Ох, Мороз, Мороз... (СИ) - Волкова Дарья - Страница 28

Это был совершенно умопомрачительный поцелуй. Именно так: умо-помрачительный. Когда забываешь обо всем, и тонешь, и вообще ни о чем не думаешь, а только — гладко, влажно, горячо, быстро, медленно. И лайм.

А потом Ингу совершенно так же нагло и недвусмысленно спихнули с колен. Так, что она едва не упала.

— Уходи, — мрачно буркнул Мороз. Воротник рубашки набок, сам весь взъерошенный и… совершенно на вид трезвый. Хотя взгляд… взгляд тяжелый.

— П-п-почему? — не нашла ничего лучше, чем задать, заикаясь, этот дурацкий вопрос. Еще секунду назад ее целовали — настойчиво и жарко. А теперь говорят «уходи».

— Потому что если ты не уйдешь — я тебя трахну. Я пьяный. Вряд ли тебе со мной сегодня будет хорошо. Я не хочу, чтобы тебе было со мной нехорошо.

Он произнес это отрывисто. Будто делая выдох после каждой фразы. Чтобы до нее лучше дошло.

Дошло.

Ах вот как ставится вопрос….

Ингу охватило состояние звенящего бешенства. Выдрал на ночь глядя из дому. Потом она его, пьяного, тащила в номер. А потом, оказывается, что не такой уже он пьяный — судя по поцелуям. А потом выясняется, что все-таки пьяный.

А не пойти ли вам, Павел Валерьевич, в пеший тур с сексуальным уклоном?! То есть, говоря по-русски — на х*й?!

Совсем не чувствуя теперь мягкости ковра, Инга прошла к двери, быстро обулась. Мороз смотрел на нее из кресла все так же мрачно. И вместе с тем как-то… Как будто отчаянно, до боли хотел, чтобы она осталась.

Ну уж дудки!

— Не стоит у тебя — так и скажи… Патрик.

— А ну стой! — взревел он. И вскочил, едва не опрокинув кресло. Но поздно.

За ее спиной защелкнулся замок, Инга летела по коридорам, открывая двери, потом через ступеньку по лестнице, через крутящие двери на улицу, вдохнуть прохладный воздух. Жарко. Расстегнула до конца куртку и быстрым шагом пошла к машине.

А там, опершись руками с телефоном о руль, быстро набрала сообщение.

Инга: Я расстегиваю твои брюки. Какие на тебе трусы? С Патриком?

Патрик: Ты где? Где ты, блин?!

Инга: Далеко. И рядом. Ты чувствуешь мое дыхание? Как мои губы касаются твоего члена сначала через тонкую ткань белья. А потом… потом я медленно стягиваю вниз и обнажаю его. Ты красивый, мальчик мой.

Патрик: Ты хочешь, чтобы я сдох?! Где. Ты.

Инга: Не надо было меня выгонять.

Патрик: Вернись. Пожалуйста.

Инга: Ты видишь мои губы совсем рядом с твоим пахом? Как медленно мои губы приближаются к твоей плоти? Я облизываю губы. А скоро буду облизывать… знаешь, что?

Патрик: Я сдохну сейчас! Хочу тебя…. Умираю, как хочу.

Инга: Покажи, как. Пришли мне фото себя.

Они замерли оба. Он, в белом велюровом кресле. И она, на черном кожаном сиденье авто.

Он встает. Бутылку минералки из холодильника. Выпить половину. Потом ее же приложить к затылку. Нет. Не трезвеет. Потому что пьян он не только текилой.

В темноте салона авто не видно, каким темным горячим румянцем пылают ее щеки. Ты же не сделаешь этого? Или сделаешь? Насколько ты пьян?

Очень. Потому что приходит фото. Расстегнутых мужских брюк, спущенных трусов — темно-синих — и того, что все это венчает.

Инга медленно сползает по сиденью. Почти под руль. Развидьте мне это… как теперь куда-то ехать?! Когда больше всего хочется вон из салона машины и туда, обратно, к нему, когда он такой, такой…

Патрик: Довольна?!

Инга: Паша, будь хорошим мальчиком, поласкай себя.

Возбуждение горячим тугим комком бьется внизу живота, болезненно отдаваясь во всем теле, до кончиков пальцев. Он этим не баловался черт знает сколько лет, и вот теперь… Дожил. Доигрался. Да кто б ему сказал… Не поверил бы…

Инга: Пришли мне еще фото. С рукой.

Патрик: Ты тоже. Играем на равных.

