Марсианин: Цандер. Опыт биографии - Голованов Ярослав Кириллович - Страница 34

Ракетчиков критикуют подчас совершенно незаслуженно. Так, в «Известиях» от 13 июня 1924 года попало Роберту Годдарду, который объявил в газете «Нью-Йорк геральд», что 4 июля он отправит ракету на Луну. Циолковский тоже считал, что сообщения из США — это газетная «утка». «Предприятие Годдарда под каким-нибудь предлогом будет отложено, — писал он. — Его ракета не поднимется и на 500 верст. И ни в коем случае не попадет на Луну без управителя. Эта задача трудна даже для теории. Мой долг — заранее высказаться». И Циолковский, и «Известия» правильно сделали, что одернули американца. Но под горячую руку досталось и нашим энтузиастам, которых в известинской заметке называли «отечественными Сирано де Бержераками», хотя обидного здесь ничего не было: знаменитый французский поэт XVII века действительно был первым, кто описал фантастический полет на Луну многоступенчатого ракетного корабля. Заканчивалась эта заметка и вовсе безграмотно. Анонимный автор заметки в «Известиях» утверждал, что движение Луны столь сложно, что попасть в нее вообще нельзя. «Не говорим уже о других трудностях, — продолжал он, — например, с одной стороны, учеными высказываются вообще сомнения в возможности отдачи, то есть ракеты, в безвоздушном пространстве, а с другой стороны, наука далеко не установила еще, где кончается наша атмосфера и начинается безвоздушное пространство…»

Представляете, каково было Цандеру читать такое?

Заявление Годдарда, хоть и было газетной «уткой», сыграло и свою положительную роль: возрос интерес к проблемам космонавтики. Все только и говорили о лунной ракете, спорили о том, будет ли видна вспышка, когда ракета ударится о Луну, и вообще, сможет ли она пролететь 400 тысяч километров. Общество изучения межпланетных сообщений решило, что всякие нелепицы и слухи следует пресечь, и Крамаров попросил Цандера подготовить лекцию для участия в диспуте «Полет на другие миры».

Диспут состоялся 1 октября 1924 года в большой аудитории физического института МГУ. Народу собралось так много, что на улицу Герцена был послан милицейский наряд для наведения порядка. Люди стояли в проходах и у дверей аудитории. Открыл диспут приехавший из Ленинграда член совета Общества мироведения В. В. Шаронов — будущий известный советский астроном, тогда продолжавший еще учебу в ЛГУ после службы в Красной Армии.

— Я имел возможность только дать обзор путей разрешения тайн мироздания, — вспоминал потом Всеволод Васильевич, — тогда как выступавший вслед за мной молодой ученый и талантливый инженер Цандер сделал интереснейшее сообщение об изобретенном им корабле для полета в мировое пространство и убедительно показал преимущество его проекта над проектами Оберта в Германии и Годдарда в США.

Успех диспута был столь велик, что 4 и 5 октября состоялось его повторение. «С каким вниманием и волнением присутствующие слушали доклад Цандера! — вспоминал будущий сотрудник Фридриха Артуровича в ГИРД Александр Иванович Полярный. — Указав на заслуги К. Э. Циолковского, докладчик развернул перед слушателями программу завоевания межпланетного пространства, показывал схемы аппаратов, давал соответствующие расчеты. Он как бы приблизил к слушателям будущее — полеты в космос».

Обидно и печально, что ни одно выступление Цандера не было записано, хотя к тому времени уже существовала звукозаписывающая аппаратура. Не существует и кинокадров, где можно было бы увидеть Фридриха Артуровича. Дело не в том, ЧТО он говорил. Это мы как раз знаем. Дело в том, КАК он это говорил. «В этом человеке, — писал Г. М. Крамаров, — великолепно сочетался мечтатель, способный уноситься в бескрайние области фантазии, и талантливый инженер-практик, всю свою жизнь отдавший делу подготовки космических полетов… На всех, кому довелось лично знать Ф. А. Цандера, производила неизгладимое впечатление его целеустремленность. Он жил одной мыслью, был весь проникнут ею, только на ней сосредоточены были все его стремления. Эта мысль — мечта о межпланетных полетах». Один сотрудник ГИРД, работавший с Фридрихом Артуровичем, сказал много лет спустя:

