Тринадцать ящиков Пандоры - Кошик Рафал - Страница 71

— Может… — начал архитектор, пойманный врасплох внезапной словоохотливостью полицейского. — Может, я хотя бы пивом вас угощу?

Недалеко был небольшой, пустой уже в эту пору паб. Петр перешел с Вишневским на «ты» и хотел было провести с ним остаток вечера, но тот выпил два пива и заявил, что должен идти. Петр остался в баре один. Паб был идеальным: темный, уютный и не слишком громкий. Петр опорожнил три кружки и сумел пересказать бармену все, что случилось с ним за последние несколько дней.

— И как удрать от этого кошмара? — спросил напоследок.

— Торговый центр, дача… — Бармен покачал головой. — Она появляется там же, где и вы бываете. Может, это неразделенная любовь? Езжайте туда, куда не поехали бы с женщиной. По крайней мере, тогда эти несчастья будут происходить вдалеке от вас.

Розовая неоновая реклама пива тихо гудела над баром.

— Например?

— На Шпицберген. Куда бы вы не взяли женщину. Холодновато для бабы, нет?

— Для меня тоже…

Приглушенный свет и душный, несколько задымленный уже воздух усыпляли Петра. В камере он проспал всего несколько часов — и неспокойным сном. Поэтому сейчас расплатился и вышел.

«Хороший бармен, — подумал, — как психоаналитик: утешает и помогает. Не верит ни единому слову, но, пока клиент при деньгах, это не имеет значения».

Вернулся домой на такси. Львиная доля гардероба уже ни на что не годилась. Окровавленные и порванные тряпки он упаковал в большой полиэтиленовый мешок и вынес на свалку. Принял душ, заглянул на кухню, чтобы выпить кефиру и проглотить мультивитамин, а потом, пошатываясь, направился в спальню. Уснул почти мгновенно.

Моника поцеловала его в щеку и встала с постели. Он слышал, как она идет босиком в ванную и что-то ему говорит. Невнятно пробормотал в ответ и проснулся. За окном начинало темнеть.

«Неплохо, — подумал. — Сбил себе настройки внутренних часов, но хотя бы сны у меня приятные».

Встал, почистил зубы и съел нечто среднее между завтраком и ужином. Просидел до двух ночи, пытаясь набросать портрет Моники. Исчеркал страниц двадцать бумаги, но добиться сходства с оригиналом так и не смог. Потом снова поел, почистил зубы и пошел спать.

Проснулся внезапно — с чувством, будто что-то пошло не так. Глянул в сторону окна. Небо на востоке уже розовело, а будильник показывал половину третьего. Петр приподнялся на локтях и аж подпрыгнул. Вторая половина постели была теплой, а одеяло отброшено так, словно кто-то только что встал. И снова этот запах духов…

Он сел, вслушиваясь в темноту. Боялся зажечь лампу. Видел с кровати краешек пола в прихожей — и узкую полоску света на нем.

Он раздумывал, спит ли или уже проснулся, но звук текущей воды убедил, что все происходит на самом деле. Хотелось встать и сбежать из дому, но тогда пришлось бы пройти рядом с ванной.

Некоторое время было слышно, как из крана течет вода. Потом наконец воцарилась тишина. Полоса света расширилась и угасла после тихого щелчка выключателя. Петр придвинулся к краю постели, поднялся на подушке и затаил дыхание.

Она вынырнула из темноты коридора и почти в полной тишине подошла к постели. Он не видел ее глаз — было слишком темно. Когда она ложилась, матрас просел. В воздухе разлился тонкий запах духов. Она натянула на себя одеяло, и через минуту оно опало на постель, словно под ним был воздушный шарик, из которого только что выпустили воздух. Петр заорал и включил свет. Он был один, но в воздухе по-прежнему витал тот же запах.

Это уже было слишком. Он переоделся в то, что уцелело после погрома, забрал с собой спальный мешок и поехал в контору, чтобы доспать в собственном кабинете.

Он проснулся около семи с головной болью и одеревеневшими мышцами. Уселся, соображая, где, собственно, находится. Потом вспомнил все и пожалел, что проснулся.

