Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга - Страница 6

Если бы историк дал нам хотя бы несколько римских достопримечательностей на выбор, тогда я не тратила бы время на поиск в словаре синонимов на слова из первого описания. Мозги уже полностью уснули. Тело ещё сопротивляется. Надо суметь дописать, надо… Завтра сдавать… Кофе сварить не могу — Аманду воротит от запаха, и она точно проснётся. Грызу цельные зерна. Меня тоже тошнит от недосыпания. По рисунку я уже потеряла баллы за забытые наброски. Похоже, беременность Аманды опустит мой средний балл. И что странно, я думаю об этом совершенно спокойно. Мне плевать на всё, кроме жуткого желания уснуть.

Самое страшное, что утром я сяду за руль. Вчера я заново родилась: проехала без остановки два стоп-знака и выехала на перекрёсток на красный свет. Плевать на отсутствие камеры. Господи, там не оказалось других машин! Самое время пересесть на автобус, хотя вообразить трудно, как тащить на себе принадлежности для рисунка и живописи. Да и Аманда не осилит автобус. Она постоянно просит остановить машину, чтобы выйти и подышать выхлопными газами. Ладно, поставлю сейчас будильник на три утра и завалюсь спать…

Я тихо поднялась из кресла и прошла к дивану. Места для меня не осталось — Аманда умудрилась лечь по диагонали. Я тяжело вздохнула и улеглась на пол. Как уставший пёсик, я могу спать даже на циновке. Главное, услышать через три часа вибрацию телефона — звук включать нельзя. Вдруг Аманда проспит всю ночь. Но лишь я закрыла глаза, сон убежал — нагло свалил к другому, показав мне, где находится выход из царства Морфея.

Я решила вернуться к мерцающему экрану, но тело перестало слушаться. Оно налилось стальной тяжестью или даже чугунной. Шевелить пальцами и то получалось с трудом. Ладно, буду считать прыгающих через луну коров — одна, две, три… Только из темноты выступил не образ безрогой коровы, а Аманда, стоящая перед зеркалом с расстёгнутой ширинкой. Третье утро натягивание джинсов занимает у неё десять минут. Она выпячивает перед зеркалом живот, стараясь доказать мне, что джинсы больше не сходятся на талии. Я, как полная дура, встаю рядом и тоже опускаю джинсы, чтобы доказать ей, что могу надуть такой же больший живот.

Не действует! Она продолжает наглаживать свою абсолютно плоскую доску. Какой там живот! У тебя, красотка, уже и задницы не осталось, и ребра просвечивают через футболку! А лицо… Не смею сказать, но за последние две недели ты постарела лет на пять. Интересно, а морщины на лбу разгладятся, когда ты перестанешь морщиться от постоянной головной боли? А я, как выгляжу я?! Мне безумно жалко тебя, но ты ни разу не спросила, каково мне?

Я должна лежать на полу, мучиться бессонницей и вслушиваться в каждый хрип, вылетающий из твоего горла, чтобы вскочить по первому твоему требованию… Теперь я понимаю, почему мама с утра казалась старухой, когда я болела. Я злая от бессонницы. Я не должна злиться. Не должна. Осталось продержаться неделю, а потом доктор что-нибудь придумает.

Глава пятая "Первый визит к доктору"

Я нервно крутила в руках журнал для беременных, пока Аманда заполняла очередной опросник. Судя по количеству клеточек, которые ещё нуждались в галочках, попасть сегодня к врачу нам не светило. Краем глаза я следила за тётками с огромными животами. Почему они все ходят как утки? Да какой бы живот ни был, ноги надо ставить прямо. И что за дурацкая манера поглаживать живот, будто на коленях лежит кошка! Неужели Аманда станет такой же?! Она всё ещё бледная и до жути худая из-за убранных в хвост волос. А эти спортивные штаны — у неё ведь якобы уже есть живот, и джинсы не застёгиваются. Лучше оглядись вокруг, подружка, — вот что такое живот! Никакие резинки не спасут, придётся ходить в этих бесформенных мешках!

— Послушай, — Аманда подняла на меня глаза, и у меня аж ойкнуло сердце, такой напуганной она выглядела. — Тут вот надо перечислить, что у меня было… И я везде галочки поставила, почти везде: и кровотечение было, и жуткая тошнота, и простуда… Только вот флюорографию не делала. Наверное, это плохо всё, да?

