг в необъятное мировое пространство; теория межпланетных сообщений» — уже по названию видно, что он задумал труд фундаментальный. В приложении — отдельные главы, расчеты корабля, программа полета, варианты траекторий. На счастье Цандера, все эти материалы направили на рецензию профессору В. П. Ветчинкину, который пишет подробную рецензию. Отмечая заслуги зарубежных специалистов, идущих по пути Циолковского: Годдарда, Оберта, Эсно-Пельтри, Валье, Владимир Петрович подчеркивает, что «существенно новое внес в этот трудный вопрос Ф. А. Цандер». Свой отзыв он заключает такими словами: «…я полагаю совершенно необходимым дать возможность Ф. А. Цандеру в кратчайший срок подготовить к печати и напечатать свои работы…»

Казалось бы, все хорошо, но дело не двигается. Цандер вторично пишет в Главнауку. Начинает он свое заявление уже не с просьбы об издании. В конце концов есть кое-что важнее книжного увековечения. Его заботит не прошлое, а будущее: «1. Прошу Вас выдать мне отношение в Управление Военно-воздушных сил (УВВС) с предложением мне предоставить в ЦАГИ или Авиатресте возможность работать исключительно в области межпланетных сообщений, особенно высоколетающих аэропланов, двигателей и ракет к ним… с тем, чтобы я давал регулярно отчет о ходе своих работ инстанции, назначенной мне Главнаукой». И лишь во втором пункте письма он напоминает о своей просьбе об издании книги «о межпланетных сообщениях на прибл. 500 страниц…».

Историческими личностями называют людей, влияющих на развитие прогресса человечества. Герострат, чтобы прославиться, сжег великолепный храм Дианы в Эфесе и таким образом стал личностью исторической. В этом смысле и неизвестный нам чиновник из Главнауки тоже личность историческая, поскольку он оказал влияние на прогресс, хоть и ненадолго, но все-таки притормозив его. Отзыва В. П. Ветчинкина — одного из талантливейших учеников Н. Е. Жуковского, первого русского дипломированного авиационного инженера — ему показалось недостаточно, и он направил материалы Цандера на повторную рецензию человеку, быть может, и неплохому, но просто совершенно в данных вопросах невежественному, который, недолго думая, порекомендовал сократить книгу Цандера раз в пять, а то и больше, ограничив ее рамки обзором современного состояния ракетной техники. Всякие новации самого Фридриха Артуровича он посчитал совершенно излишними. Получив такую рецензию, «исторический» чиновник через девять (!) месяцев уведомил Фридриха Артуровича, что удовлетворить его ходатайство о содействии в завершении труда по вопросам межпланетных сообщений не представляется возможным.

Лишь через пять лет после смерти Цандера материалы, посланные им в Главнауку, благодаря хлопотам М. К. Тихонравова увидели свет в одном из выпусков сборника «Ракетная техника».

Цандер в вопросах человековедения часто выглядел идеалистом. Разумеется, вся эта канитель с Главнаукой, ни на пядь не сдвинувшая дело с мертвой точки, его искренне расстроила. Видя, как засасывает бюрократическое болото его идею, он, не дожидаясь ответа Главнауки, посылает письмо наркому К. Е. Ворошилову, проявляя при этом совершенно несвойственные ему дипломатические способности. Понимая, что наркомвоенмора (так тогда назывался министр обороны) нелегко заинтересовать полетом на Марс, Цандер пишет: «Желая помогать обороноспособности Красного Воздушного флота, настоящим прошу Вас разрешить мне производить на заводе или в ЦАГИ работы в той части межпланетных сообщений, которая сейчас должна оказать громадную помощь военному делу…» Цандер не лукавит, не обманывает Ворошилова. Опытный инженер, он понимает, что в процессе работы над межпланетным кораблем непременно выявится нечто полезное для обороны Родины. Доказательство тому — его набросок работ, способных усилить военную мощь Красной Армии. Там и опытный проект «далеко летающей ракеты, могущей быть установленной также в аэроплане наряду с двигателем для полетов в высших слоях атмосферы с громадной скоростью», и опытный нефтяно-кислородный двигатель для круто взлетающего истребителя-перехватчика.

Получив заключение Главнауки и не дождавшись ответа Ворошилова, Цандер в сентябре 1927 года пишет письма профессору С. А. Чаплыгину, наркому просвещения А. В. Луначарскому, замнаркомвоенмора С. С. Каменеву. Он использует всякую возможность вовлечь в свои работы как можно больший круг людей. Так, например, о бескарбюраторном двигателе высокого давления с насосной системой подачи компонентов, который он прочит истребителю-перехватчику, но который нужен ему и для разгона космического корабля в земной атмосфере, 16 февраля 1926 года он делает доклад на родном заводе «Мотор», демонстрируя рабочим свои чертежи и схемы.

