Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 55

Только мне как-то противно все это, в действительности у нас с ней никаких симпатий друг к другу еще не зародилось, а я, выходит, ее просто изнасилую с помощью перспективного дерьма в ее биографии. Короче, или я тебя задушу, курва, или снимай штаны. Лучше уж снять штаны, чем лишиться доверия там, наверху, у судьбоносителей. Как бы сделать так, чтобы мы проявили друг к другу симпатию? Тогда никаких проблем.

— Юлия, я бы с кем-нибудь из женщин поменялся местами, чтобы вы не чувствовали себя неловко, — заикнулся было я.

Но Юлия сделала круглые глаза — они у нее были зеленые и очень красивые. Потом надула губки и отвернулась к окну.

— Вы и в Советском Союзе так ведете себя в поезде? — поддела она ехидно. — Может быть, вам неприятен мой запах? — Это было уже слишком — даже я покраснел от неловкости.

— У меня духи «Кристиан Диор», а мыло «Камей», помада итальянская, и ноги я мою два раза в день. — Видимо, я ее сильно задел своим пренебрежением — именно так она истолковала мое желание перейти в другое купе и сейчас просто мстила мне. Как это я, молодой парень, не мог заметить ее прелестей четвертого размера.

Я извинился, и инцидент был исчерпан, но мысль о насилии с моей стороны и проституции с ее все же не исчезала, хотя она и представляла собой тесную связь с Родиной, и от нее должно пахнуть родной землей и воздухом.

Часов в десять вечера, когда за окном опустилась ночь и туристам смотреть было нечего, Юлия пошла проверить свой гарнизон. Я сопровождал ее, и она представляла меня как сотрудника посольства, которому можно задавать вопросы. В группе было всего пятнадцать человек, почти все женщины и две молоденькие девушки серенького цвета, но с чрезвычайно любопытными глазами — ясно, что от этой поездки они ждали гораздо больше, чем другие.

Гарнизон был на месте, готовился ко сну, поэтому мы могли себе позволить расслабиться: Юлия вытащила бутылку «Московской», что должно было меня соблазнить, добавила сюда полбуханки черного хлеба и поставила на столик баночку с тихоокеанской селедкой — несомненно, она знала наши вкусы и привязанность к Родине. В советской колонии было уже так принято, что новички привозили с собой черный хлеб и селедку и устраивался той — праздник: пили и ели всяческие деликатесы, но обязательно всем на первую закуску доставался бутерброд из ломтика черного хлеба и селедки. Это уже было традицией.

Я тоже внес свою лепту в наш ужин и поставил на столик бутылку виски, но восторга у Юлии не вызвал.

— Мы привыкли к нашей добротной «Московской». Я ведь работник центрального аппарата ВЦСПС, а мы там знаем толк в выпивке и закусках.

«Как хорошо быть профсоюзом! Как хорошо быть профсоюзом!» — прицепилась ко мне дурацкая фраза, неизвестно как родившаяся.

«Московскую» мы выпили в три приема. У Юлии ни в одном глазу — чувствовалась школа коммунизма. Правда, я тоже держался на высоте и по старой шпионской привычке сходил в туалет и вытравил из желудка алкоголь.

Потом мы принялись за виски. Полстакана было достаточно, чтобы она опьянела. Оно конечно, это ей не привычная профсоюзно-«Московская». Во всяком случае, сама и раздеться уже не могла, меня попросила помочь. Я проявил себя настоящим джентльменом и не отказал даме, в ее невинной просьбе. По ходу этого процесса я обнаружил, что она носила корсет «грация» французского изготовления и затягивалась им, чтобы подчеркивать свою стройную фигуру и грудь четвертого размера. Я освободил ее от этого «бронежилета», и обнаружился отвисающий, с признаками целлюлютоса живот.

Утром она тоже, не стесняясь, попросила меня затянуть ей «грацию». Надо сказать, она довольно ловко упрятала эти свои прелести под костяшки корсета.

Завтракали мы тем, что отложили с вечера во время выпивки. У Юлии был с собой бразильский растворимый кофе. Я посигналил, и проводник принес нам кипятку. После двух больших чашек я почувствовал себя в своей тарелке. Юлия отправилась проверять наличие своего гарнизона и вскоре вернулась довольная и успокоенная.

— Толя, скажу тебе откровенно, — вдруг начала она запоздалые признания. — Я никогда не увлекалась поездными приключениями. Но ты мне очень нравишься, и такого удовольствия я еще никогда не получала.