Встал и, спотыкаясь, пошел в ванную освежиться. Не мог почистить зубы, не держал в конторе ни зубной пасты, ни щетки, поэтому пожевал завалявшуюся мятную таблетку и сполоснул рот под краном. Глянул на себя в зеркало, занимавшее всю стену туалета. Как для его тридцати пяти, все было не так трагично. Живот лишь едва-едва прорисовывался, возможно, слегка обвисли плечи. Ну, и грудная клетка слишком плоская. Зато — никаких следов облысения. Он вздохнул и начал раздумывать, обратила бы на него внимание такая женщина, как Моника. Правда, нынче ночью она голой легла в его постель, но… это был только сон.

Он вернулся в кабинет, раскланявшись в коридоре с опешившей уборщицей. На столе лежал кремовый конверт. Внутри было приглашение на двоих — для него и кого-то, кого он захотел бы взять с собой, — на открытие торговой галереи. Галереи, которую он сам и спроектировал. Взглянул на дату. Ну да, они ведь распечатали приглашения еще до проблемы с трупом… с телом в колонне. Открытие придется перенести, а за все недовольство, за возникшие проблемы отвечать все равно Петру.

Он малевал в блокноте все менее удачные портреты Моники, а потом перебрался в кухню и сделал себе кофе. Пил, закусывая черствой булкой, и таращился в окно. И вот, когда он наблюдал за лесом металлических труб на крыше соседнего дома, на него снизошло озарение. Сопровождающее лицо…

Он побежал в кабинет и набрал номер Вишневского. Тот ответил после третьего сигнала.

— У меня есть идея, — начал Петр, — а скорее я понял определенную закономерность. Дело именно в том, где мы находим тела.

— Говори…

— Я видел три тела, и к ним все замечательно подходит! Та, из моего шкафа… того шкафа там не должно быть. Он должен стоять в спальне, но я изменил расстановку, потому что хотел столик с телевизором и музыкальным центром. Это непрактично, но для холостяка значения не имеет. Каждое утро за одеждой я иду в коридор. Если бы у меня была женщина, шкаф стоял бы в спальне, а в коридоре висело бы большое зеркало. Понимаешь?

— Ничего не понимаю.

— Она не упала в этот шкаф, споткнувшись о ковер, и никто не вонзал в нее тот обломок. Она материализовалась в этом шкафу, потому что думала, что там не будет никакого шкафа! — Петр принялся истерически хихикать, понимая, как по-идиотски должны звучать его догадки.

В динамике помолчали. Потом полицейский спросил:

— И сколько ты выпил вчера в том пабе?

— Ну… где-то три. Слушай дальше. Эта с перехода на «Солидарности»… ровно та же история. Она была там, где еще полгода назад был пешеходный переход! Его убрали.

— Знаю, было слишком много несчастных случаев. Могла забыть.

— А та, что была в моем здании? Я передвинул стену! Чтоб мне сдохнуть… я передвинул стену, потому что воли у меня не хватает, чтобы спорить с инвестором. Сдвинули на метр. Проблема экономии средств. Меньшее расстояние, тоньше распорки. Понимаешь? Я проектировал все полгода назад. В этом месяце там уже должен был оказаться магазин со шмотками! Не понимаешь?

— Извини.

— Это же очевидно! Что на ней было?

— Джинсовая куртка и серая юбка.

— Куртка с магнитной клипсой. Именно! Она была в примерочной — но там не было примерочной, только подпорка, потому что я передвинул стену! Я убил их! Одну убил колонной, а вторую — шкафом… Боже, что я несу…

— Ладно. Представим, что во всем этом есть определенная закономерность. Шкаф ты купил год назад, переход ликвидировали полгода как. То же и со стеной. Женщина давно не была в городе и не знала, где должна материализоваться. А что с озером? Одна ведь утопилась в озере. Оно там уже несколько тысяч лет. С последнего ледникового периода.

— Я и не говорю, что у меня полностью проработанная версия. Это вроде набросков…

— Без толку. Я не могу озвучить прокурору ничего, что выходит за рамки схемы «жертва — мотив — преступник».

— Я видел ее живой… Ночью.

Тишина.

— Не веришь?

— Ты переживаешь серьезный стресс.

— Хочешь найти решение?

— Такое решение — не решение. Никто в это не поверит. Даже я пока не чувствую себя убежденным.