Задние стекла тонированные. На ватных ногах Инга перебирается на заднее сиденье. Какое получается фото, даже не смотрит — снимает не глядя. А получает ответ.

То же и рука. Манжет белой рубашки с запонкой — почему-то за это цепляется взгляд. Опять манжеты, черт бы их подрал. А смотреть дальше, на другое, вообще не-воз-мож-но. Потому что фантазий уже не хватает, они не дают того, что хочется. А хочется ощутить эту тугую налитую спелость губами. Языком. Хочет этого не меньше, чем он. Взять и наполнить свой рот им.

Тяжелый морок похоти прерывает писк очередного сообщения.

Голосовое. Палец дрожит, скользя по экрану. И звучит его голос, хриплый, задыхающийся.

— За все, что ты со мной сегодня творишь, ты даже не представляешь, что я… с тобой… сделаю… — голос его сбивается, сообщение заканчивается. При мысли о том, что он там и в самом деле ласкает себя, становится жарко уже совсем невыносимо. Теперь и думать бессмысленно о том, чтобы бежать к нему. Ноги просто не удержат.

Патрик: Где твои руки?

Инга: Там же, где и твои.

Патрик: Ласкай себя, девочка моя. Давай вместе.

После он с остервенением вымылся в душе, рухнул на постель и мгновенно уснул. А ей еще пришлось тащиться полчаса домой. Предварительно лишь вытерев дрожащие руки влажными салфетками.

Утром голова болела, но умеренно. Думал, будет хуже. Однако ощущение — или предчувствие чего-то апокалиптического накатывало медленно и неотвратимо.

Ах да, тесть сегодня приезжает. Для разборок по всем фронтам.

Нет. Не в этом дело. Что делать и как говорить со Смирновым, Павел себе представлял, пусть не во всех деталях, но представлял. А тут что-то неопознанное и непонятное грызет изнутри. Словно забыл сделать что-то важное, очень важное. Или, наоборот, сделал что-то, чего не должен был делать ни при каких обстоятельствах. И забыл об этом.

Из-под белого одеяла выпросталась мужская рука, нашарила телефон на полу, поднесла к лицу. И через секунду раздалось безнадежное:

— Бл*****дь….

Падать дальше некуда. Паша отложил телефон и зажмурился. Но картинка перед глазами стояла, как будто глаза по-прежнему открыты. Много ли есть людей, которые могут похвастать фото своего члена в телефоне? Если отбросить порноактеров и извращенцев? Похоже, ты один такой придурок, Павел Мороз. Ну, или, точнее, добро пожаловать в полк извращенцев. А если бы она попросила вчера видео? Тогда бы сразу и в порноактеры записался заодно. Потому что вчера… вчера… вчера он не мог ей отказать. И думал только о ней. И хотел только ее. И принадлежал только ей.

Паша уткнулся лицом в подушку и застонал. Прекрасно он себя замотивировал на сегодняшний разговор с тестем. Ладно, надо вставать. Идти в душ. Заказать завтрак в номер. И на время выключить из головы весь вчерашний вечер.

Инга дала себе слово не смотреть. Не заходить в чат, пока он сам не напишет. Но все, что там было написано вчера, она помнила наизусть, и фото намертво врезались в память, и голос.

Когда вскрылась правда о том, что Патрик и Мороз — одно лицо, она же думала… предполагала… боялась, что он как-то обнародует часть их переписки. А теперь в ее руках компромат. Фото… ну ладно… лица не видно, но… руки и запонки… но голос, голос же!

Теперь о возможном раскрытии своих тайн надо беспокоиться ему — а, Мороз, между прочим, женат! Господи, куда все это катится? И почему, почему она не может все это остановить?!

Инга попыталась прочитать себе лекцию под первую утреннюю сигарету. Уже даже не про то, что она творит в последнее время. А с кем. С женатым мужчиной, на минуточку! Инга повторяла себе: «Он женат. Он женат. Он женат». И ведь она видела его жену. Красивая, яркая, эффектная. И чего ему не хватает, интересно, что потянуло налево? Да еще на такое экзотическое лево? Представления Инги о семейной жизни ограничивались примером родителей и соседки Леры. Инга догадывалась, что у людей уровня Мороза семейная жизнь может подчиняться несколько иным правилам, чем у ее родителей или у Лерки с ее мужем. Но интрижки на стороне — это в любом случае то, что человек будет пытаться скрыть от своей второй половины. Мороз, который все просчитывает на сто ходов вперед — и чтобы так подставлялся? Нет, Инга даже подумать не могла о том, чтобы как-то использовать то, что случилось вчера. Но теоретически…