Это уже совсем другой «Мотор», чем пять лет назад. В 20-е годы произошла реконструкция московской авиапромышленности. Еще в 1912 году в районе нынешней Ткацкой улицы при финансовой поддержке французов был организован завод «Гном-РОН», переименованный после Октября в «Икар-2». В 1916 году на Мееровском проезде возник авиазавод «Сальмсон». В 1918 году он сгорел, а после восстановления получил новое имя — «Амстро». В 1924 году «Амстро» объединили с «Мотором» и он стал называться заводом № 4 «Мотор». После смерти М. В. Фрунзе заводу присвоили имя этого замечательного советского военачальника. (Впоследствии этот завод, объединившись с «Икаром-2», долгое время существовал как завод № 24 имени М. В. Фрунзе.) Вот на этом новом «Моторе» в Мееровском проезде и работал теперь Цандер.

Прощай, Даниловское кладбище! Прощай, отец Лука! Цандер с семьей переезжает на другой конец Москвы. Некоторое время он живет в доме, принадлежавшем управляющему «Сальмсона». Профессор Ю. А. Победоносцев, воспользовавшись приглашением Цандера осмотреть его домашнюю «оранжерею авиационной легкости», был у него дома. Он вспоминает: «Цандер жил тогда в Москве недалеко от Семеновской заставы, на территории завода „Мотор“, во дворе; у него была небольшая квартирка, кажется, две комнаты».

Вскоре, вступив в едва ли не первый советский строительный кооператив, организованный рабочими «Мотора», семья Цандера перебирается в Медовый переулок.

Жили они на четвертом этаже в трех комнатах большой коммунальной квартиры — тогда существовало прочное мнение, что именно коммунальные квартиры, коридорные системы, общие кухни и туалеты способствуют быстрейшему искоренению буржуазной психологии.

Центральная комната с большим круглым столом посередине была столовой и гостиной. Дверь слева вела в спальню Александры Феоктистовны, где стояла кроватка Астры, а с 1926 года и ее братика Меркурия. Справа был кабинет Фридриха Артуровича. У окна с балконной дверью стоял его письменный стол. На противоположной стене — большой ковер, спускавшийся к кровати Фридриха Артуровича. Слева от стола — широкая полка с книгами. Тут же размещался его крохотный ботанический сад «оранжерея авиационной легкости» — с активированным углем вместо земли. Больше ему, собственно, и не надо было ничего.

Новое жилье было не в пример лучше Даниловской богадельни, но Александре Феоктистовне квартира не нравилась. Фридрих Артурович просил не открывать окна, приближая тем самым жизнь «оранжереи авиационной легкости» к условиям космического полета. Но становилось так душно, что Александра Феоктистовна не выдерживала и, дождавшись, когда муж уйдет на работу, окна все-таки открывала. Тогда духоту сменял шум и пыль: напротив стучала новыми немецкими станками фабрика «Шерсть-сукно». Она ходила жаловаться в партком «Мотора», однако остановить суконное производство авиационники были не в силах.

Три комнатки (общая площадь их не превышала 40 квадратных метров) в Медовом переулке выглядели более чем скромно. Однако Фридриха Артуровича это не смущало. Точнее, не интересовало вообще. Так же, как не интересовали его проблемы одежды и питания, хотя в те годы это были серьезные проблемы. Наследуя старинную инженерную гордость и прибалтийскую аккуратность, Цандер старался быть опрятным и элегантным, но сохранять вид, по его представлениям приличествующий инженеру, становилось все труднее. Пальто с черным барашковым воротником совсем износилось, шапка его вытерлась. На его счастье, заслуженным работникам «Мотора» выдали белые кителя и брюки, парусиновые полуботинки с кожаными носами и кожаные пальто-реглан[44]. Это казалось богатством невероятным. Он и сам не замечал, как, все глубже и глубже погружаясь в работу, он становился почти аскетом. Он пришел к простой и великой истине, что для счастья человеку вовсе не нужны вещи и деньги, и вместе с тем год от года он как-то острее воспринимал те простые радости, которые дарит человеку солнце в окне, цветы на поляне, смех ребенка! Отдыхать он не любил, не умел, тяготился отдыхом несравненно больше, чем работой. С трудом весной 1928 года удалось уговорить его отдохнуть на Кавказе. Лишенный своей логарифмической линейки, вырвавшись из красных пустынь Марса, он словно заново открывал для себя красоту Земли. «Здесь наступила прелестная, теплая, солнечная погода, — писал он в письме от 17 апреля из Гагры. — Весь газон покрыт цветочками желтыми, синими, белыми, а также садовой маргариткою. Мы прогуливаемся по окрестности, живописной горными речками, горными тропинками, пластами, видом на далекое море и уже большей частью зеленые горы. Цветет здесь много новых цветочков и растут колючие вьющиеся кусты…»