— Цандер говорил о космическом полете так, как будто у него в кармане лежали ключи от ворот космодрома…

Не меньший интерес, чем диспут в МГУ, вызвала состоявшаяся три года спустя Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов. Открылась она на Тверской, в доме № 68, где располагался тогда клуб АИИЗ — «Ассоциации изобретателей инвентистов», «внеклассовой, аполитичной ассоциации космополитов», как они сами себя называли.

В первые послереволюционные годы изобретатели, никак не объединенные в царской России, стихийно стремились к единству, образовывая множество чаще всего недолговечных, фантастических организаций: ACHAT, ЛАКИ, АИЗ, АИИЗ. В АИИЗ, например, разрабатывали международный язык изобретателей АО, на котором должны были объясняться и будущие космонавты. Кстати, мудрый Циолковский сразу понял, что с АО изобретатели хватили через край. Сначала он просто написал, что отказывается «от проверки и оценки АО»… Затем в другой открытке объяснил этот отказ: «Я несколько сомневаюсь в практичности искусственного языка. Язык создается тысячелетиями, при участии всего народа. Возможно, что я ошибаюсь». Он не ошибался: нынешние космонавты на АО не говорят, как, впрочем, и изобретатели.

При всей хлесткости, искусственности и нарочитости своих лозунгов: «Через язык АО изобретем все!», «Мы, космополиты, изобретем пути в миры!», аиизовцы были людьми деятельными, энергичными и десятую годовщину Октября решили отметить небывалой выставкой. Инициаторы идеи — изобретатель и летчик Георгий Андреевич Полевой и автор проекта ракетомобиля Александр Яковлевич Федоров списались с Циолковским, с зарубежными ракетчиками, уговорили прислать документы, описания, модели, портреты. Художник И. П. Архипов оформил витрину, на которой расстилался лунный пейзаж. На горизонте из-за острых пиков лунных гор выглядывал сине-зеленый диск Земли, ближе у края большого кратера высилась космическая ракета, а неподалеку от нее, взобравшись на скалу, всматривался в лунные дали фанерный человечек в скафандре. Была и другая картина, на которой в оранжевой почве, синих растениях и бегущих вдаль прямых каналах легко угадывался Марс.

Отдельные стенды выставки были посвящены деятельности пионеров космонавтики и ракетной техники. Наиболее полно было представлено творчество К. Э. Циолковского, скульптурный портрет которого украшал этот раздел выставки. На других витринах и висящих под стеклом на стенках документах рассказывалось о работах Николая Кибальчича, Германа Оберта, Роберта Годдарда, Макса Валье, Робера Эсно-Пельтри, Германа Гансвиндта и других энтузиастов. Конструкторский отдел выставки открывался экспозицией, посвященной трудам Цандера. Там размещались его схемы и чертежи, над которыми летела к потолку модель космического корабля.

Выставка пользовалась большой популярностью. У «лунной» витрины на Тверской постоянно толпился народ. «Пропускаемость публики 300–400 человек в день», — с гордостью писали устроители в Калугу Циолковскому, все еще надеясь выманить в Москву этого убежденного домоседа. Всего на выставке побывало более десяти тысяч человек. При входе лежала книга, в которую предлагалось записываться тем, кто желает полететь на Луну. Как жаль, что книга не сохранилась! Через 52 года ее можно было бы подарить Нейлу Армстронгу[43]. Он бы оценил такой подарок…

Успех выставки, публикации в печати сообщений о работе ракетчиков, интерес к диспутам и лекциям, посвященным проблемам межпланетных путешествий, казалось бы, должны были способствовать укреплению авторитета Цандера и его единомышленников, которые стремились расширить поле своей деятельности как в области пропаганды, так и практическом осуществлении межпланетных полетов. Однако стену предвзятого скептицизма не так легко было пробить.