Я положила руку ей на плечо и попыталась подбодрить своей дурацкой улыбкой.

— Это всего лишь форма. Вспомни, сколько всякой фигни у дантиста отмечаешь!

— Там я везде «нет» пишу, а тут… Кейти, мне страшно.

Она вновь зарылась в бумаги.

— Ой, слушай, тут про мигрень спрашивают… А то, что у меня постоянно голова болела последнее время, это хроническим считается?

Мне вдруг показалась, что Аманда по уровню развития вернулась в детский сад. Я снова приобняла её за плечи и ткнула пальцем в квадратик рядом со словом «нет». Через десять пунктов она вновь запнулась.

— Про марихуану писать?

Показалась даже, что она покраснела. Я зашептала ей в самое ухо, чуть ли не касаясь мочки губами:

— Мы ж в Калифорнии. Здесь каждый марихуану пробовал. Это не означает, что ты наркоманка. Не надо ничего отмечать.

Наша близость доставляла мне радость, но с какой-то дурацкой подоплёкой. Мне вдруг понравилось видеть сильную Аманду беспомощной. Она будто почувствовала исходящие от меня негативные флюиды и принялась заправлять за ухо вылезшую из хвоста прядь. Пришлось вернуться к рассматриванию беременных. Они мне не нравились, совершенно не нравились. Неужели ребёнка нельзя засунуть в живот поменьше? Такие шары противоречат человеческой природе! И вот Аманда вновь схватила меня за руку.

— Кейти, тут вопрос про краску… Мы же дышим всей этой дрянью. Это ведь нельзя, да?

Пришлось стать серьёзной. Мы наконец перешли от фантастических вопросов к реальным.

— Поставь «да» и спроси у врача, ладно?

Она кивнула, чиркнула в форме ручкой и снова вскинула на меня испуганные глаза.

— Ну что ещё?

— Я не помню, чем болела в детстве. Как быть?

— Может, маме позвонишь?

Аманда даже губы сжала.

— Нет, — ответила она жёстко. — Ты же знаешь, что она потребует аборт.

— Ну давай у доктора спросим, что делать, если мы не знаем… Ты же написала, что не знаешь, кто отец… Думаю, это тоже не так важно, как и тот вопрос про мать. Откуда, например, я могу знать, принимала ли мать гормоны, когда вынашивала меня, если мне спросить не у кого. Папа, наверное, не знает…

Стало не по себе, глаза защипало, и я поняла, что могу разреветься, хотя не плакала уже пять лет, с самих маминых похорон. Я схватила со столика новый журнал и уставилась на открытый разворот ничего не видящими глазами. Мне безумно захотелось, чтобы Аманда сейчас обняла меня так же, как обнимала её я, но она уже вернулась к бумагам и не заметила моего состояния. Ну и ладно, ну и обойдусь… Совсем скоро она, как дура, будет наглаживать свой арбуз и вообще забудет, кто её из токсикоза три недели вытаскивал.

— Кейти, ты что там читаешь? Ты лучше это прочитай! Как мне на это ответить?

Аманда сунула мне в руки очередной лист.

— Ну и в чём проблема? Не можешь ответить счастлива ли ты, что беременна? Пиши — да!

Я чуть не бросила лист ей на колени, но взгляд мой вдруг упал в середину опросника, и по мере прочтения вопросов, мои волосы начали жить собственной жизнью — зашевелились. Неужели кто-то не может нормально функционировать, если мужа нет дома? Или кого-то обижает муж и они не жалуются в полицию? А вопрос, счастливы ли вы в браке, какого хрена вообще должен волновать акушера-гинеколога!

— Ну, если про мужа я могу всё опустить, но что ответить на вопрос, было ли моё детство счастливым?

— Конечно, было! У нас у всех было счастливое детство, потому что тогда эти бумажки заполняли наши мамы! Ты лучше подумай, что ответишь на вопрос о наших финансах.

— Опять? Мы, кажется, голодными не ходим, на бензин денег хватает и вообще… Найдём получше работу. Давай не будем о грустном, а?

Аманда вновь уткнулась в бумаги и вдруг заломила уголок одной из них. Я увидела это краем глаза, когда делала вид, что читаю статью про йогу для беременных.

— Кейти, я ведь пьяна была, когда мы ребёнка сделали… А если ребёнок…