Смолов эту чушь, она поцеловала меня, явно желая этих удовольствий. Но шлагбаум закрылся. Она и так достаточно заплатила своим, правда, не блестящим телом за лояльную на нее характеристику. Юлия уже была уверена, что я на нее не вывалю дерьмо, если бы даже она заслужила. Да, она умела себя вести с нашим братом-чиновником, от которого что-то для нее зависело. И все это наша социалистическая система: хочешь быть хорошим — доноси, хочешь пользоваться доверием — плати, чем сможешь, но плати. Кто же это завел такие пакостные порядки? Куда же смотрит наша партия? Она же у нас «ум, честь и совесть нашей эпохи!». Ленин не ошибался, когда создавал партию и совершал революцию. Конечно, в нее полезли всякие карьеристы и проходимцы — разве их разглядишь сразу! И приспособили светлые идеалы к своим целям.

Юлия пьяная была, но рассказывала трезвые вещи: что из этой поездки должна привезти сувениры, а попросту — взятки, на уровень от начальника отдела до управляющего делами ВЦСПС и его замов. А где брать валюту? Вот группа и скинулась, чтобы купить сувениры. Может быть, это так только в профсоюзах? Но Юлия утверждает, что в райкоме, парткоме, в ЦК партии нужно давать сувениры, если хочешь ездить за рубеж. Наверное, это ее пьяный бред.

Я откинул всю эту чепуху и стал смотреть на пробегавшие мимо глинобитные жилища, арабов в галобеях, женщин в чадрах, едущих на ослах, на гордых двугорбых верблюдов. Поезд шел по побережью Нила. Здесь он был уже, чем в Каире, но течение сильнее. По берегу копошились крестьяне, везли скарб на ослах, вели буйволов. В одном месте два буйвола зашли в Нил, и лишь головы торчали наружу — так они спасались от всякой гнуси, грызущей их. Кое-где встречались нории — примитивные поливные сооружения.

Поезд остановился, туристы вывалили из вагонов. Оказывается, кроме нашей советской группы, тут были поляки, чехи. Стая оборванцев, грязных и худых, обступила туристов с криками: «Минфадлак, бакшиш!» («Пожалуйста, подайте монетку!»)

От советских туристов они быстро отстали, своим детским чутьем понимая, что с этих, держащихся кучкой, никакого бакшиша не выколотить. Тут же торговцы сувенирами настойчиво совали свои изделия. В основном торговали изображениями Нефертити, ее скульптурками, сделанными из ила и засушенными на солнце. Умельцы красиво раскрашивали их. Другие норовили всучить черный бюстик Нефертити, будто его совсем недавно достали со дна Нила. Именно это утверждали хитрые торговцы, клялись чем хотели, что это древнейшие скульптурки, их сделали еще во времена Тутанхамона. Были доверчивые души, которые выкладывали за них по пять фунтов и довольные прятали в свои сумки.

Я же сказал Юлии, чтобы она запретила группе покупать подобные сувениры. Все это они могут купить потом в киосках, торгующих сувенирами, по пятьдесят пиастров за штуку, если пожелают.

С Юлией мы договорились, что я не пойду дальше гигантских колонн — их тут во дворце было сто сорок девять, и они так стояли, что перекрывали лучи солнца. Между колоннами в тени можно было отдохнуть на ветерке, который струился, словно в искусственном проходе, прямо с Нила. Правда, через несколько минут наступит полдень и солнце будет светить вертикально. Здесь, в одном из дворов дворца, сооружен колодец, и если туда заглянуть в двенадцать часов дня, можно на большой глубине увидеть освещенную лучами солнца воду. Я сказал об этом Юлии, и наши туристы первыми обступили колодец и лично увидели это уникальное явление.

Я сидел в тени колонны. Для меня эти древние камни и сооружения не представляли интереса. Я уже дважды здесь был и все видел.

Часа через два после хождений по древним камням, осмотра огромных скульптурных фигур королей, сидящих на тронах перед входом во дворец, все отправились на катере на другой берег Нила — в долину Смерти Королей, туда, где хоронили знатных египтян, предварительно превратив их в мумии. В огромной вертикальной скале с самого низа и доверху виднелись ячейки, в которых находились саркофаги с мумиями. Но доступными для туристов были только три или четыре ячейки внизу. Там стояли открытые саркофаги с мумиями мужчины и женщины. В одной ячейке была мумия ребенка — мальчика, наверное, лет двенадцати, пергаментная кожа плотно обтягивала его череп, руки и ноги. Эти древние мертвецы меня совсем не интересовали.