Кукольная королева (СИ) - Сафонова Евгения - Страница 122

Опасения были напрасными. Когда он вернулся, заодно набрав хвороста, девушка просто сидела подле Арона, обняв руками колени, глядя в его лицо, казавшееся спящим. Молча подпалив магией мокрый хворост, Джеми щелчком пальцев высушил одежду прямо на них и — сев напротив неё, скрывшись за языками пламени, — стал ждать.

Но за всё то время, что он ждал — ждал, когда она очнётся от своей боли, — она даже не шевельнулась.

— Таша…

Ответа он не дождался.

— Таша, скажи что-нибудь.

Она даже не моргала.

Джеми обошёл костёр и, присев на корточки, коснулся её руки:

— Посмотри на меня.

Ресницы её дрогнули, и она посмотрела. Без вопроса, без участия. Пустыми глазами.

Глазами того, кто умер вместе с лежащим на земле.

— Нельзя так. Нельзя, — голос сорвался на хрип. — Я… я тоже не верю, что всё закончилось так. Но мы должны идти дальше. Без него.

Не ответив, она вновь опустила взгляд.

Умирающий костёр трещал в пламенных судорогах.

— Пусти меня, — глухо сказал Алексас.

Джеми вздохнул; вздох вышел болезненно, каким-то толчком. Покорно прикрыл глаза.

Потом Алексас положил ладонь на её плечо — и когда он вымолвил её имя, два слога прозвучали мягко, словно шуршание бархата.

— Таша, он погиб. Примите… прими это. От того, что ты отказываешься в это верить, от того, что сидишь рядом, ничего не изменится.

Какое-то время он слушал тишину.

— Таша, ответь.

Она молчала.

— Вернись, или я верну тебя сам. Предупреждаю.

Она не слышала или не хотела слышать; и тогда Алексас, сплюнув в сторону, отстранился и вскинул руку.

Боль хлёсткого удара по лицу заставила её вздрогнуть.

Взглянув на него, Таша изумлённо прижала ладонь к горящей щеке.

— Прошу прощения, — спокойно произнёс Алексас. — Очнулась?

Она молча смотрела на него.

— Если собираешься сидеть так вечно, боюсь, у меня на тебя несколько иные планы. Как твой рыцарь, я забочусь о твоей безопасности, и долг велит мне вернуть тебя к жизни — любой ценой.

Таша, отведя глаза, вновь устремила взгляд на спокойное лицо с тонкой тёмной линией, протянувшейся по щеке от угла приоткрытых губ.

Слёз не было. Она не могла плакать. Не было ненависти. Не было боли.

Была только пустота.

— Я хотела бы уснуть, но не могу, — шёпот её был сухим, как мёртвые осенние листья. — Я хотела бы проснуться, но не могу.

Пустота, в которую она падала теперь, была куда страшнее той, из которой её выдернул Воин. Эта пустота была внутри неё: чёрная, бесконечная, страшная. Пропасть без границ, без дна.

Место, где раньше был Арон — и где теперь его не было.

— Я хочу, чтобы ничего этого не было. Хочу, чтобы это был просто сон. Ещё один кошмар.

— Это не сон. Он мёртв. — Голос Алексаса был непривычно жёстким. — А ты сидишь и ждёшь, что вот сейчас он откроет глаза и улыбнётся тебе, и всё станет, как было, но этого не будет.

Она не откликнулась.

— Таша, вспомни о сестре. — Взяв её руки в свои, он сжал пальцами её тонкие, перепачканные красным ладони. — Она ждёт тебя. Признай, что Арона больше нет, и иди дальше. Ради неё.

Таша неподвижно смотрела прямо перед собой

— Он мёртв, — повторила она наконец. — Мёртв.

Повторила, слыша себя со стороны, пытаясь поверить тому, что говорит.

Голос казался бесконечно далёким. Слова — лишёнными смысла.

— Не будет. Его больше нет…

…его больше нет.

И вдруг со всей отчаянной ясностью она поняла: он никогда не очнётся, никогда больше не улыбнётся ей, никогда не скажет «доверься мне», никогда, никогда, никогд…

Алексас смотрел, как она плачет. Давясь слезами, согнувшись пополам, уткнувшись лбом в его пальцы, содрогаясь всем телом. Глухо, страшно. Смотрел молча, сжав побелевшие губы, держа её руки так, будто она вот-вот могла исчезнуть.

Когда она затихла — так резко, словно слёзы вдруг разом закончились, — утёр манжетами рубашки её мокрые щёки и, встав, направился к шестёрке лошадей, всё ещё привязанных.

Вернулся уже Джеми, ведя под уздцы Принца и Серогривку. Первый рванул было к хозяйке, но тело посреди поляны заставило коня шарахнуться в сторону.

— Вот… остальных я отвязал и отпустил, — зачем-то пробормотал Джеми, подходя к Таше. — Думаю, ничего с ними не будет.

Она стояла у края обрыва. Больше не плакала — просто стояла, скрестив руки на груди, вскинув голову, тонко и прямо возвышаясь над пропастью. Сквозь тучи выглядывал осторожный, рассеянный утренний свет, и зелёное поле, покрывшее дно карьера, волновалось на ветру: казалось, кто-то налил в громадную глиняную чашу озеро изумрудной травы.

— Давай… поедем, — хрипло предложил Джеми. — Доберёмся до трактира. А там видно будет.

Таша смотрела, как разгорается на горизонте кострище рассвета.

— Его надо похоронить.

Голос её прошелестел невыразительно, как лёгкий шорох полуистлевшего шёлка.

— А, это я… на себя беру. Никто и ничто до него не доберётся. Ты давай, забирайся… просто я… мы… — Джеми неопределённо махнул рукой. — Не надо тебе на это смотреть.

Не возразив, не кивнув, не ответив, Таша развернулась и пошла к коню. Глядя прямо перед собой, но краем глаза всё равно замечая, как в лужах под её ногами разбиваются отражения облаков.

Ломаются, как что-то внутри неё.

Позволив Принцу ткнуться носом в ладонь, Таша вспрыгнула на коня и, не оглядываясь, направила его в чащу. Когда Джеми нагнал их, девушка уже была в бриджах и рубашке: изгвазданное чёрное платье тряпкой валялось на земле. Жестом предложив своему рыцарю ехать первым, Таша последовала за ним.

И лишь на миг, прежде чем пришпорить Принца, обернулась.

После она уже смотрела вперёд и только вперёд; но в тот краткий миг, что Таша смотрела назад — она увидела, как в просвете меж елями блестит в рассветном перламутре хрусталь.

***